Телефонные разговоры с мамой были испытанием. Ольга заранее знала, что после непременных вопросов о погоде, работе и питании наступит пора вздохов и наставлений. — А жених-то у тебя есть? — мама, — улыбалась девушка, изо всех сил стараясь не раздражаться.
— Ты же неделю назад меня об этом спрашивала. Думаешь, с тех пор что-то изменилось? — Кто знает, — философски замечала мама. — Твой папа меня на новогоднем вечере увидел, сказал, женюсь, а через три дня мы уже заявление подали.
Через месяц свадьба, и вот, до сих пор живем, двоих детей вырастили. — Вам с папой просто повезло, — отвечала Ольга. Ей неприятно было каждый раз выслушивать эту замечательную историю.
С годами ей начало казаться, что мать не то хвастается, не то пытается себя убедить, что, дескать, все у нее хорошо. Ольга прекрасно знала, что у отца в городе есть любовница, да и мама не просто так частенько отлучается к подруге в соседнее село. Но жить родители продолжали вместе, и до того истого изображались счастливую семейную пару, что девушка старалась пореже приезжать в гости.
— Замуж тебе, Олюшка, надо, — вздыхала мама. — Мужа и деток. А то живешь одна, как бабылка, одиночка.
Заботиться тебе неком. — Ну почему? Ольга все еще надеялась свести разговоры к шутке. — У меня котик есть, Черныш.
Я же тебе о нем рассказывала. Но маму не так-то просто было сбить с волны нравоучений. — Кот, ну и что кот? Подумаешь, скотина бессловесная.
Жалко мне, что никому-то ты не нужна. — А чем ты хуже других? — спрашивается. — Эх, была бы я в городе, я бы быстро выдала тебя замуж.
— Оль, а у тебя соседи есть неженатые? Пригласила бы к себе на чаек. — Не знаю, мам, — начинала нервничать девушка. Я все время на работе, с соседями не общаюсь.
— А ты узнай и в гости пригласи. Надень платьице или юбку, в конце концов. А то все джинсы да джинсы.
Маму было не остановить. И обычно на этапе советов отказаться от кошмарных джинсов в пользу волнующих мини, Ольга вспоминала о каком-нибудь важном деле и спешила попрощаться. После она обычно испытывала легкое чувство вины за то, что пришлось обманывать маму.
Так было и на этот раз, но с некоторой поправкой. Чувствовать себя виноватой не приходилось, Ольга действительно спешила на работу. Сегодня и предстояла вечерняя смена, а значит будет нескучно.
По ночам в родильных домах почему-то всегда самая работа. Очень уж любят женщины рожать ночами. Тишина, что ли, располагает.
Пробегая насквозь скверик около роддома, девушка услышала странный звук. Больше всего он напоминал чьи-то мучительные рваные вдохи. Звук резонировал, отражаясь от деревьев, запутывал.
Ольге показалось сначала, что она слышит дыхание совсем рядом, почти что за спиной. Но прислушавшись, она поняла, нет, вдохи, а теперь к ним прибавились тихие стоны, доносились из-за кустов шиповника, недалеко от дороги. Она быстро, не задумываясь, пошла на звук, теперь она различала и голос.
«Люди, кто-нибудь!» Человек явно хотел позвать на помощь, но получалось у него неважно. Голос обрывался и становился все тише с каждой секундой. «Ты кто?» – прохрипел раненый, глядя на девушку расширенными глазами.
«Ты…» – «Тихо, будешь много болтать, сдохнешь от кровопотери, идиот». В вечернем сумраке рану было не разглядеть. Девушка опустилась на колени и осторожно ощупала лицо и шею мужчины.
«Кажется, шея…» «Тебя зовут…» «Ольга, Оля меня зовут, не мешай». Плотно завязанный шарф не поддавался, и девушка не сразу поняла, что дело не в тугом узле. Просто полотно пропиталось кровью, и потому распутать его было так трудно.
Сколько же он уже потерял? Она в отчаянии дернула шарф, ослабляя петлю. «Терпи, терпи, так надо». Кровище хлестало фонтаном, и Оле потребовалось несколько секунд, чтобы сорвать с раненого шарф и добраться до сонной артерии.
Раненый попытался что-то сказать. «Тихо, молчи», – скомандовала она, зажимая нужную точку. «Сейчас позвоню, скорая приедет».
«Стряслось чего?» – спросил кто-то, и Оля, скосив глаза в сторону, уперлась взглядом в черные мужские кроссовки. «Наверное, прохожий». Увидел мужика в луже крови и ее на коленях.
«Помощь какая-то нужна?» «Скорую вызови», – отрывисто бросила она. «Скажешь, колотое ранение в шею, обильная кровопотеря». Пальцы начала сводить судорогой.
Ольга стиснула зубы и упрямо мотнула головой. «Нельзя ослаблять нажим». «Понял, сейчас».
Мужчина устало прикрыл мутнеющие глаза. «А ну, не спать!» Она выкрикнула эти слова резко, грубо сопровождая их полновесной пощечиной. Он мгновенно очнулся и посмотрел на девушку удивленно и немного обиженно…
«Не до хороших манер сейчас». «Так надо, чтобы привести в чувства. Не спи, говори со мной.
Стихи помнишь какие-нибудь? Читай». И, не дожидаясь ответа, начала сама. Белеет парус одинокий.
В тумане моря голубом чуть слышно подхватил мужчина. «Давай, молодец!» – обрадовалась она. И уже вместе они продолжили.
«Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном? Он скоро едет». Снова услышала Оля голос незнакомца. Только сейчас она подняла голову и взглянула на него.
Рыжий, лет тридцати-тридцати пяти. Лицо встревоженное, испуганное. И бледное от ужаса.
Вон, как веснушки горят на белом, как бинт в лице. Хоть улицу ими освещай. «Спасибо, что помогли», – сказала она негромко.
«Спасибо». «Да я просто шел мимо, смотрю, ну и…» Он не договорил, отошел, давая дорогу фургону скорой помощи. Над раненым уже склонилась полная пожилая врачиха.
«Эка его!» – присвистнула она. И с одобрением взглянула на Ольгу. «Молодец, девица! Он, считай, тебе жизнью обязан.
Молодец! Но чего болезный?» – обратилась она к раненому. «Сейчас лечиться поедем». Оля тихо ухнула, поднимаясь с колен.
От неподвижности у нее затекла спина, да и колени тоже заныли. «Удачи!» – сказала она тихо. Пальцы мужчины обвили ее запястье.
«Я твой должник!» – улыбнулся он. «Хоть и…» «Молчи!» – нашел время, прикрикнула на него врачиха. «Хоть и живу не богато, а все равно.
В куртке найди. Справа…» Оля послушно сунула руку в карман его испачканной кровью куртки и вынула картонный прямоугольник визитки. «Все, все, некогда нам любезничать!» – снова заторопила врачиха.
«Ехать надо!» «Долин Сергей Анатольевич…» – прочитала Оля вслух и посмотрела вдаль, на узкую петляющую дорогу. Карета скорой была уже далеко. Казалось бы, для медика вид крови – дело привычное, даже и говорить не о чем.
Но одно дело – видеть кровь в больнице, где под рукой найдется все необходимое для спасения жизни, и совсем другое – идти по дороге и вдруг увидеть истекающего кровью мужика. А из необходимого у тебя только собственные руки, да еще, пожалуй, рефлексы. Оле тогда показалось, что внезапное происшествие не повредило ее обычной собранности.
Даже на работу удалось не опоздать. Вот только, переодеваясь в больничную униформу, она увидела два кровавых пятна у себя на коленях, и тут с ней случилась истерика. Она зажала себе рот рукой и глубоко задышала, надеясь прогнать из мышц гнусную мелкую дрожь, но трясти почему-то начало еще сильнее.
