Дай грошей трішки за малюнок — благала дівчинка. А побачивши, що вона намалювала, чоловік ЗАЦІПЕНІВ…
Здравствуйте, это Влад и новый авторский рассказ моего канала «Так не бывает». Осенний ветер тоскливо подвывал и металл, брошенный кем-то мусор по набережной. Небо хмурилось, было чем-то недовольно.
Видимо, чувствовал настроение одинокого прогуливающегося по набережной мужчины. Он был одет неброско, недорого, но тепло, чтобы промозглая погода не мешала ему размышлять. Терентьев Вячеслав Тихонович почему-то любил старомодную шляпу с полями и крепкое пальто в осеннее время года.
В этой одежде он со стороны напоминал какого-то детектива или журналиста из семидесятых. Никаким детективом и уж тем более журналистом он не был, да и считал эти профессии недостойными. Вячеслав был хирургом.
Нагрузка в государственной больнице была колоссальной, поэтому в последнее время он любил снимать напряжение после работы такими вот одиночными прогулками. Особенно тяжело было в дни, если пациент умирал на операционном столе. Его способом успокоиться была довольно простая вещь – вода, точнее ее созерцание.
Спокойное течение местной речки успокаивало, навивало мысли о бренности этого мира и отвлекало от ежедневной суеты, в которую превратилась бесконечная борьба с костлявой за человеческие тела и, как следствие, души. Хирурга одолевала черной меланхолии. Кто-то сказал бы, что это кризис среднего возраста, но совсем недавно Вячеслав был доволен своей жизнью.
У него было все, что можно желать – жена, любимая работа, которая была одновременно его призванием. Деньги он не делал смыслом своей жизни, и они его усиленно сторонились из-за этого. Да, он был небогат.
Вячеслава Терентьевича всегда прельщал аскетизм, минимум бытового комфорта, а больше ничего и не нужно. Жена его, Шурочка, была с ним с тех пор, как он стал интерном, и разделяла его высокие идеалы и неприхотливый быт, хоть и пыталась периодически сделать из него человека, а не бесплатный скальпель, как она подшучивала. Вячеслав не сопротивлялся, но и энтузиазма не выражал.
Ему было все равно на достаток лежащего на операционном столе пациента, так что пиетета перед чужим достатком не было. Из-за этого в частных клиниках, куда его усиленно продвигала жена, он не приживался и всякий раз возвращался в свою старенькую потрепанную городскую больницу, где простой народ на него чуть ли не молился за его талант. Шурочка искренне и самозабвенно ревновала врача хирургии.
«Слава, я тебе давно не верю, не будет человек в здоровом уме дневать и ночевать на работе», — возмущалась жена. «Шурочка, солнышко, есть работа, а есть призвание. Так, наверное, и в моем случае», — вяло отмахивался от нападок супруги врач.
Терентьев вообще не любил конфликтов и всячески их избегал, считая пустой тратой времени. Александре же этого не хватало, видимо, от избытка свободного времени. «Ну, какое призвание?» «Людей спасать».
«Знаешь, люди умирали, умирают и будут умирать, но и мы с тобой не живем». «Слав, я устала, я хочу настоящую семью, детей в конце концов». «Но даже дети для нас — непозволительная роскошь с твоим графиком и с нашим достатком».
«А что не так с нашим достатком?» «Что не так? А его нет, понимаешь? С твоими талантами мы могли бы не прозябать в этой обшарпанной хрущевке, а жить, как белые люди, поближе к столице или даже в самой столице». «А оно нам надо. Ты ведь знаешь, я с деньгами не дружу».
«А с ними дружить не надо, их надо зарабатывать». «Но ведь мы не голодаем, Шур». «Но мы и не живем, Слава.
Мне стыдно общаться со старыми друзьями, терпеть их издевки, потому что ты был лучшим на потоке, а устроился хуже всех. Выходит, что ты просто хоронишь свой талант здесь. И что тебя держит? Люди, которым нужна помощь.
А может, смазливые медсестрички тебя держат?» Находила новый повод распалиться жена, и ссора приобретала черты сцены ревности. «Для меня ты постоянно уставший, значит, на стороне имеешь. Хорошо они тебя ассистируют».
Скромный по жизни Терентьев вспыхивал румянцем. «Шурочка, а вот этого не надо. Я верен тебе и только тебе.
Но я действительно устаю, и ты же видишь, какой я опустошенный бываю после многочасовых операций. Вижу, спасаешь всех, кроме родной жены. Но ты ведь любишь меня, а я тебя».
Устало улыбался хирург своей жене, которую искренне любил и в такие моменты действительно чувствовал себя виноватой перед женщиной всей своей жизни. «Да, иначе давно бы ушла и была счастлива, а так мучаюсь». Слава подходил к ней и крепко обнимал жену.
На этом ссора обычно затихала. Так шли годы, и вот в этом году его Шура не выдержала. У нее появился любовник…
