Здравствуйте, это Влад и новый авторский рассказ моего канала «Так не бывает». Осенний ветер тоскливо подвывал и металл, брошенный кем-то мусор по набережной. Небо хмурилось, было чем-то недовольно.
Видимо, чувствовал настроение одинокого прогуливающегося по набережной мужчины. Он был одет неброско, недорого, но тепло, чтобы промозглая погода не мешала ему размышлять. Терентьев Вячеслав Тихонович почему-то любил старомодную шляпу с полями и крепкое пальто в осеннее время года.
В этой одежде он со стороны напоминал какого-то детектива или журналиста из семидесятых. Никаким детективом и уж тем более журналистом он не был, да и считал эти профессии недостойными. Вячеслав был хирургом.
Нагрузка в государственной больнице была колоссальной, поэтому в последнее время он любил снимать напряжение после работы такими вот одиночными прогулками. Особенно тяжело было в дни, если пациент умирал на операционном столе. Его способом успокоиться была довольно простая вещь – вода, точнее ее созерцание.
Спокойное течение местной речки успокаивало, навивало мысли о бренности этого мира и отвлекало от ежедневной суеты, в которую превратилась бесконечная борьба с костлявой за человеческие тела и, как следствие, души. Хирурга одолевала черной меланхолии. Кто-то сказал бы, что это кризис среднего возраста, но совсем недавно Вячеслав был доволен своей жизнью.
У него было все, что можно желать – жена, любимая работа, которая была одновременно его призванием. Деньги он не делал смыслом своей жизни, и они его усиленно сторонились из-за этого. Да, он был небогат.
Вячеслава Терентьевича всегда прельщал аскетизм, минимум бытового комфорта, а больше ничего и не нужно. Жена его, Шурочка, была с ним с тех пор, как он стал интерном, и разделяла его высокие идеалы и неприхотливый быт, хоть и пыталась периодически сделать из него человека, а не бесплатный скальпель, как она подшучивала. Вячеслав не сопротивлялся, но и энтузиазма не выражал.
Ему было все равно на достаток лежащего на операционном столе пациента, так что пиетета перед чужим достатком не было. Из-за этого в частных клиниках, куда его усиленно продвигала жена, он не приживался и всякий раз возвращался в свою старенькую потрепанную городскую больницу, где простой народ на него чуть ли не молился за его талант. Шурочка искренне и самозабвенно ревновала врача хирургии.
«Слава, я тебе давно не верю, не будет человек в здоровом уме дневать и ночевать на работе», — возмущалась жена. «Шурочка, солнышко, есть работа, а есть призвание. Так, наверное, и в моем случае», — вяло отмахивался от нападок супруги врач.
Терентьев вообще не любил конфликтов и всячески их избегал, считая пустой тратой времени. Александре же этого не хватало, видимо, от избытка свободного времени. «Ну, какое призвание?» «Людей спасать».
«Знаешь, люди умирали, умирают и будут умирать, но и мы с тобой не живем». «Слав, я устала, я хочу настоящую семью, детей в конце концов». «Но даже дети для нас — непозволительная роскошь с твоим графиком и с нашим достатком».
«А что не так с нашим достатком?» «Что не так? А его нет, понимаешь? С твоими талантами мы могли бы не прозябать в этой обшарпанной хрущевке, а жить, как белые люди, поближе к столице или даже в самой столице». «А оно нам надо. Ты ведь знаешь, я с деньгами не дружу».
«А с ними дружить не надо, их надо зарабатывать». «Но ведь мы не голодаем, Шур». «Но мы и не живем, Слава.
Мне стыдно общаться со старыми друзьями, терпеть их издевки, потому что ты был лучшим на потоке, а устроился хуже всех. Выходит, что ты просто хоронишь свой талант здесь. И что тебя держит? Люди, которым нужна помощь.
А может, смазливые медсестрички тебя держат?» Находила новый повод распалиться жена, и ссора приобретала черты сцены ревности. «Для меня ты постоянно уставший, значит, на стороне имеешь. Хорошо они тебя ассистируют».
Скромный по жизни Терентьев вспыхивал румянцем. «Шурочка, а вот этого не надо. Я верен тебе и только тебе.
Но я действительно устаю, и ты же видишь, какой я опустошенный бываю после многочасовых операций. Вижу, спасаешь всех, кроме родной жены. Но ты ведь любишь меня, а я тебя».