Рыдания прорывались сквозь тиснутые зубы. «Не могу!» – еле выговорила она. «Не могу! Не могу! Не могу!» За спиной она услышала чьи-то шаги, и тут же крепкие руки обняли ее за плечи.
«Тихо!» – услышала она знакомый голос. «Что на тебя нашло? Успокойся! Ну!» «На коленях стояло! Пришлось! Он же на земле лежал!» – с трудом объясняла она подоспевшей на помощь санитарки Лидочке. «Там крови было! Лужа! Джинсы пропитались! Теперь все в крови!» Лидочка крепко обнимала ее, легонько поглаживая по голове.
«Ничего! Ничего, Олюшка!» Ее голос звучал успокаивающим речитативом. «Джинсы – фигня! Отмоем!» «Ты вот что! Давай их мне! Давай!» Она потянула за штанину, которую Ольга по-прежнему стискивала в побелевших от напряжения пальцах. «Вот умница, Олюшка! Вот молодец! Сейчас мы нашей Олюшке чайку нальем, а я пока с этими пятнами разберусь.
Все, не плачь, моя хорошая, не надо плакать!» Она подтолкнула девушку к диванчику, сунула ей в руки чашку горячего чая и испарилась. Зав отделением заглянул к Ольге спустя десять минут. «Лидочка рассказала?» – мрачно спросила Оля.
«Лидочка?» – не стал отрицать он. «А что?» Собственно говоря, Ольга могла бы и не задавать этот вопрос. Дело было даже не в Лидочке.
Просто заведующий их отделением был человеком незаурядным. Например, он обладал феноменальной памятью и никогда не забывал, сколько детей родилось в роддоме в любой из минувших 365 дней. Юрий Николаевич всегда отвечал мгновенно и безошибочно, причем называл фамилии и имена рожениц и полуродившихся малышей.
Но этим его сверхспособности не ограничивались. Заведующий еще и каким-то образом постоянно был в курсе всего, что происходило в отделении. Он знал, когда санитарка Юлия выгнала из своего дома гуляк у мужа.
Был поставлен в известность о том, что старший сынок акушерки Томы закончил четверть с двойкой по математике. И помнил о том, что Лида терпеть не может клубничное варенье, зато обожает облепиховое. За глаза заведующего отделением давно уже называли суперменом.
И теперь этот супермен, как обычно, узнал все, что требовалось. Как всегда, одним из первых. Юрий Николаевич сел напротив девушки и взял со стола упаковку пакетированого чая.
Задумчиво покрутил в руках. На коробочке был изображен какой-то тропический пейзаж. Несколько пальм и длинный караван на фоне заходящего солнца.
«Наверное, Индия», — сказала Ольга. «А может быть, Цейлон». Супермен хмыкнул и отложил коробку.
«Никогда такого не пробовал. Жена листовой любит. С жасмином, что ли.
Вкусный чай-то. Угостишь?» Оля не пошевелилась. Сил почему-то совсем не было.
«Вы же не чаю попить сюда пришли?» — спросила она устало. Главврач притворно вздохнул. «А тебя не проведешь, верно?» «Это даже хорошо.
Соображаешь. Помяни мое слово. Ты еще мое место займешь.
Со временем, разумеется». «Не дай бог», — буркнула девушка. «Мне и на моем месте ответственности хватает за глаза».
«Твоя правда», — согласился Юрий Николаевич и ненадолго замолчал. «Вы поговорить хотели?» — он кивнул. «Не серчай на Лиду.
Она все правильно сделала. Но куда тебе работать в таком состоянии? Сама подумай. Давай-ка мы с тобой поступим так.
Сейчас домой собираешься, там дерни коньячку 30 капель, трясти перестанет. Потом падаешь в ванну, лучше с травами, мята подойдет или пустырник, если есть. Воду сделай теплую, чтобы лежать было приятно, но не горячую.
И на полчаса. Лежишь, расслабляешься, можешь плеер включить, что-нибудь успокаивающее. Вылезешь, ложись в постель и фильм посмотри.
Ну, какой-нибудь, какой нравится. За полчаса до сна снотворное примешь. Зайдешь ко мне перед уходом, я тебе дам.
Выспишься, а утром тебе полегчает. На работу не выходи, отдохни. Три, нет, лучше четыре дня.
И в городе тоже не сиди. Незачем. Поезжай в деревню, родителей проведай.
Там тишина и воздух свежий. Вернешься на работу как новенькая. А мамки на разговоры про замуж не слушай.
Скажешь, отдыхать приехала, стресс. Она и отстанет. Не хочу отдыхать, буркнула Ольга…
От одной мысли о перспективе провести несколько дней под материнские аннотации ей стало дурно. Мне на работе лучше, я быстрее очухаюсь. Ольга, прикрикнул Юрий Николаевич, я тут с тобой не психотерапией занимаюсь.
Ты еще не забыла, где работаешь? Забыла? Ну так я тебе напомню. Здесь родильный дом. Мы людям помогаем в мир приходить.
И истеричных акушерок с трясущимися ручками мне тут не надо. Чтоб четыре дня здесь духу твоего не было, поняла? Тогда свободна. Сейчас, возвращаясь в город в тряском автобусе, Ольга вспоминала этот разговор с улыбкой.
Юрий Николаевич хоть и был с виду суровым дядькой, но душа у него была добрейшая. Правильно он выпроводил ее отдыхать. Дома у родителей кошмарные воспоминания потускнели, перестали пугать, и в конце концов Ольге стало казаться, что все случившееся с ней не более, чем случайно увиденная сцена из фильма ужасов.
Эффектная, но не имеющая отношения к реальной жизни. Все эти дни девушка рано ложилась спать, отлично высыпалась, а днем бродила по лесу. Мама, конечно, не слишком этому радовалась.
Ей бы хотелось, чтобы дочь заглянула в гости к соседям, тем более к ним из города приехал сын. Люди поговаривали, что он недавно развелся. Но Ольгу было не уговорить, и в конце концов мать оставила свои попытки.
Автобус мерно потряхивала на сельских ухабах, Оля смотрела в окно, машинально отсчитывая повороты. До города было еще далеко. Сумка с родительскими гостинцами стояла под сидением, и при каждом повороте не сильно стукала девушку по ногам.
Мама, как всегда, надавала с собой столько еды, что хватило бы на рот у голодных солдат. Удивительно. Когда Оля была ребенком, и из города приезжал старший брат, мама точно так же не отпускала его обратно без целого баула с пирожками, с оленями и компотами.
Кроме того, мама умудрялась засунуть в сумку и пару кусков мяса, и картошки несколько килограмм. Но брат рано женился, а детей у него было шестеро, так что мамины гостинцы всегда были кстати. А она, Ольга, ей-то зачем столько маминых разносолов? Одна ведь живет.
Ну, почти одна. Ни мужа, ни детей. Нет, не то чтобы романов в ее жизни не случалось.
Случались, конечно. Но семьи ни с кем не сложилось. Хотя, конечно, все еще может быть.
В конце концов, ей всего-то тридцать. Не возраст по нынешним временам, девчонка. Девчонка, что бы там мама ни говорила.
Ну а пока что она жила с котом Чернышом. Черныша, кстати, тоже могло и не быть. Ольга, как и большинство деревенских, считала, что зверью в доме не место.
Так что кот в жизни хозяйки появился случайно. Подбросили его в подъезд еще недельным котенком. Крошка совсем был тощий, пищащий.
Глазки еще не открылись. Ну и как такого бросить одного? Не по-людски это. Ольга надеялась выходить малыша, а потом подыскать ему хозяев.
Но как-то не сложилось. Никто из знакомых не хотел брать беспородного кота. А отдавать его незнакомцам девушка побоялась.
Теперь он уже вырос, но брошеность в столь нежном возрасте все-таки наложила свой отпечаток. Кот, несмотря на неустанную Олену заботу, вырос каким-то облезлым, тощим, несмотря на отменный аппетит, и шерсть у него постоянно висела колтунами. Зеленые глаза имели совершенно бандитское выражение.
