Дай грошей трішки за малюнок — благала дівчинка. А побачивши, що вона намалювала, чоловік ЗАЦІПЕНІВ…

А еще у нее нет папы и мамы». «Это как?» «Она рассказывала, что жила в детдоме. Место, где живут дети, у которых нет ни пап, ни мам».

Повисла неловкая пауза. Терентьев лихорадочно думал, чем он может помочь в этой ситуации. Несмотря на свой опыт и множество увиденных людских смертей и судеб, которые прошли через его операционную, он не стал черствым.

Все еще был способен на сочувствие и желание делать добрые дела. Когда-то именно эта черта привела его в медицину. Теперь же толкала его на странную авантюру.

Любой другой покрутил бы про себя у виска и пошел бы дальше. Никто никому ничего не должен. Но какой будет судьба этой девочки, если она вырастет в таком мире, где никто никому и ничего? Он хотя бы попытается.

«Ань, а давай мы с тобой договоримся кое о чем?» «О чем, дядя Слав?» «Давай ты отведешь меня к своей маме. Я врач. Вдруг я смогу ей помочь.

А вы не обманываете? Зачем же мне тебя обманывать? Мы с тобой поменяемся. Я попробую вылечить маму, а ты взамен потом нарисуешь рисунок хороший, где вы с мамой бегать будете. Договорились?» Улыбнулся Вячеслав.

«Договорились». В ответ улыбнулась девочка и в ее глазах засверкала надежда. «А еще о чем стал маму часто бить?» Аня протянула Терентьеву рисунок, где волк бьет лапой за чиху в коляске, и та летит с испуганной мордочкой на пол.

«Веди». Врач сделал несколько вдохов-выдохов, чтобы успокоиться и унять нахлынувшую ярость. Идти пришлось не особо далеко.

Девочка, конечно, постаралась выбрать район для своих продаж рисунков хоть и знакомый, но подальше от дома, чтобы не было стыдно перед знакомыми. Район обитания девочки был индустриальными окраинами, где подобных ей историй был вагон и маленькая тележка. Как только они вошли в подъезд, в нос ударил стойкий запах самогона.

Терентьев был уверен — это амбры, всего лишь вершины айсберга. Шприцы, окурки и мусор ему просто не видно, так как он зашел со света улицы в неосвещаемое помещение. Вячеславу в свое время повезло больше, чем Ане, и он не рос в этих гетто, но в школе и в студенческие годы часто приходилось драться с хулиганьем, волчатыми, выросшими в таких вот замызганных панельных домах.

Аня завозилась с ключами и через несколько мгновений повернула ключ в замки. За спиной между перилами с верхних этажей пролетел брошенный кем-то окурок. Коридор квартиры не сильно отличался от подъезда по убранству и наполнению.

Те же окурки под ногами, та же грязь. Отличие было в поклеенных еще в советские, пожалуй, времена обои, которые, впрочем, давно превратились в палитру человеческой нечистоплотности. Жирные пятна, разводы, грязные кляксы, редкие вкрапления крови составляли узор этого неблагополучного жилища.

Терентьев поражался, как ребенок мог расти в таком гадюшнике. Разве виновна эта вот девочка в том, что взрослые стойко решили деградировать в животных? Из кухни послышался недовольный хриплый пропитой мужской голос. «Анька, ты чё так рано? Заработала чего?» Сомнения о том, куда ушли последние пятьсот гривен его бюджета, у Вячеслава Тихоновича пропали.

Он испытал разочарование от того, что его добрый поступок ушел впустую. Ведь есть люди, которые этих поступков недостойны. В коридоре появился обладатель голоса.

Мужчина, примерно одних с хирургом лет, он действительно напоминал одновременно медведя и волка. Медведя большой грузной фигурой, которая была больше заплывшей жиром и одутловатой, чем мускулистой, заплывшим от постоянного пьянства лицом. От волка ему досталась густая с проседью шевелюра и желтоватые глаза с красными прожилками.