Устало улыбался хирург своей жене, которую искренне любил и в такие моменты действительно чувствовал себя виноватой перед женщиной всей своей жизни. «Да, иначе давно бы ушла и была счастлива, а так мучаюсь». Слава подходил к ней и крепко обнимал жену.
На этом ссора обычно затихала. Так шли годы, и вот в этом году его Шура не выдержала. У нее появился любовник…
Она стала холодна к Терентьеву и, немного потерпев для проформы и помучившись угрызениями совести, во всем призналась. Естественно, виноват был Вячеслав, который работал, внимания не уделял, подарки не дарил, претензии сыпались как из рога изобилия из Александры. А Слава сидел и молчал.
На душе была пустота. Во многом женщина, которую он любил и которая его предала, была права. Кроме одного.
Не он предал, не он изменил и не он разрушил. Развод оформили быстро, так как детей общих не было, общего имущества, которое они бы не разделили полюбовно, тоже не было. Теперь у Терентьева осталась только работа.
И только она не дала ему пропасть в пучине депрессии. Он брался за любые операции, дневал и ночевал на работе. В редкие визиты домой замечал, что его квартира зарастает пылью и становится похожа на логово огромного паука.
К осени боль потери немного отпустила врача и он стал больше уделять времени быту к радости персонала, который с ног сбивался ассистировать в операциях и нездорового энтузиазма начальника не разделял. Так и пришел Вячеслав Тихонович к своим меланхоличным медитациям. В этот день думалось особенно как-то.
Слава вытащил с того света 50-летнего мужчину, который чуть не угробил себя типичным мужским равнодушием относительно обследований и так себя запустил, что потребовалась срочная операция. Слава не сразу заметил, как кто-то его дернул за рукав. Сначала несмело, затем настойчивее.
Мужчина прервал свои размышления и посмотрел в сторону источника своего беспокойства. Перед ним посреди пустынной набережной стояла и смотрела глазенками-бусинками девочка лет шести-семи. В руках у нее был листочек с каким-то детским рисунком, а из кармашков поношенного пальтишка торчали разноцветные карандаши.
Она не была прямо вся грязная и измызганная, но выглядела бедно из-за одежды не по размеру, местами подлатанной. Видно, что брали с рук на вырост. «Здравствуйте, дяденька, купите картинку.
Вы грустный? Может, она вам поможет?» «Я старалась, честно», — обратилась маленькая попрошайка к Терентьеву. Врач понял, что девочка просто попрошайка, но это было крайне удивительно. Ребенок не хотел именно выпрашивать деньги, он пытался в столь юном возрасте зарабатывать.
Мужчина ценил в людях стремление честно трудиться и честно получать за свой труд деньги. Он сам был таким и потому уважал близких ему по духу людей. «Здравствуй, девочка», — улыбнулся врач искренне.
«Ну, если старалась, то куплю, конечно. Только чур на всякую гадость заработанной трудом деньги не тратить. У меня не сильно много, но отдаю все, что есть.
Согласна?» «Конечно, вы добрый», — с серьезным лицом согласилась девочка. У него с собой было немного, гривен пятьсот наскреблось с трудом. Зарплату он ждал к концу недели, но дома какие-то продукты были, на работу Слава ходил пешком, а потому решил, что перебьется как-нибудь до конца недели.
Он протянул малышке деньги, та дала ему рисунок. В глазах ребенка заиграли искорки благодарности, и девочка побежала к ближайшей скамейке рисовать следующий свой шедевр. Терентьев не стал больше задерживаться на набережной.
Ребенок наполнил этот день светлым настроением, и теперь у врача загорелось стойкое желание пойти и заняться уборкой своего паучьего логова. Хирург машинально скрутил детский рисунок в трубочку, даже не взглянув на содержание. Оценив простое детское стремление зарабатывать, но не талант в изобразительном искусстве, он положил его в карман, решив прикрепить на холодильник независимо от содержимого.
Не выкидывать же старания ребенка. Пусть детская рука будет ему напоминанием о том, что в этом мире еще много светлого и хорошего. Вячеслав Тихонович не думал в тот момент, что простой детский рисунок станет началом череды событий.
Ведь большинство людей просто выбрасывало подобные поделки, хотя тоже оценили детский труд. Он пришел домой, заварил кофе и по-быстрому слепил себе бутербродов, вспомнил о рисунке и решил оценить талант маленькой девочки. Глянув на рисунок, слава обомлел и был крайне удручен.