И это начисто отбивало у гостей желание погладить котейку. Черныш, впрочем, отплатил своей спасительнице самой горячей привязанностью. Всегда ждал ее с работы и ночью всегда норовил подкрасться и промурлыкать на ушко нехитрую кошачью колыбельную.
Под это ласковое «мур» и засыпалось лучше. Автобус снова тряхнуло, но на этот раз как-то очень основательно. — Что там стряслось? — возмутился кто-то в салоне.
— Сломались опять? — Сломались! — недовольно заворчали остальные. — Это в который раз уже? — Вот всегда они так, мошенники! Ездят на развалюхах, лишь бы денежки наши захапать, да еще чтоб побольше. А то, что людям в город надо, это никого ж не волнует.
— Стоянка 20 минут, — невозмутимо объявил водитель. — Если кому-то нужно в туалет или покурить, пользуйтесь возможностью. Хор недовольных голосов тут же стих.
— А если мне ничего не нужно? — прошамкала возмущенная бабушка с галерки. Старушке все еще не терпелось поругаться, и водитель прекрасно это понимал. — Тогда к вашим услугам стихийный рынок у обочины, — улыбнулся он.
— Можно недорого затариться вкусностями или просто интересно пообщаться. Ольга невольно вдруг засмеялась. Уж больно он был уверенным и доброжелательным, этот очаровательный маршрутчик.
Все еще, продолжая улыбаться, она поднялась со своего места и двинулась к выходу. Вдоль обочины стояло несколько древних старушек и один пожилой лет шестидесяти мужчина. Вместо прилавков перед торговцами красовались обычные деревянные ящики, на которых и располагался весь небогатый ассортимент.
Мужчина торговал грибами и кедровыми шишками. У бабушки прилавки были уставлены баночками с вареньем и засолками. — Грибы бери, мужу с картохой нажаришь, — бодрым голосом предложил торговец.
— Нет у меня мужа, — рассмеялась девушка, — только кот. — А ты нажарь, и муж появится. Не растерялся мужчина.
Аромат от жарюхи пойдет, любой мужик через три двери учует. — Ты глянь, глянь сюда, товар-то какой, а? Он схватил первый попавшийся гриб и протянул ей. — Да ты нюхни только, лесом же пахнет, чаще лесной, волей.
Опять напился, неодобрительно пробормотала стоящая рядом старушка, одарив торговца суровым взглядом. — Он всегда как напьется, — обратилась она к девушке, про волю песню заводит. Его жена пьяного гоняет, вот он по чащам-то от нее и таится.
— Цыц, старая, — беззлобно отмахнулся мужчина. — Это она от дряхлости своей сама не знает, чего несет, — доверительно сообщил он девушке. — Не слушай, а Мишка-то у нее старенькой.
Проходился давно. Дождёшься ты у меня, Серафимовна. Ох, дождёсь си.
— Не боюсь я тебе, — стерву одноглазая. Бесстрашно обернулась к нему старуха, замахиваясь на врага кабачком. — Чего? — мужик от удивления захлопал глазами.
— Это кто же это одноглазая? Я? Теперь уже оба забыли о девушке и увлеклись выяснением своих личных взаимоотношений. Судя по всему, это у них было далеко не в первый раз и уж точно не в последний. Ольга рассеянно переходила от одного импровизированного прилавочка к другому.
Глупо, конечно, было покупать что-то, когда у тебя с собой целая сумка деревенских гостинцев. — Возьми огурчиков, доченька, — обратилась к ней одна из старушек. — Они у меня вкусные, ароматные, и хрустят, и горчинка хорошая.
Смородиновый лист добавляю. Бабушка, как успела заметить Ольга, была одета очень опрятно, но бедненько.
Свитерку, аккуратно заштопанному на локтях, было лет двадцать пять, а то и все тридцать.
Да и ботиночки, хоть и тщательно начищенные, наверняка не раз побывали в руках сапожника и пережили кучу починок. — Вкусные, значит, огурчики, — улыбнулась она. — А за сколько банку отдадите? Вот эту побольше.
Бабушка вздохнула и развела руками. — Дай, сколько не жалко, дочка. Не знаю, сколько просить.
— Но вы же продаете, — нахмурилась девушка. — Как же не знаете? Старушка опустила глаза. — И не продавала бы я, кабы нужда не заставила, — глухо ответила она.
— Пенсия маленькая. Или крутись-вертись, как хочешь, или пропадай. Вот и распродаю из-под пола, что осталось.
— А дети ваши, а внуки, они что, бросили вас? Ольга сама не понимала, почему продолжает этот разговор. Но бабушка была такая милая и такая одинокая, что не поговорить с ней казалось сущим свинством. — Дети? — Дочь в город уехала двадцать пять лет назад, и поминай, как звали.
— Вот как, значит. Дочь забыла, глаз не кажет, а старушка-мать стоит под октябрьским ветром и старается наторговать себе на жизнь. Бедная бабушка.
А хотя бедная ли? Кто ж ее разберет, какой матерью она была? Может, дочка сбежала при первой возможности и забыла свое детство, как страшный сон. — Стартуем через пять минут, — громко крикнул от автобуса водитель. — Кто не успеет, тот не успеет.
Семеро одного не ждут. Возьмите. Ольга протянула старушке сложенную пополам бумажную купюру.
— Пятьсот? Бабушка потрясено смотрела на деньги. — Много даешь, доченька. — Нормально.
Ольга махнула рукой, схватила банку и побежала к автобусу. Взлетев на подножку, она помахала старушке еще раз. Водитель, наблюдавший всю сцену, усмехнулся в усы.
— Зря ты так, — негромко заметил он, когда девушка входила в салон. — Этот народец, ой, какой ушлый. У них для каждого жалостливая история придумана.
А люди слушают да платят. Ольга пожала плечами. Отвечать не хотелось.
На работе ее встретили дружным ура и целым ворохом веселых подколок. — Ишь какая вернулась! Ты смотри, чего жизнь на природе с людьми-то делает! — смеялась Лидочка, обходя Ольгу кругом. — Посвежела как! Щечки кругленькие, румяные, сама кровь с молоком.
Никак влюбилась. Нашла себе пастушка да сманила на сеновал. Признавайся, Ольгуня…
— Сманила, сманила. А как же, — поддакнула Ольга. — Замуж тебе пора, девка.
Вон, созрела уже, как яблочко медовое. Любовь — лучшая косметика. С ученым видом изрекла Тамара.
— На авторство не претендую. Это кто-то великий сказал. А я только повторила.
— Жениха-то привезла из деревни, Оль. Пора бы уже и семье подумать, а ты всё в облаках витаешь. — Девочки, — улыбнулась Ольга, — я вам вкусненького принесла.
Давайте поедим. Она выложила на стол банки с мамиными солёными белыми грибами, рассыпчатую варёную картошку, хороший кусок копчёного мяса и купленную на стоянке баночку солёных огурцов. — А вы, — говорите, — пиццу закажем, — подмигнула девушка, онемевшим от восторга подругам.
На дружеские подначки она не сердилась. Что уж тут поделать, все её приятельницы были давно и надёжно замужем, потому и подкалывали Ольгу её бессемейным положением. — Как вкусно! — захлопала в ладоши Лидочка, любуясь накрытым столом.
— Грибочки-то какие беленькие, да, Оль? — Так где у нас тарелки? — Беленькие, — кивнула Ольга. Папа сам в лес ходит, собирает. А ещё не всякий гриб возьмёт, только самые лучшие.
Угощайтесь на здоровье. — Здравствуйте! — донеслось от двери. Ольга оглянулась на голос.
На пороге смущённо топталась Наташа. Эту беременную сиротку отправили сюда ждать родов. И весь персонал дружно проникся жалостью к бедной девчонке.
