Бабушка приютила парня, которому негде было спать. А ночью увидела, как он крадется к ее кровати и ОЦЕПЕНЕЛА от того, что произошло дальше…
Без всего этого смысл теряется, вот эти фарфоровые чашечки и кружевные салфеточки никому не нужны. Фиалки на окне цветут, но не радуют глаз. Удочки сложены на балконе, дорогие спиннинги и новый подсак.
Кто теперь возьмёт их в руки, кто будет ходить на рыбалку по воскресеньям и возвращаться счастливым с тремя карасиками в сетке? После молитвы и благословения Надежда Ивановна пошла домой. Она старалась не думать, что её там никто не ждёт, что, открыв дверь, она войдёт в тёмный коридор, включит свет и в тишине будет снимать обувь, вешать пальто на вешалку. Потом она включит телевизор, но не будет его смотреть и даже слушать, просто чтобы не было тишины.
Чай с мелисой и мятные пряники на ужин. Она совсем потеряла аппетит. Поначалу готовила по привычке, а потом понимала, что она не съест сама целую сковородку нажаренной картошки, которую раньше едва хватало на двоих здоровых мужиков с отменным аппетитом.
И макарон наварила целую кастрюлю, забыв, что теперь одна её будет есть. Она будет ходить по пустой квартире и не знать, куда себя деть. Раньше у неё была столько забот, что и присесть некогда было.
Всё думала, мечтала о том счастливом времени, когда у неё будет меньше домашней работы и больше времени на отдых. И вот теперь ей не надо много стирать, гладить, готовить, меньше можно заниматься уборкой. А счастья нет и не будет от такой пустой жизни.
Батюшка в прошлый раз предложил ей завести маленького щенка или котёнка, и это действительно была бы неплохая идея. В квартире был бы кто-нибудь живой, кроме неё. Можно было бы с ним поговорить, было бы за кем ухаживать, кого любить.
Она так и сделает, только попозже. А сейчас Надежда ещё не готова впустить в свою жизнь кого-то нового. Завтра она снова пойдёт в церковь, снова будет молиться и искать утешение, смирение, примирение с жестокой действительностью.
А пока её ждала большая постель, на второй половине которой будет снова пусто. Надежда лежала и смотрела в потолок, на стену. Следила, как от свет фар проезжавших по улице машин двигался от верхнего угла под потолком по диагонали к нижнему углу стены.
И снова, и снова. И так с каждой машиной, ехавшей по ночной улице недалеко от дома, Надежда не спала, она просто лежала с открытыми глазами. Ни о чём не думала, просто не могла уснуть.
Сон приходил только под утро, тяжёлый, тёмный, без каких-то видений, просто она погружалась в темноту и ничего не чувствовала, не ощущала. Пока не понимала, что пора просыпаться, открывать глаза и выныривать из этого вязкого забытия, не приносящего ни отдыха, ни удовлетворения, как раньше. Последний раз ей снился сон накануне похорон, яркий и цветной.
Она видела своих, в последний раз. Они были как живые, улыбались и кивали приветливо. Только были на расстоянии, и она не могла подойти и обнять их.
Зато муж обнимал сына за плечи, а тот прислонился к нему, как раньше, и тоже улыбался ей, поднял руку, словно хотел помахать на прощание. Она никому не говорила об этом странном сне. Хотя, почему странном? Она же тогда только о них и думала.
Вот мозг и показал ей её мысли. Разве можно предполагать, что это их души приходили с ней проститься? Надежда всё ждала, хотела снова увидеть во сне, но слов с тех пор больше не было, вообще никаких. И она лежала в кровати, ждала, когда провалится в тёмное забытие, уже не надеялась ни на что.
На следующий день Надежда снова после обеда пошла в церковь. Она надеялась снова увидеть батюшку, может поговорить с ним. Эти беседы успокаивали её, и слова, и спокойный мягкий тон, и уверенный голос, и ей было легче потом прожить ещё один день, ещё одну ночь одиночества.
Но батюшка она увидела только мельком. На крыльце у входа в храм он дал парню яблоко и пакетик с парой пирожков, приобнял его за плечо, что-то сказал и быстро ушёл внутрь. Надежда видела этого парня почти каждый день в церкви.
Она обратила внимание на его худощавую фигурку, светлые волосы и такие беззащитные оттопыренные уши. Она когда-то стояла позади него и увидела, как он молится, точнее видела его плечи, тонкую шею и уши эти, торчащие так наивно. И вот он опять снова в церкви…