У попрошайки был талант. Да, ей еще предстояло многое, если бы она попала в художественную школу, и он искренне этого ей желал. Такому добру нельзя пропадать.
Его нужно оттачивать и направлять руками умелого учителя. И тем не менее, у девочки получилась хоть и примитивная детская, но все же цельная композиция. Рисунок представлял собой бытовую сцену, с одной стороны типичную для среды, в которой обитают дети в неблагополучных семьях, а с другой это заставило зашевелиться волосы увядавшего вида человеческой начинки хирурга.
Ребенок изобразил мужчину с бутылкой с красивой надписью «водка за столом» и женщину в инвалидной коляске. Самое интересное, что это были не совсем мужчина и женщина. Ребенок, видимо, насмотрелся сказочных картинок и интерпретировал мужчину и женщину в образе животных.
Так мужчина оказался грузным медведем, что оскалил зубы в сторону лисички-женщины, которая заискивающе улыбалась медведю. Чем-то это еще напоминало картинку из детского мультфильма. Вячеслав понял, сознание ребенка компенсировало образами зверей неприглядную картинку действительности – пьющий отец, возможно, отчим, и мать в инвалидном кресле.
Эх, тоска непроглядная. В сравнении с бедой юной художницы свои проблемы казались Терентьеву легко решаемыми. Он хотя бы взрослый устоявшийся мужик.
А что может решить маленькая девочка? На следующий день Вячеслав Тихонович пошел на то же место с целью вновь встретить девочку. Видимо, место было прибыльным, так как она моталась по тому же району, безуспешно привлекая спешащих по своим делам равнодушных людей. В голове у врача девочка почему-то сейчас ассоциировалась с маленькой ловкой мышкой.
«Привет, юная художница», – поприветствовал ее Вячеслав. «Ой, здравствуйте», – аж подпрыгнула маленькая попрошайка. Она так привыкла к тому, что ее предпочитают не замечать, что для нее была неожиданностью эта встреча.
«Мне понравился твой рисунок». «Правда?» – недоверчиво посмотрел ребенок на незнакомого по сути мужчину. «Обычно мои рисунки выбрасывают».
«Нет, у меня он занял почетное место на холодильнике», – улыбнулся доктор. «Вы первые, кто такое говорит. Люди безразличные, даже если помогают».
«Да, я понимаю. Но хотел у тебя спросить кое-что относительно рисунка. Там ведь твои папа и мама.
Ты ведь не просто придумала зверушек так нарисовать, верно?» «Верно». Чуть слышно проронила девочка и испытующе посмотрела на взрослого дяденьку. Ребенок уже подозрительно относился к окружающей действительности, ожидая подвоха, но не помощи.
«Я тебе ничего плохого не желаю», – попытался успокоить девочку Терентьев. «Меня зовут Вячеслав Тихонов. Можешь звать меня дядей Славой».
«А меня Аней зовут, дядя Слава. Вы догадливый дяденька, и первый, кто спросил. Никто из людей не смотрит толком мои рисунки.
Старалась, вот получила награду и старайся дальше. А мои картинки улетают в урну для мусора, я сама видела. Но это ничего, мне рисовать нравится.
А на картинке мама и отчим». «Отчим, значит», – проронил Терентьев. «Да, он пьет много и рычит на нас с мамой, словно какой дикий зверь.
Мы его боимся. Меня заставляет попрошайничать, а у мамы пенсия, которую он тоже пропивает. А мы кушать хотим.
Дядь Слав, я не хочу попрошайничать, только картинки рисовать. Рисовать же лучше, чем попрошайничать». «Анечка, ты молодец, но почему у тебя мама в коляске?» «Маму машина сбила, она у меня красивая.
Ну вот полгода назад шла из магазина вечером, и машина на пешеходном переходе сбила. Виновника так и не нашли, а мама теперь у меня только на коляске передвигается. Я ее очень люблю, она у меня самая красивая и самая добрая…
А еще у нее нет папы и мамы». «Это как?» «Она рассказывала, что жила в детдоме. Место, где живут дети, у которых нет ни пап, ни мам».
Повисла неловкая пауза. Терентьев лихорадочно думал, чем он может помочь в этой ситуации. Несмотря на свой опыт и множество увиденных людских смертей и судеб, которые прошли через его операционную, он не стал черствым.