Ей, бедняжке, не повезло дважды. Мало того, что детдомовской, так ещё и жених её, подлец-мажорчик, сбежал, как только узнал о беременности. Я на аборт по срокам не успела, призналась Наташа Ольге.
Шла из консультации, думала. Вот сейчас до моста дойду и сразу утоплюсь. А пока шла, поняла, что очень хочу родить.
Может быть, дочка будет, помощница моя. Ольга погладила девчонку по бледной худенькой руке. Анемия у неё была знатная, без всяких анализов видно.
Да и могло ли быть по-другому на скудном больничном рационе? Здесь ведь как? С голоду помереть не дадут, но и на разнообразие нечего рассчитывать. Утром каша и кусочек хлеба с маслом, в обед жидкий супчик, на второе немного тушёных овощей и варёная рыба. Ужин был самой вкусной трапезой.
Тут случались и сырники со сметаной, и запеканка. Только всё равно вся полезность была пресноватой. И ещё катастрофически не хватало свежих овощей и фруктов.
Наташа никогда не жаловалась. К другим приходили заботливые мамы свекровью и с домашней выпечкой. Мужья присылали им огромные пакеты, набитые фруктами и шоколадными конфетами.
Одна только Наташа обходилась овсянкой и постными супчиками в роддомовской столовой, а варёный минтай почитала за роскошное лакомство. — Здравствуй, Наташенька, как самочувствие? — Не собралась ещё? — подмигнула Ольга. — Ну, значит, скоро уже.
Давай-ка я тебе огурчиков дам вкусных. — Да не стой на пороге, проходи, проходи, садись, покушай с нами, не стесняйся. Хочешь солёненького? И бутерброд тебе сделаю, смотри, какое мясце.
От одного запаха с ума зайти можно. Банка с огурцами открывалась туго. Видно, много времени провела в бабушкином погребе.
Зато, когда крышку наконец удалось снять, аромат пряного посола мгновенно разлился в воздухе. — Сейчас, Наташенька, подожди. Ольга поискала глазами вилку.
— Вот сейчас мы огурчик подцепим и… Ой, а это-то что такое? Вилка наткнулась на что-то твёрдое, и через миг Ольга вытащила из банки маленький полиэтиленовый пакетик, сложенный в несколько раз, для надёжности обмотанный скотчем и перевязанный шерстяной ниткой. — Смотрите-ка, девочки, мы клад, похоже, нашли! — весело крикнула она, разворачивая свою неожиданную находку. Внутри обнаружился небольшой серебряный кулончик — пятилистник каштана.
— Ух, красотища-то какая! Тут же громко восхитилась вездесущая Лидочка. Почаще б находить такое, можно было бы не работать. — Надо же его как-то вернуть, — растеряно проговорила Ольга, держа на ладони тонкий серебряный листик.
— Ой, — подала голос сидевшая до этого молча Наташа, — вот это странность. У меня она коснулась простенького черного шнурка на шее. Точно такой же кулончик есть.
Вот, она потянулась за шнурок, и из выреза больничной ночнушки показался похожий пятилистник. Видите? Они одинаковые. Только я не помню, откуда мой взялся.
Он у меня с детства. Воспитатели говорили, меня новорожденные к порогу подкинули. И вот кулон этот был на мне.
Его, конечно, забрали и отдали, когда я подросла. Я завтра опять туда съезжу, — решила Ольга, — выходной же. Чего время зря терять? Погода и на этот раз порадовала.
Отвратительно холодный ветер пронизывал, казалось, до самых костей. Хлистал дождевыми брызгами. Осень.
Ольга никогда ее не любила. Сырость, ранняя темнота и холод. Холод аж до далекой еще весны.
Уличных торговцев сегодня поубавилось. Мужчина с грибами, должно быть, решил не рисковать здоровьем в эту непогоду. Да и старушек стало поменьше.
Впрочем, та самая бабушка с соленьями была на своем посту. Увидев Ольгу, она кротко улыбнулась. — Здравствуй, доченька.
Огурчики понравились? — У меня еще есть. Только ты так возьми, денег мне от тебя не надо. — Сколько ты в прошлый раз мне дала? Это ж мне на целых два дня.
— Нет-нет, бабулечка, я не за этим пришла. Перебила поток благодарности Ольга. — Я когда вашу банку вчера открыла, то нашла в ней… Она вытащила из кармана серебряный кулон.
Вот это. Бабушка прищурила подслеповатые глаза, присмотрелась внимательней. — Ох, доченька, — всплеснула она руками.
— Спасибо тебе, соколушка ты моя миленькая. Ведь это ж я сама, старая. Я же сама в банку спрятала от воров.
Ворье по деревне прошлось, что ни день, то кого-нибудь да ограбит. — Да вот сама спрятала, сама же и забыла. Годов-то мне уж сколько.
Старуха бережно держала кулон на ладони, то и дело поглаживая его пальцем. — Правду люди говорят, старость — не радость. Глаза не видят, памяти нет совсем.
— Бабушка, — решилась Ольга. — А вот этот кулончик вы сами себе покупали? Или вам, может быть, его подарил кто? Вы простите, что я спрашиваю, просто тут такое дело. — Это дочерин подарок, печально сказала старушка, и голос у нее дрогнул.
Она один раз из города приехала, давно уже. Подарила мне побрякушку эту и себе купила такую уже. Двадцать пять лет прошло.
С тех пор я ее и не видала. Раньше хоть деньги матери присылала, а тут как в воду канула. — Понятно.
А вы не знаете? — А ты почему? — спросила дочка. Бабушка будто очнулась от воспоминаний и взгляд ее стал острым, испытующим. — Может, ты видала ее, дочку-то мою? Теперь важно было найти правильные слова.
Не обнадежить сверх меры, но и не отпугнуть. Я нерешительно сказала Ольга, не могу ничего обещать, но попробую разузнать что-нибудь о вашей дочери. Ее, выходит, Дусей зовут? — А полностью как, Евдокия? — Авдотья она.
С готовностью отозвалась старуха. Авдотья Михайловна. А фамилия? — Сожнева…
Только не найдешь ты ее, дочка. Я ведь пробовала уже. И в милицию ходила, и знакомых просила разузнать.
И ничего, как я понимаю, не вышло. — Вышло, не вышло — улыбнулась старушка. Было да бульон поросло.
Нечего старое ворошить. У Дуськи все хорошо, наверное. Она пробивная девка была.
Назад Ольга возвращалась, не замечая времени. Чем больше она размышляла о двух серебряных кулончиках-близнецах, тем сильнее становилась ее уверенность, что сиротка Наташа — внучка бабушки-торговки. Это было бы здорово.
Старушка обрела бы родного человека, а там и правнук родится скоро. Или правнучка. Да и Наташе было бы такой радостью узнать, что не одна она на свете.
Приезжала бы к бабушке, а может, она совсем бы переселилась в село. Ольга представила себе дом старушки. Наверняка там тепло и всегда прибрано.
Чисто выметены полы, а на окнах висят уютные занавески в цветочек. Небось, и перины сохранились и теплые пуховые одеяла. Наташке бы там пригреться, а утром проснуться от запаха пирогов.
Картинки, нарисованные воображением, были до того милыми и идеалистическими, что возвращаться в реальность не хотелось. Но приходится ведь. Как минимум потому, что между старушкой и ее предполагаемой внучкой должно быть еще одно промежуточное звено по имени Авдотья Михайловна Сожнева.
А где ее разыскать? Дома, под убаюкивающие мурлыкание Черныша, Ольга попыталась составить хотя бы приблизительный план действий. Делать запрос в детский дом, где воспитывалась Наташа, было бессмысленно. Девчонка как-то уже обмолвилась, что ее подкинули на крыльцо роддома.