«Ты кого притащила, дрянь малолетняя? Ну я тебе сейчас!» — взревел тот. Девочка спряталась за Терентьева и испуганно выглянула из-за мужской ноги. Звереватый мужик двинулся в сторону Вячеслава, который хоть и обладал внушительной фигурой, но был жилист и подтянут, так как считал правильным для организма регулярные занятия спортом.

Он встал препятствием перед отчимом, вытянул вперед руку и тот наткнулся солнечным сплетением на раскрытую ладонь. От неожиданности и крепкой руки врача алкоголик аж шумно выдохнул и зашелся в кашле. Почувствовав силу и сопротивление, к которым не привык, мужик сбавил обороты.

— Ты кто такой? Приперся в мой дом, руки распускаешь? — А ты кто здесь такой? Я пришел к девочке и ее маме. — Что? Настюха умудрилась себе хахаля завести, не вставая с коляски? Ну я ей! Глаза пьянчуги налились кровью. — Слышь, мужик! — А? Мужик непонимающе посмотрел в сторону врача.

Видимо миазмы алкоголя не покидали его неотличающуюся умом голову. — Рыпнешься — зашибу, — предупредил Терентьев. — Да ты оборзел? Далее последовал поток отборной брани, словно это подобие человека иных слов и не знала.

Вячеслав не стал слушать до конца весь этот гневный клекот и съездил хаму по лицу. Он не старался прилагать все силы, но получилось достаточно, чтобы отчим отлетел обратно в недра кухни и завертел непонимающе головой. Он хотел было встать и полезть в драку.

— Второй раз предупреждать не буду, — заметил хирург. Алкоголик не внял. Пришлось его еще раз хорошенько приложить, и сквозь угар похмелья ему начало доходить, что этот сухопарый гость ему не по зубам.

— Это не инвалид куздочкой колотить, здесь дают сдачи. Вячеслав подхватил мужика за майку-алкоголичку, в которой тот продолжал сидеть среди своих плевков и окурков. За его спиной виднелись батальоны пустых бутылок, словно мужик выставлял их на парад.

Собственно, они и были основной посудой на этой кухне. — А теперь слушай сюда, чучело. С этого дня правила меняются.

Готов слушать? Тот был не готов и еще раз попробовал сопротивляться. Итогом оказалась разбитая губа и кровь из носа. Вячеслав Тихонович бил аккуратно, правильно, чтобы ничего лишнего не сломать и не повредить руки себе, врачу еще операции делать.

— Теперь готов? Невнятное мычание прозвучало как согласие. Терентьев кивнул и продолжил. — Тогда запомни несколько простых вещей, которые сохранят твою оплывшую тушу в целости и сохранности.

Во-первых, ты больше никогда не поднимешь руку ни на девочку, ни на ее мать. Жаль, что ты не задумался, насколько убого бить беззащитных. Мужик недовольно сопел, но молчал.

А из носа двумя стройками на майку стекала кровь. Во-вторых, я этого бардака видеть не желаю. Ты, именно ты сделаешь так, чтобы это жилище блестело.

Самому не стыдно превратить квартиру в такой клоповник. Тот промычал и покачал головой. Вячеслав тряхнул посильнее, едва не замарав любимое пальто каплями крови.

И мужик согласно закивал. Дескать, понял. В-третьих, ты больше не будешь посылать Анюту попрошайничать.

Хочешь есть — идешь и работаешь. Девочка не должна работать вместо здорового бестолкового лба. В этот раз возражение не последовало.

И хирург отпустил грузное тело, которое мигом осело на пол, но потом зашевелилось и скрылось в ванной. Он оглянулся на девочку, которая смотрела на Вячеслава Тихоновича, словно принцесса на доброго дракона, который только что слопал всех ее обидчиков. Ребенок не верил, что так бывает.

Да и сам Терентьев не верил, что это он, врач, привыкший спасать путем борьбы с болезнями, сейчас вот начистил морду лица, пусть и опустившемуся, но все же человеку. «Не навреди, однако», — подумалось врачу. — Веди к маме, Анют, — попросил хирург.