Все еще был способен на сочувствие и желание делать добрые дела. Когда-то именно эта черта привела его в медицину. Теперь же толкала его на странную авантюру.
Любой другой покрутил бы про себя у виска и пошел бы дальше. Никто никому ничего не должен. Но какой будет судьба этой девочки, если она вырастет в таком мире, где никто никому и ничего? Он хотя бы попытается.
«Ань, а давай мы с тобой договоримся кое о чем?» «О чем, дядя Слав?» «Давай ты отведешь меня к своей маме. Я врач. Вдруг я смогу ей помочь.
А вы не обманываете? Зачем же мне тебя обманывать? Мы с тобой поменяемся. Я попробую вылечить маму, а ты взамен потом нарисуешь рисунок хороший, где вы с мамой бегать будете. Договорились?» Улыбнулся Вячеслав.
«Договорились». В ответ улыбнулась девочка и в ее глазах засверкала надежда. «А еще о чем стал маму часто бить?» Аня протянула Терентьеву рисунок, где волк бьет лапой за чиху в коляске, и та летит с испуганной мордочкой на пол.
«Веди». Врач сделал несколько вдохов-выдохов, чтобы успокоиться и унять нахлынувшую ярость. Идти пришлось не особо далеко.
Девочка, конечно, постаралась выбрать район для своих продаж рисунков хоть и знакомый, но подальше от дома, чтобы не было стыдно перед знакомыми. Район обитания девочки был индустриальными окраинами, где подобных ей историй был вагон и маленькая тележка. Как только они вошли в подъезд, в нос ударил стойкий запах самогона.
Терентьев был уверен — это амбры, всего лишь вершины айсберга. Шприцы, окурки и мусор ему просто не видно, так как он зашел со света улицы в неосвещаемое помещение. Вячеславу в свое время повезло больше, чем Ане, и он не рос в этих гетто, но в школе и в студенческие годы часто приходилось драться с хулиганьем, волчатыми, выросшими в таких вот замызганных панельных домах.
Аня завозилась с ключами и через несколько мгновений повернула ключ в замки. За спиной между перилами с верхних этажей пролетел брошенный кем-то окурок. Коридор квартиры не сильно отличался от подъезда по убранству и наполнению.
Те же окурки под ногами, та же грязь. Отличие было в поклеенных еще в советские, пожалуй, времена обои, которые, впрочем, давно превратились в палитру человеческой нечистоплотности. Жирные пятна, разводы, грязные кляксы, редкие вкрапления крови составляли узор этого неблагополучного жилища.
Терентьев поражался, как ребенок мог расти в таком гадюшнике. Разве виновна эта вот девочка в том, что взрослые стойко решили деградировать в животных? Из кухни послышался недовольный хриплый пропитой мужской голос. «Анька, ты чё так рано? Заработала чего?» Сомнения о том, куда ушли последние пятьсот гривен его бюджета, у Вячеслава Тихоновича пропали.
Он испытал разочарование от того, что его добрый поступок ушел впустую. Ведь есть люди, которые этих поступков недостойны. В коридоре появился обладатель голоса.
Мужчина, примерно одних с хирургом лет, он действительно напоминал одновременно медведя и волка. Медведя большой грузной фигурой, которая была больше заплывшей жиром и одутловатой, чем мускулистой, заплывшим от постоянного пьянства лицом. От волка ему досталась густая с проседью шевелюра и желтоватые глаза с красными прожилками.
«Ты кого притащила, дрянь малолетняя? Ну я тебе сейчас!» — взревел тот. Девочка спряталась за Терентьева и испуганно выглянула из-за мужской ноги. Звереватый мужик двинулся в сторону Вячеслава, который хоть и обладал внушительной фигурой, но был жилист и подтянут, так как считал правильным для организма регулярные занятия спортом.
Он встал препятствием перед отчимом, вытянул вперед руку и тот наткнулся солнечным сплетением на раскрытую ладонь. От неожиданности и крепкой руки врача алкоголик аж шумно выдохнул и зашелся в кашле. Почувствовав силу и сопротивление, к которым не привык, мужик сбавил обороты.
— Ты кто такой? Приперся в мой дом, руки распускаешь? — А ты кто здесь такой? Я пришел к девочке и ее маме. — Что? Настюха умудрилась себе хахаля завести, не вставая с коляски? Ну я ей! Глаза пьянчуги налились кровью. — Слышь, мужик! — А? Мужик непонимающе посмотрел в сторону врача.