Да так и оставили. Как котенка в плетеной корзине. Выходит, там ничего не узнаешь.
И как же в таком случае быть? Можно, конечно, попробовать пошерстить родильные дома и женские консультации. Авдотья до рождения дочери должна была где-то наблюдаться. Но, во-первых, вряд ли эту информацию предоставят.
Во-вторых, даже если предоставят, то кто сказал, что Авдотья рожала дочь в этом городе, а не, скажем, в соседнем? И, наконец, кто сказал, что она вообще не родила у себя дома на кухне? Нет, так круг поиска только расширяется. А надо бы наоборот. Ольга помассировала пальцами лоб.
Но почему все так запутанно? Она вдруг заметила, что Черныш давно уже не мурлычет, а сидит на полу, увлеченно гоняя по половику какую-то шуршащую бумажку. «Ну что ты там нашел?» спросила девушка, наклоняясь к коту. Черныш мигнул зелеными глазами и мяукнул хрипло, коротко и требовательно.
Ольга подобрала изрядно помятую бумажку, которой забавлялся кот. «Долин Сергей Анатольевич», прочитала она. Ну да, тот самый мужик, которого она спасла.
А потом четыре дня в себя приходила. «Я твой должник», так он сказал тогда. Хотя какой еще должник? Что ей было бросить его потом одного? Глупости.
Сергей Анатольевич жил одиноко, и по тому визиту Ольге даже обрадовался. «Ты на кухню проходи», пригласил он. «Сейчас мы с тобой чай попьем.
Или ты кофе хочешь?» «Спасибо, чай подойдет». Девушка глядела кухоньку, маленькую, но удивительно уютную. Стены были расписаны вручную, а разделочные доски какие! Не обычные штампованные дощечки, а настоящие произведения искусства.
Такие делаются подолгу, вырезаются по одной и смотрятся до того красиво, что жалко их использовать по назначению. «Моя жена была художницей», объяснил Сергей Анатольевич. «Стены она расписала.
Говорила, что так представляет себе рай. Но это по ее. Мой рай в гараже.
Я с машинами возиться люблю. Ну и закрашивать такое жалко. Нравится? «Очень нравится», честно ответила Ольга.
«Ваша жена, она уже…» Нет, усмехнулся мужчина. «Она жива, здорова и процветает. Просто влюбилась в другого.
Сейчас с ним живет». Рассказывая об этом, он почему-то коснулся повязки на шее. «Это он вас тогда?» спросила девушка.
«Это из-за него?» «Дело прошлое», отрывисто бросил хозяин. «Скажи лучше, зачем увидеться хотела? Помощь нужна?» «А, да, не помешала бы», смущенно забормотала Ольга. «Понимаете, я на днях купила у одной бабушки банку соленых огурцов и когда открывала, нашла в ней серебряный кулончик.
Такой, знаете, недорогой с виду, но это не важно. К бабушке я кулон вернула, а она рассказала мне, что это подарок дочери, которая исчезла 25 лет назад. И главное, Сергей Анатольевич, кулонов было два.
Два, понимаете? Второй дочь оставила себе. «Ну скажите, разве может человек вот так бесследно раствориться?» «Может», усмехнулся Сергей Анатольевич, «это не такой уж фокус, если хочешь знать». «Но ты ведь еще что-то знаешь?» «Знаю», подтвердила девушка.
«Я случайно еще кое-что выяснила, важное». «И вот в чем дело. Я знаю одну девушку, она сиротка.
В детстве, да нет, даже в младенчестве ее подкинули к детскому дому. Там она и выросла. И вот у нее такой же кулончик с рождения.
Конечно, она не может быть дочерью той бабки, но может быть, внучка?» предположил мужчина. «Это, конечно, возможно». «А как зовут дочь, ты знаешь?» «Конечно».
«А, вот». Ольга достала из кармана клочок бумажки с записанным на нем именем женщины. Сожнева Авдотья Михайловна.
Родилась 23 сентября 1972 года. Сейчас ей, то есть, должно быть, где-то к пятидесяти. Если бы вы могли помочь мне как-то ее разыскать.
А зачем?» Этот вопрос застал девушку врасплох. А действительно, зачем? До сих пор она не спрашивала себя об этом, действуя больше из любопытства, как детектив, который раскручивает интересную историю. Но теперь… Сергей Анатольевич, понимающий кивнул.
«Послушай-ка, что я тебе скажу. Я уже не молодой человек, да еще и долго работал в… не важно где. Так вот, я точно знаю, что в чужие тайны лучше не соваться….
Ты думаешь, что в середине этой матрешки горшочек с золотом? А там вполне может оказаться лужа липкой грязи. И больше того, именно так оно и оказывается чаще всего. Ну, предположим, найдешь ты ее, эту Авдотью, и что ей скажешь? «Здравствуйте, я купила у вашей матери соленые огурцы».
И что? Ты-то знаешь, почему она не желает навестить мать? А что, если у нее есть серьезные причины? Или возьмем самый мрачный вариант. Женщина погибла. По любой причине.
Ты расскажешь об этом старухе? Не знаю. Но ведь есть еще внучка и она. И ты уверена, что она нужна своей бабке? Ты вообще хоть что-нибудь об этой старушке знаешь? Или просто пожалела ее? Знаешь, что она за человек, если родная дочь от нее сбежала? Ольга потрясенно молчала.
Приходилось признать, хозяин был прав. Или Авдотья жива, и все у нее в порядке. Ты что, надеешься вызвать у нее сочувствие к дочери? Продолжил Сергей Анатольевич.
К той самой дочери, которую твоя Авдотья к детдому подкинула. Думаешь, она обрадуется и помчится покупать дочке сережки к кулончику? Я беспомощно проговорила девушка. Я не думала об этом.
А сейчас вы говорите, и я даже думаю, что, наверное, вы правы. Но почему-то и бросить это дело я не могу. Я ведь уже впуталась.
Хотя это, похоже, и нужно только мне одной. Что мне теперь делать? Совсем по-детски растерянно спросила она. Что делать? Если можешь, брось это все.
Забудь. Это не твои секреты, и тебе они не нужны. Но если бросить не можешь, то что тогда, так и быть, попробую помочь.
Так вы найдете Сажневу? обрадовалась Ольга. Лично я? Нет, ответил мужчина, но у меня есть родственник-пенсионер. Был когда-то следователем.
Сейчас вот частным сыском подрабатывает. Попробую через него что-нибудь выяснить. В родильном зале было прохладно и светло.
Негромко играла мягкая успокаивающая музыка, а стены были выкрашены в приятный розовый цвет. Но ни одна молодая роженица, ни акушерка не замечали уютной обстановки. Давай лобик оботрем, ласково сказала Ольга и промокнула испаренную на Наташином лбу.
Уже скоро, моя хорошая. Совсем скоро все кончится. А потом вся боль забудется.
Держись. Не могу. Наташа подняла на акушерку измученные глаза.
На схватку спину как будто ломает. Больно. Ужас.
Это малыш лежит с затылочком к твоей спине. Сочувственно проговорила Ольга. Вот ты и чувствуешь давление.
Тут ничего не поделаешь. Надо потерпеть, Наташенька. Устала.
Ольга посмотрела на часы. Первые схватки начались еще ночью, а сейчас уже четыре часа дня. Бедная девчонка измучилась.
Может, обезболить ее, предложила заглянувшая в родзал Тамара. Да куда там обезболивать? Поздно уже. Раскрытие полное.
Она родит с минуты на минуту. Никакая анестезия подействовать не успеет. Дыши, Наташа.
Дыши. Наташа до крови закусив губу, вцепилась в каталку. Давай на кресло, крикнула Ольга.
Живо. Тома, не спи. Помогай.
Тамара тут же ухватила каталку у изголовья. Вместе с Ольгой они подкатили ее к самому родильному креслу. Наташа, схватка сейчас кончится, тогда давай на четвереньки и переползай на кресло.