Девочка чуть ли не в припрыжку метнулась в следующую комнату. «Мам! Мама! Мамуля! К нам тут гости!» — огласил квартиру звонкий детский клич. Небось до этого лишнее слово сказать боялась, думала Терентьева.

Ему хотелось верить в лучшее, иначе зачем вообще что-то начинать? Он вошел в комнату и встал столбом. «Этого не может быть», — прошептал он, пораженный. На него смотрела симпатичная женщина средних лет, беспокойным взглядом, измученная физически.

Мешки под глазами, заношенная домашняя одежда и в целом неприглядный вид, но если присмотреться, то точно она. Врач словно увидел призрака. Так смотрит на привет из прошлого, на первую любовь, на что-то отдаленное и теплое, что уже не вернуть.

Только вот любовь у Вячеслава Тихоновича была одна, и она не столь давно ему изменила и развелась с ним. А эта женщина была ему знакома по профессиональной деятельности. Не так давно он ее уже оперировал, но при этом женщина его почему-то не узнавала.

«Здравствуйте», — произнесла она. Голос тоже похож на ту пациентку. Он год назад делал ей операцию.

Операция была сложной, но удачной. Он запоминал такие вещи непроизвольно и почти навсегда. Врач мог сейчас назвать любую проведенную им операцию и вспомнить ее особенности.

Помнил и эту женщину. «Извините, но я ведь год назад вас оперировал», — вместо приветствия проговорил пораженный Терентьев. «Вы, насколько помню, довольно быстро пошли на поправку, и вот сейчас вы в кресле.

Как так?» Женщина посмотрела на него, как на сумасшедшего. «Мужчин, вы о чем вообще? Кто вы?» «Мам, это дядя Слава. Он мне еще пятьсот гривен за мой рисунок дал», — начала была Аня, но мать остановила ее жестом.

«Погоди, милая, дай нам с дядей Славой, да? Дай нам с дядей Славой поговорить. Вот возьми денежку, сбегай за хлебом». Женщина протянула дочке горстку монет.

Девочка взяла деньги и исчезла в коридоре. Женщина провела ее взглядом и вперила его в Терентьево. «Объяснитесь, пожалуйста, я вас впервые вижу, дядя Слава.

Какая операция? Вы о чем? Я никогда никакие операции не делала. Да, с позвоночником проблемы есть, вы и сами видите, но лечиться у меня денег нет». Вячеслав Тихонович задумался.

Во всей этой истории действительно были нестыковки. Он вспомнил, что отчим, когда Терентьев с Аней вошли в квартиру, звал Настю, а ту пациентку звали, кажется, Олесей. Еще одной нестыковкой было разное социальное положение.

Тогда еще хирург удивился, что богатая Олеся обратилась именно к нему в государственную клинику, а не в частную, как любят богачи. Но ей настойчиво рекомендовали именно его, как прекрасного специалиста, что было довольно частым явлением в хирургической практике Терентьева. «Извините, я, наверное, обознался.

Просто вы очень похожи на одну пациентку. Такое тоже встречается. Меня зовут Вячеслав Тихонович.

Простите мою невежливость. Очень уж я был удивлен. Я работаю хирургом, возможно, я смогу вам помочь», — сказал Слава.

«Зачем это вам?» — спросила Настя. «Честно? Сам не знаю. Скажу лишь, что Аня ваша помогла мне своим рисунком сделать мою жизнь ярче.

У нее талант, и он не должен пропадать. Давайте назовем это зовом совести, если будет угодно», — пояснил врач. Что ж, не самое плохое объяснение, даже несмотря на вот это вот все.

Женщина взглядом обвела квартиру, намекая на царящий в ней бардак. Хорошо. Если вкратце, то я тяжело переживал развод и рисунок Ани вывел меня из осенней меланхолии.

Теперь ваша история. Аня говорила, что вы сирота. Вот же балаболка, все выложит, — притворно возмутилась женщина…