Видимо миазмы алкоголя не покидали его неотличающуюся умом голову. — Рыпнешься — зашибу, — предупредил Терентьев. — Да ты оборзел? Далее последовал поток отборной брани, словно это подобие человека иных слов и не знала.
Вячеслав не стал слушать до конца весь этот гневный клекот и съездил хаму по лицу. Он не старался прилагать все силы, но получилось достаточно, чтобы отчим отлетел обратно в недра кухни и завертел непонимающе головой. Он хотел было встать и полезть в драку.
— Второй раз предупреждать не буду, — заметил хирург. Алкоголик не внял. Пришлось его еще раз хорошенько приложить, и сквозь угар похмелья ему начало доходить, что этот сухопарый гость ему не по зубам.
— Это не инвалид куздочкой колотить, здесь дают сдачи. Вячеслав подхватил мужика за майку-алкоголичку, в которой тот продолжал сидеть среди своих плевков и окурков. За его спиной виднелись батальоны пустых бутылок, словно мужик выставлял их на парад.
Собственно, они и были основной посудой на этой кухне. — А теперь слушай сюда, чучело. С этого дня правила меняются.
Готов слушать? Тот был не готов и еще раз попробовал сопротивляться. Итогом оказалась разбитая губа и кровь из носа. Вячеслав Тихонович бил аккуратно, правильно, чтобы ничего лишнего не сломать и не повредить руки себе, врачу еще операции делать.
— Теперь готов? Невнятное мычание прозвучало как согласие. Терентьев кивнул и продолжил. — Тогда запомни несколько простых вещей, которые сохранят твою оплывшую тушу в целости и сохранности.
Во-первых, ты больше никогда не поднимешь руку ни на девочку, ни на ее мать. Жаль, что ты не задумался, насколько убого бить беззащитных. Мужик недовольно сопел, но молчал.
А из носа двумя стройками на майку стекала кровь. Во-вторых, я этого бардака видеть не желаю. Ты, именно ты сделаешь так, чтобы это жилище блестело.
Самому не стыдно превратить квартиру в такой клоповник. Тот промычал и покачал головой. Вячеслав тряхнул посильнее, едва не замарав любимое пальто каплями крови.
И мужик согласно закивал. Дескать, понял. В-третьих, ты больше не будешь посылать Анюту попрошайничать.
Хочешь есть — идешь и работаешь. Девочка не должна работать вместо здорового бестолкового лба. В этот раз возражение не последовало.
И хирург отпустил грузное тело, которое мигом осело на пол, но потом зашевелилось и скрылось в ванной. Он оглянулся на девочку, которая смотрела на Вячеслава Тихоновича, словно принцесса на доброго дракона, который только что слопал всех ее обидчиков. Ребенок не верил, что так бывает.
Да и сам Терентьев не верил, что это он, врач, привыкший спасать путем борьбы с болезнями, сейчас вот начистил морду лица, пусть и опустившемуся, но все же человеку. «Не навреди, однако», — подумалось врачу. — Веди к маме, Анют, — попросил хирург.
Девочка чуть ли не в припрыжку метнулась в следующую комнату. «Мам! Мама! Мамуля! К нам тут гости!» — огласил квартиру звонкий детский клич. Небось до этого лишнее слово сказать боялась, думала Терентьева.
Ему хотелось верить в лучшее, иначе зачем вообще что-то начинать? Он вошел в комнату и встал столбом. «Этого не может быть», — прошептал он, пораженный. На него смотрела симпатичная женщина средних лет, беспокойным взглядом, измученная физически.
Мешки под глазами, заношенная домашняя одежда и в целом неприглядный вид, но если присмотреться, то точно она. Врач словно увидел призрака. Так смотрит на привет из прошлого, на первую любовь, на что-то отдаленное и теплое, что уже не вернуть.
Только вот любовь у Вячеслава Тихоновича была одна, и она не столь давно ему изменила и развелась с ним. А эта женщина была ему знакома по профессиональной деятельности. Не так давно он ее уже оперировал, но при этом женщина его почему-то не узнавала.
«Здравствуйте», — произнесла она. Голос тоже похож на ту пациентку. Он год назад делал ей операцию.
Операция была сложной, но удачной. Он запоминал такие вещи непроизвольно и почти навсегда. Врач мог сейчас назвать любую проведенную им операцию и вспомнить ее особенности.