Вот, вот так. Молодец. Тамара, подними.
Тамара уже регулировала спинку, переводя Наташу в полусидячее положение. Хорошо, хорошо. Так тебе будет удобнее.
Подбодрила роженицу Ольга. Теперь, как начнется, прижми подбородок груди и тушься изо всех сил. Поняла меня? Все, давай.
А я не умру? Вдруг совершенно отчетливо спросила девушка. А то, знаешь, такое иногда говорят. Глупости говорят, отрезала Ольга.
Не слушай ерунду. Меня слушай. Все, схватка пошла.
Тужимся. От натуги девушка зарычала сквозь сжатые зубы. Давай, давай.
Хорошо, девочка. Стоп, стоп, стоп. Наташа, остановись.
Не могу, простонала Наташа. Остановиться не могу. Ладно, пусть.
Еще тогда, еще. Крик новорожденного заполонил собой все пространство. Ну, молодец, мамочка, поздравила Ольга, выкладывая малышку на живот матери.
А какая красавица у нас родилась! Необыкновенная! А голосистая-то! Наташа улыбнулась бледными искусными губами. Может, певицей будет, прошептала она. Девочка у нее на животе отчаянно кричала.
Тихо, тихо. Молодая мать нежно погладила свою крикушу по теплой спинке. Разрывы у тебя серьезные, сказала гинеколог после очередного осмотра.
Придется тебе, Наташенька, пока у нас задержаться. Наташа посмотрела на уснувшую груди дочку. Это обязательно? Я уже две недели здесь.
Дома все-таки лучше. Ну, перестань, улыбнулась Ольга. Дома-то оно дома, но ты ведь и десяти шагов пройти пока не сможешь.
Ну, так отлежись по-человечески. Вечно ведь тебя здесь никто не будет удерживать. Наташа пожала плечами.
Так это ведь потом только труднее будет. Здесь обо мне заботятся, кормят, поят, за дочкой присмотрят. Я уже и привыкла, а домой приеду и все сама…
И дома привыкнешь, постаралась утешить девушку Ольгу. Все привыкают, а ты чем хуже? Наташу, кажется, эти слова не особенно вдохновили. Ольга с тревогой посмотрела на нее.
От Сергея Анатольевича вести никаких не было, и день за днем надежда таскать мать Наташи таяла. К тому же появились сомнения. С чего она вообще взяла, что Авдотья — мать этой сиротки? Серебряный кулон сам по себе еще ничего не значил.
В конце концов, он ведь явно дешевый, а значит, таких штамповок во всей стране могут оказаться тысячи. Все-таки зря она полезла в это дело. Ох, зря.
Чего хотела добиться, интересно. Осчастливить старушку, сиротку Наташу? А сама я не удосужилась спросить у них, нужно ли им такое счастье. Правду искала.
И не подумала ни разу, что с этой правдой делать. Телефон коротко пропищал новым сообщением. Девушка мельком взглянула на экран.
Писал Сергей Анатольевич. Ольга, надо встретиться, кое-что удалось узнать. Авдотья Сожнева жила в элитном жилом комплексе на берегу реки.
Ольга припомнила, что еще пару лет назад здесь был огромный пустырь, и студенты устраивали тут свои попойки. Тогда берег был усеян мусором. Были здесь пустые бутылки из-под дешевого пива, горы окурков, но это в лучшем случае.
Попадались предметы более интимного свойства. Быстро же отстроились. Дверь ей открыл симпатичный высокий блондин.
Здравствуйте, вы Ольга? Девушка кивнула. Я пришла к Авдотье Михайловне. Я ей звонила.
Я знаю, улыбнулся парень. Мама вас ждет. Меня зовут Григорий.
Вы проходите, пожалуйста, не стесняйтесь. Авдотья Сожнева оказалась полноватой и улыбчивой дамой. Выглядела она значительно моложе своих лет.
Она сидела в уютном кресле, обитом светлой тканью с цветочным узором. Прямо перед ней красовался изящный чайный столик, а полукрашал бежевый, даже на вид, мягкий и пушистый ковер. «Прованс», вспомнил Ольга.
Именно так назывался этот стиль в модных журналах. Светлая мебель, цветочные орнаменты, изящные композиции из сухоцветов в изысканно лаконичных вазах. Хозяйка не встала навстречу гостей, но смотрела на нее выжидательно с любезной улыбкой на губах.
Ольга отметила, что руки у нее ухоженные, с такой гладкой, почти девичьей кожей, что сразу становится понятно. Физическим трудом это особо не занималось. Господи, вдруг все это, и имя, и дата рождения — просто чудовищные совпадения.
Но не похоже это элегантной леди на человека, способного забыть мать и выбросить на улицу дочку. «Присаживайтесь, Ольга», Сажнева указала на кресло напротив собственного. «Вы хотели о чем-то мне сообщить?» Ольга не двинулась с места.
«Садитесь же, хотите чаю?» Я в горле у девушки пересохла, и говорить пришлось чужим хрипловатым голосом. «Хотела вам рассказать, а у вас был кулон, серебряный пятилистник, ведь был же?» Допустим, на красивом лице Сажнева не отображалось ровно ничего, кроме вежливости и заинтересованности. Но почему вас это интересует? А второе продолжило Ольга, точно такое же.
«Вы когда-то подарили своей матери. Вопрос явно попал в цель. Куда только делась вся мягкость и любезность?» Хозяйка прищурилась и плотно сжала губы.
Черты ее лица мгновенно заострились, став неприятными. Ольга вдруг подумала, что так заметнее, сколько ей лет на самом деле. «Я много лет не общаюсь со своей матерью».
Голос Сажневой тоже изменился. Тембр остался прежним, но теперь в нем отчетливо зазвучали металлические ноты. «У нас всегда были непростые отношения.
Я ничего не знаю о ней». «Ей что, нужна помощь?» «Она сильно нуждается в деньгах», — пожала плечами девушка. «Вы же знаете, какие сейчас пенсии, и…» «Так она подослала вас, чтобы попросить у меня денег?» — удивленно спросила Сажнева.
«Какие бессмысленные сложности!» «Могла бы и сама». «Ну ладно, сколько ей нужно?» «Нет-нет», — перебила Ольга. «Она ничего не просила.
И даже не знает, что я здесь». «Я ведь еще не все вам рассказала». Второй кулон оказался у девушки, которая выросла в детском доме.
«Мы познакомились случайно. Она… Я работаю акушеркой. И девушка… Совсем недавно она родила прекрасную дочь.
И я подумала… Подумала, что вы могли бы быть ее матерью. Я ошиблась». Сажнева раздраженно дернула округлым плечом.
«Вы хотите поднять шум?» — спросила она. «Не советую вам обращаться к журналистам. Доказать все равно будет невозможно.
А вот ваше имя попадет в новости, причем, скорее всего, вас заклеймят аферисткой. К тому же неудачливой, а это, пожалуй, обиднее всего. Зато моей деловой репутацией вся эта история вряд ли повредит.
Стоит ли начинать?» Ольга покачала головой. «Вы не так меня поняли», сказала она тихо. «Я просто подумала, что, может быть, вам захочется… Захочется повидаться с дочерью, с внучкой, навестить мать.
Ведь я же нашла вашу дочь, а вы сами стали бабушкой. На днях ваша дочь родила прекрасную девочку. Мою внучку?» Не показалось ли ей, что в глазах женщины блеснули слезы? Но не разглядеть, она слишком быстро отвела взгляд.
«Авдотья Михайловна, Ольга постаралась говорить как можно мягче, ласковее. Ведь вы же не бесчувственная, я вижу. Моя мать…» Сухо перебила Сажнева.
«А впрочем, это неважно. Она никогда не приняла бы меня с ребенком. Никогда.