Помнил и эту женщину. «Извините, но я ведь год назад вас оперировал», — вместо приветствия проговорил пораженный Терентьев. «Вы, насколько помню, довольно быстро пошли на поправку, и вот сейчас вы в кресле.
Как так?» Женщина посмотрела на него, как на сумасшедшего. «Мужчин, вы о чем вообще? Кто вы?» «Мам, это дядя Слава. Он мне еще пятьсот гривен за мой рисунок дал», — начала была Аня, но мать остановила ее жестом.
«Погоди, милая, дай нам с дядей Славой, да? Дай нам с дядей Славой поговорить. Вот возьми денежку, сбегай за хлебом». Женщина протянула дочке горстку монет.
Девочка взяла деньги и исчезла в коридоре. Женщина провела ее взглядом и вперила его в Терентьево. «Объяснитесь, пожалуйста, я вас впервые вижу, дядя Слава.
Какая операция? Вы о чем? Я никогда никакие операции не делала. Да, с позвоночником проблемы есть, вы и сами видите, но лечиться у меня денег нет». Вячеслав Тихонович задумался.
Во всей этой истории действительно были нестыковки. Он вспомнил, что отчим, когда Терентьев с Аней вошли в квартиру, звал Настю, а ту пациентку звали, кажется, Олесей. Еще одной нестыковкой было разное социальное положение.
Тогда еще хирург удивился, что богатая Олеся обратилась именно к нему в государственную клинику, а не в частную, как любят богачи. Но ей настойчиво рекомендовали именно его, как прекрасного специалиста, что было довольно частым явлением в хирургической практике Терентьева. «Извините, я, наверное, обознался.
Просто вы очень похожи на одну пациентку. Такое тоже встречается. Меня зовут Вячеслав Тихонович.
Простите мою невежливость. Очень уж я был удивлен. Я работаю хирургом, возможно, я смогу вам помочь», — сказал Слава.
«Зачем это вам?» — спросила Настя. «Честно? Сам не знаю. Скажу лишь, что Аня ваша помогла мне своим рисунком сделать мою жизнь ярче.
У нее талант, и он не должен пропадать. Давайте назовем это зовом совести, если будет угодно», — пояснил врач. Что ж, не самое плохое объяснение, даже несмотря на вот это вот все.
Женщина взглядом обвела квартиру, намекая на царящий в ней бардак. Хорошо. Если вкратце, то я тяжело переживал развод и рисунок Ани вывел меня из осенней меланхолии.
Теперь ваша история. Аня говорила, что вы сирота. Вот же балаболка, все выложит, — притворно возмутилась женщина…
Она задумчиво посмотрела с грустью в окно, на серое тяжелое небо и трубы завода вдалеке, вздохнула и начала свой рассказ. «Думаю, мою жизнь можно назвать заурядной, сирота, все сознательное детство провела в детдоме. Когда пришла пора идти в свободное плавание, устроилась на работу на вон тот завод, все, как у уроженцев ближайших районов, накопила на квартиру, вот жених был.
Аня была рождена в любви, с женихом мы расписываться не стали, зачем, мол, это в наше неспокойное время, когда все разводятся. Жених помахал ручкой и скрылся в неведомой дали, даже с работы ушел и из города уехал. Оказался не готов к отцовству, так я и тянула дочь одна.
Тяжело, но справлялась, это ведь было моим решением. Ну а полгода назад я шла вечером, у нас тут фонари через раз работают, может, поэтому водитель того внедорожника и не заметил меня, в общем, сбили меня. Жива, как видите, но толку с этого мало, то есть доходов у вас особых нет.
Одни расходы, этот, Анна указала на дверь, все отнимает и пропивает, надеялась на мужское плечо, а получила мужскую бездонную глотку, от которой помощи никакой. Если бы не Анечка, то мы бы вообще голодали. Выгнать его не могу, колеса все же проигрывают здоровому мужику, ну и достается нам с дочерью, если вразумить пробуем, вот и терпим еще эту напасть.
Не переживайте, больше не придется, усмехнулся доктор. Хорошо, если так, потому что сил моих терпеть это уже нет, если бы не дочь, то уже давно бы. А вот этого не надо, вы не маленький ребенок, а взрослая сильная женщина, остановил ее Вячеслав.
Да, вы правы. Анастасия, давайте договоримся так, я сейчас уйду, дел много, а времени, увы, мало, время на то, чтобы сделать квартиру конфеткой у того мужчины будет, вы не напрягайтесь в этом плане, он сам все сделает. Мы договорились.
Не хочу давать надежду раньше времени, но я посмотрю, чем еще смогу помочь. Не теряйте надежду, мы с вами еще потанцуем. Ободряющий улыбнулся Вячеслав Тихонович.
Настя ответила бледной улыбкой, она не верила, но хотела надеяться. На выходе он встретил Аню, что как раз вернулась домой с хлебом. Он остановился, погладил и дал ей несколько тысяч из своей заначки на черный день, которую решил распотрошить ради благого дела.
Передашь маме, вам на продукты, я еще зайду к вам на выходных. Приглядывай за ней и не забывай рисовать, просто рисуй все, что тебе нравится, договорились? Девочка кивнула и прижалась к его руке. Дядь Слав, не уходи.
Надо, малышка, надо. Не бойся, все будет хорошо. Я тебе верю, дядь Слав, улыбнулась Аня и закрыла дверь за уходящим гостем.
Терентьев задумался над поразительным сходством богатой пациентки и этой женщины на инвалидной коляске. Случайность, случайность и не случайный. Но ведь даже в детдоме не бывает так, чтобы разлучали родных сестер или братьев.
Это противоречило этике в понимании Вячеслава. И все же, несмотря на весь свой идеализм, врач допускал и такой вариант. Как только он попал на работу и выдалась свободная минутка, он порылся в отчет о годичной давности.
У него зародилась безумная идея, и он решил попробовать ее реализовать. Подняв медицинскую карту, хирург нашел искомое. Миллер Олеся Викторовна.
На него смотрела та же женщина, что и с инвалидной коляски. Разница, правда, была в характере. На фото из досье у Олеси был более дерзкий и уверенный, и прямой, что ли.
Никакой грусти, недоверия, подавленности. То есть они вполне могли быть сестрами. И это добавляло интриги в эту историю, маховик которой он, Терентьев, невольно закрутил.
Ему было интересно, чем все закончится. Узнав адрес проживания Олеси Викторовны, Вячеслав Тихонович впервые в жизни взял отгул, чем немало удивил практически всех, с кем он работал долгие годы, и дал пищу для сплетен, учитывая его недавний развод. Профессия врача имеет свои неоспоримые плюсы.
Например, если ты спас человеку жизнь, он будет благодарен спасителю с очень большой долей вероятности. Если не из тех, кто привык только качать права и требовать, но не благодарить. Благо Олеся оказалась из тех людей, которых богатство и социальный статус не портят.
Поэтому когда увидела на пороге своего дома доктора, была просто удивлена. Вячеслав Тихонович, здравствуйте, я как-то и не ожидал вас увидеть. Здравствуйте, Олеся.
Само собой, больница не то место, куда люди горят с желанием возвращаться, резонно заметил мужчина. Ну что вы так сразу. Хорошим людям всегда рады в этом доме, особенно если человек пришел с хорошими новостями.
Вы ведь с хорошими? Если вы переживаете насчет своего здоровья, то здесь я вообще, как ни странно, без новостей, так что вам виднее. Я по другому вопросу. Знаете, в больнице вы не могли так интриговать как сейчас, улыбнулась Олеся.
Проходите. Заодно познакомьтесь с родителями, у нас небольшой вечерний семейный ужин. О, это вообще идеально.
Даже спорить с вами не буду. Идем. Мария Сергеевна и Виктор Дмитриевич Миллеры оказались зрелой супружеской четой и больше всего напоминали Вячеславу школьных учителей.
Интеллигентный вид, манера держаться и грамотная речь выдавали в них воспитание в культурных семьях. На деле же они были бизнесменами, которые владели хоть и не огромными корпорациями, но твердо стояли на ногах и ворочали многомиллионными оборотами. Впрочем, в них не чувствовалась высокомерие, и они приняли его как своего после знакомства, хотя по сути Терентьев был им чужой.
Зачем с плюшками завязался разговор? Мама, именно Вячеславу Тихоновичу мне советовали. Кристальный человек и просто талант. Делал рекламу матери Алисе.
Честно говоря, мы действительно много хорошего слышали о вас и о ваших операциях, заметил Виктор Дмитриевич. Мне просто нравится помогать людям, скромно заметил Вячеслав. И этим вы тоже известны, своей бескорыстностью, а в наше время, где деньги у большинства превыше всего, большая редкость.