Все, чего ей хотелось, это чтобы я снабжала ее деньгами, бесперебойно, и все возрастающими суммами. О да, аппетиты у нее были весьма и весьма впечатляющими. Я старалась угодить ей, и какое-то время мне это даже удавалось.
А когда деньги кончились, я оказалась неблагодарной, бессовестной дочерью, тунеядкой и бог знает кем еще. Моей матушке не было дело до того, что на работе я попала под сокращение, а хозяйка квартиры буквально вышвырнула меня на улицу. Глупо, наверное, но мне до сих пор стыдно, что я не вижусь с ней.
Хотя я понимаю, что моя мать сама сделала для этого все. Своими собственными руками. Она за все расплатилась сполна, мягко сказала Ольга.
Оттолкнула вас, а себя обрекла на нищую и одинокую старость. Это ли не расплата за жадность и бесчувственность, которые она проявляла к вам? Подумайте, это ведь страшно оказаться в старости никому не нужным. Если бы вы видели тут стихийный рынок у обочины, мимо носятся машины, торговцы ругаются, и ваша мать в любую погоду приходит туда, чтобы продать какие-то свои домашние засолки.
Неужели она об этом мечтала? От такой старости? Каждый имеет то, что заслужил. Сажнева закурила. Сигарета была длинной, тонкой и почему-то пахла клубникой.
Не поверите, как часто мне хотелось ее домашних засолок. Особенно, когда пришлось ночевать в чужих подъездах. А из еды было только то, чем угощали добрые люди.
А они встречались мне не каждый день. Да, тогда я часто вспоминала о маминых вкусняшках. Но почему-то мне не перепало ни одной баночки, даже самой маленькой.
Будете теперь говорить, что я должна забыть об этом? Или посчитать это воспитательным финтом, который должен был научить меня чему-нибудь хорошему? Нет, такого я не скажу. Ваша мать была жестока с вами, и вы можете простить ее или не прощать. Но не совершите ту же ошибку сами.
У вас есть дочка и внучка. Не отталкивайте их. Дочь печально покачала головой Сажнева…
Она никогда меня не простит. Я бы не простила. Ее отец не был моим мужем.
Да и человеком его было трудно назвать. Я забеременела и боялась сказать ему. Он был… считал себя художником.
На самом деле это было только удобным оправданием его вечному безделью и пьянству. Я работала, а он пропивал все деньги. Однажды я решила, что больше не дам ему ни копейки.
Тогда эта метущаяся творческая натура избила меня так, что у меня оказалось сломано три ребра. Вам когда-нибудь ребра ломали? Нет? Ольга покачала головы. Тогда, с жестокой усмешкой сказала Сажнева, вам повезло.
Знаете, со сломанными ребрами очень больно дышать. Но я приспособилась. Даже на работу продолжала ходить.
Да. Беременность потом стала заметной. Тогда-то я и поняла, что вся моя прежняя жизнь была раем.
Художник чуть не спятил от осознания того, что теперь ему нужно кормить меня и ребенка. Неделю не просыхал, а потом пропал куда-то. Я еще любила его.
Сидела в пустой квартире и ждала. Через пару дней его нашли где-то в лесополосе. Черт его знает, кто его.
Знаете, это мог быть кто угодно из тех, с кем он водил компанию. Но квартира была его, и мне нельзя было там остаться. Сразу объявились какие-то родственники.
На работе декретницы тоже оказались не нужны. Так что меня аккуратно уволили. Идти-то куда? Я смогла снять крохотную комнатку и прожила там пару месяцев, пока не кончились деньги.
Потом меня и оттуда выкинули. Я помню, ливень был страшный, холодный, а я со схватками шла в роддом. Рожала дочь и радовалась, что тепло.
Когда я родила, даже вспоминать страшно, где мы жили и как. Но мне повезло, я встретила Гришиного отца. Он был богатым человеком, со своим бизнесом, со связями.
Не знаю, что он во мне разглядел. Я ведь тогда все время была грязная, голодная, глаза ввалились, волосы лезли. Но чем-то я его зацепила.
Можно сказать, что он меня полюбил даже. Ну так, как он смог. И готов был жениться на мне, но с условием.
Я должна была избавиться от дочери. Ему не нужен был чужой ребенок, тем более с генами папаши-художника. Тогда я отнесла дочь к порогу детского дома.
Надела на нее свой кулон, потому что думала, что смогу со временем уговорить мужа забрать девочку. Но ничего не вышло. Муж и слышать не хотела моей дочери.
Потом родился Гриша, и я как-то успокоилась. Муж радовался этом, он считал, что теперь-то у нас наконец нормальная семья. А через несколько лет он разбился в аварии.
И вот я руковожу бизнесом, вырастила сына. И кажется, у меня есть все, кроме спокойствия и мира в душе. Тайны.
Не надо лезть в чужие тайны. Сергей Анатольевич знал, что говорил, и совет дал правильный. А маленькая глупая Оля его не послушалась.
И теперь не знает, что делать со всей этой рухнувшей на нее правдой. О чем она только думала, когда взялась распутывать эту историю? Думала, что правда похожа на сказку, а оказалось все куда прозаичнее. Простите, Сожнева встала со своего места, давая Ольге понять, что их разговор подошел к концу.
Мне пора на работу. На двери ее провожал Григорий. Не огорчайтесь вы так, посоветовал он.
Вы хорошая девушка. Вот вам от собственной доброты и показалось, что вы как фея крылышками помашете, и все наладится. Но так не всегда бывает.
Вы слышали наш разговор? Это сильно сказано. Скорее подслушивал. Губы парня тронула нагловатая усмешка.
Ну да, да, подслушивать нехорошо, я знаю. Но я ведь уже взрослый мальчик, меня перевоспитывать поздно. Согласны? Ольга вдруг почувствовала, как ужасно она устала сегодня.
Да плевать мне, безразлично сказала она. Вашим воспитанием не я должна была заниматься. Скажите лучше, можно вызвать такси с вашего телефона? Да, мой разрядился.
Можно, улыбнулся Григорий, только незачем. Лучше давайте я вас отвезу. Не надо, я очень… Устали от нашего семейства? Знаю, будем считать это маленькой моральной компенсацией.
Он накинул куртку и распахнул дверь перед девушкой. Едем. И неожиданно для себя Ольга рассмеялась.
Все-таки было в этом блондине что-то манкое. Может быть его очаровательное нахальство, как у дворового мальчишки? Ну поехали, что с вами сделаешь, сказала она. Григорий решительно взял ее за руку и повел к лифту.
Это тоже было по-своему привлекательно. Он не спрашивал разрешения, не старался понравиться, не ждал. У меня чесотка на всякий случай сязвила Ольга, а вы взяли меня за руку.
Теперь заразитесь. А чесотка это ерунда, невозмутимо отреагировал парень. Я ей уже сто раз болел, разом больше, разом меньше.
Кстати, знаю одну крутую мазь от этой на пасти, хотите принесу вам? Интересно. Она уже почти не притворялась. Откуда это вы все время цепляете заразу? А я кинолог, объяснил Григорий.
В свободное от работы время волонтерствую в собачьем приюте. А там, знаете, и чесотка, и лишай, и вообще обширный выбор болячек. Так что, если вы подцепите какую-нибудь ерунду от питомца, обращайтесь ко мне, расскажу, чем вылечить.
Договорились? Он остановился у машины и вдруг посмотрел Ольге прямо в глаза. Девушка вздрогнула от неожиданности. Взгляд у парня был чудесный, сапфирово-синий, с искорками-смешинками в самой глубине.
— Какие у вас глаза, — прошептала Ольга Потерянная, — синие. Григорий пожал плечами и подмигнул. — Не доверяйтесь первому впечатлению.
Это линзы. Ну что, едем пить кофе? Нет, он определенно был способен заморочить голову кому угодно. — Ну, до чего же мастерские.
— Не хочу кофе, — сказала она с очаровательной улыбкой. Я его вообще не люблю. Он уже садился в машину.
— А я обожаю. Садитесь. Я хочу выпить кофе, а вы хотите чашечку чая.
Такой расклад вас устроит? Устроит. Так чего мы ждем? Ваш муж наверняка не станет ревновать к такой мелочи. — Нет у меня никакого мужа, — рассердилась Ольга.
— Почему всех так интересует моя отсутствующая личная жизнь? — Нет, тем лучше. Садитесь. В салоне авто пахло чем-то сладким.
— Вы что, сладости здесь трескаете втихаря от мамы? — шутя спросила девушка. — Все пропитано ванилью. — Нет, — серьезно, — сказал он….
— Во-первых, я давно уже живу отдельно от мамы, так что прятаться мне ни к чему. — Вот как? — Да, я просто заезжаю ее навестить. — И привозите ванильные конфеты? — прищурилась Ольга.
Опять мимо. Мама предпочитает ромовые. — А запах ванили? — Просто я курю в машине.
Вот. Григорий вытащил из бардачка помятую пачку. — Сигарилы такие, с ванильной пропиткой.
Хотите попробовать? — Я не курю, — высокомерно заявила девушка, но в глазах у нее плескался смех. Григорий оценил это. — Тогда я тоже брошу.
Пачка полетела на заднее сиденье. — Доберемся до какой-нибудь урны. Там и выбросим.
Он вырулил с парковки. А насчет мамы вы не волнуйтесь. Думаю, я смогу ее уговорить.
— Уверены? — грустно спросила Ольга. Но зачем он снова начал этот разговор? Ведь она уже почти успокоилась. — Уверен, — сказал Григорий после минутного раздумья.
И почему-то Ольге сразу захотелось ему поверить. Дом был старым, неухоженным. Балконы жильцы использовали как склад для того особенного вида хлама, который уже ни на что не годен, но выбросить его почему-то жалко.
И вот в этом доме жила Наташа со своей крошкой. — Это здесь, — сказала Ольга. — Хотите, чтобы мы пошли с вами? Авдотья Михайловна посмотрела вверх, туда, где на четвертом этаже светились Наташины окна.
— Я нет. — Наверное, я лучше сама. Вы посидите здесь, подождите.
Она вышла из машины и направилась к подъезду. — Как ты думаешь, Наташа простит ее? — с тревогой спросила Ольга. Григорий взял ее руку, крепко жал своей.
От этого ласкового прикосновения девушке стало немного спокойнее. — Я не знаю, — ответил он. Но теперь у нее, по крайней мере, появится шанс простить.
А у мамы — получить прощение. Это нужно им обеим. Авдотья Сажнева остановилась перед обшарпанной старой дверью.
Никакого металла, никакого дерева. Типовая рухлядь, обитая клеенкой. На такую только налечь плечом и выдавишь.
Господи, как живет ее дочь! Сажнева позвонила. Наташа открыла сразу. Так, словно стояла за дверью в ожидании звонка.
А может быть, так оно и было? Наверняка Ольга с Гришей постарались ее подготовить. — Здравствуйте, — без улыбки сказала хозяйка. — Можете не представляться, мне Оля говорила насчет вас.
И сын у вас хороший. Поздравляю! — Твой брат, уточнила женщина. Мой сын — твой младший брат.
А вот это Наташа скрестила руки на груди. Большой вопрос. Отцы у нас разные, а вы… Ему вы были матерью, а меня к детдому подбросили.
Выходит, мне вы тетка чужая. Из квартиры раздался детский плач. — Я не могу говорить, дочка расплакалась.
— Можно посмотреть на нее? — спросила Сажнева. Наташа раздраженно махнула рукой. — Да делайте, что хотите, не до вас.
Войдя в тесную квартиру Наташи, сердце женщины невольно поежилось. Слишком уж сильно здесь все походило на комнату, которую она, Авдотья Сажнева, снимала когда-то. Один в один.
Наташа достала дочку из коляски и уложила на диван. А мы, оказывается, мокрые девочки, заварковала она, снимая с малышки ползунки. Мама сейчас переоденет свою красавицу.
Авдотья Михайловна опустилась на колени рядом с диваном. Малышка с любопытством посмотрела на нее. Сердце женщины сжалось коротко и болезненно.
— Как она похожа на тебя, Наташа. Ты совсем такая же была. Подожди.
Она мягко отстранила девушку. Дай я ее переодену. Малышка совсем не боялась чужих рук с незнакомым запахом.
Даже наоборот, засмеялась, когда Сажнева легонько потрепала ее по животику. — Ну вот. Авдотья Михайловна застегнула последнюю кнопку на ползунках и бережно подняла на руки девочку.
— А теперь иди к маме. Наташа приложила дочку к груди и снова посмотрела на мать, но уже без прежней холодности. — Прости меня, девочка.
Не вставая с колен, проговорила женщина. — Я так перед тобой виновата. Век от стыда не отмыться.
Она уткнулась лицом в ладони, и голос ее зазвучал глухо. — Я не знаю, чем оправдаться, потому что оправданий нет. И что делать теперь тоже не знаю.
Наташа на руках коснулась ее волос. — Не плачь, мамочка. Чего о прошлом думать, когда будущее есть.
Смотри, внучка у тебя какая родилась. По деревенскому домишке было жарко натоплено. А может быть, это просто воздух прогрелся от людского дыхания.
Авдотья Михайловна сидела рядом со старенькой матерью. А с другой стороны стола смотрела на старушку Наташа со спящей дочкой на руках. — Я думала, — сказала Сажнева, — тебе только деньги нужны от меня.
Старушка ответила ей суровым, хотя и затуманенным слезами взглядом. — Дочка, дочка, я ж твоих денежек и игрушек и не тронула. Все до копеечки на книжку складывала.
Думала, ты молодая, всякая жизнь повернуться может. А вдруг деньги будут нужны? Я бы их тебе тут же и дала. Они и сейчас все целы.
На книжку положила, там и лежат. И Сажнева громко разрыдалась в материнское плечо. — Ну не реви, не реви, — проворчала старушка.
— Придумала тоже реветь. Нам теперь только радоваться. — Вы оказались правы, Сергей Анатольевич, — сказала Ольга.
Она сидела в его квартире на кухне, стены которой были расписаны райскими мотивами. Пила ароматный чай и рассказывала обо всем, что случилось с момента их последней встречи. — Когда я всю историю их распутала, там было много такого, что лучше и не знать, наверное.
— Вот как? — А я предупреждал, наставительно сказал мужчина. — Ну чего уж теперь, выброси из головы. — Не получится.
Виновата вздохнула Ольга и тут же улыбнулась. — Я ведь за сына Авдотьи Михайловны замуж выхожу. — Ну, — изумился Сергей Анатольевич, — за Гришку.
Вот это номер, Ольга. Ну дай вам бог всего наилучшего. По-моему, он неплохой парень…
— Придете на свадьбу? — лукаво прищурилась Ольга. — Я вам приглашение принесла. Мы с Григорием будем вас ждать.
Если бы не вы, то, может, мы не встретились бы никогда, правда? — Приходите. — Я-то приду. А Авдотья как? — Ее мать, дочь, внучка, о них ты ничего не рассказала.
— Вот они все встретились хотя бы, что сказали друг другу? Девушка задумалась. Им всем нужно время. Авдотья Михайловна помогает деньгами матери с дочкой и внучкой видеться.
Сначала она у них так как-то была насторожена, что ли. А теперь оттаяли все. Авдотья Михайловна дом купила.
Огромный. На той неделе маму к себе забирает. А Наташа с ребенком сегодня уже переехали.
И Гриша со всеми ладит. Он ведь такой умеет с людьми. — Время, — повторил мужчина.
— Что ж, поживем — увидим. А увидим мы теперь только хорошее.