К сожалению, это так, но, как говорит, мы рождены, чтобы сказку сделать былью, с улыбкой заметил врач. У меня для вас, господа, как раз есть небольшая сказка, коротенькая, но, думаю, вам будет интересно. Приступайте, не томите, блеснула взглядом Алисе.
И Вячеслав Тихонович рассказал о своем знакомстве с необычной девочкой и ее семьей. Когда он дошел до момента с отчимом, Алисе его прервала. «Надеюсь, вас не посадят?» «Нет, я ведь хирург, помните?» «Так вот, самое интересное случилось тогда, когда я увидел в живую лису.
Сейчас прошу выдохнуть и приготовиться. Готовы?» «Я увидел вас, Алисе Викторовна. Я вначале даже подумал, что это розыгрыш какой-то.
Ведь не может быть, чтобы богатая, успешная, а главное вполне здоровая девушка, внезапно оказалась в замызганной квартире с мужиком-алкоголиком, да еще и в инвалидном кресле. «Если это шутка, то вы нас заинтриговали, а вот юмор не очень», — заговорил Виктор Дмитриевич. «А представьте, каково было мне.
Ведь так не бывает, чтобы один человек был в столь противоположных состояниях, а оно было». Я начал напоминать ей про операцию годичной давности, на что Анастасия, а именно так зовут мать девочки, сделала лишь круглые глаза. Вот у меня и возникло подозрение, которое я решил подтвердить либо опровергнуть, придя к вам.
«Мам, пап, то, что вы меня взяли из детдома, я знаю», — вдруг отозвалась Олеся. Родители переглянулись. Они явно были чем-то смущены.
«Откуда дочь?» «А документы прятать лучше надо было», — веселые чертики заплясали в глазах девушки. «Давно?» — как-то паник Виктор Дмитриевич. «Да еще в школе.
Вам не говорила, чтобы не расстраивать. Мой подростковый бунт прошел тихо, если помните. И тем более, я вас очень сильно люблю.
И вы для меня единственной мамой и папой, которым я обязан на всем». Уголки глаз Марины Сергеевны заблестели. «Спасибо, доченька».
«Вам спасибо, мам, пап». «Значит, моя догадка была верна», — проронил Вячеслав Тихонович. «Анастасия — ваша сестра-близнец».
«Но этого не может быть», — запротестовал Виктор Дмитриевич. «Мы удочеряли одну Олесю. Вы ведь знаете правила, доктор.
Разлучать родных братьев и сестер нельзя. Закон мы не нарушали». «Виктор Дмитриевич, я вас никоим образом ни в чем не обвиняю.
Просто хочу докопаться до истины, как все было. И надеюсь на ваше в этом содействие». «И вы его получите.
Мы теперь сами заинтересованы в том, чтобы понять, как так». «Думаю, можно поехать в детдом и узнать это. Ну, не сегодня, но все же».
«Да, а после я бы хотел поговорить насчет еще одного момента. Но не сейчас. Сейчас я уйду, так как дел у меня много.
Когда вам будет удобно посетить приюты, Виктор Дмитриевич?» «Оставьте ваш личный номер. Я вас наберу и договоримся». Попасть в детдом им удалось лишь через неделю.
У Терентьева выдался тяжелый период с обильным количеством операций. Буквально каждый день поступал кто-то особо тяжелый. И спасать пациента надо было срочно, что прямо кровь из носа.
В перерывах между спасениями больных хирург все думал о девочке и Анастасии. Как они там? Внял ли отчим или посчитал, что опасность миновала и ему снова можно измываться над беззащитными? Он сам не мог понять, почему судьба этой маленькой семьи стала так ему близка. Ведь они ему никто…
Талантливая девочка-художница и невезучая мать-сирота. Наплыв пациентов иссяк внезапно. И Вячеслав Тихонович позволил себе отгул во второй раз.
Это было пятница. Виктор Дмитриевич ждал врача в своей иномарке у больницы. «Здравствуйте», – бизнесмен пожал руку доктору, – «приветствую.
Теперь обо мне будут судачить в больнице еще больше. Не обители, а курятник какой-то». «Чего им о вас судачить?» «Да развод пережил вот летом.
Теперь как не сватаются или сватают, так ждут, что я кого-то срочно найду себе в пару. Словно жить без этого нельзя», – посетовал Терентьев. «Так и нашли бы».
«Погодите, а вы эту Анастасию не из-за интереса случаем спасаете?» усмехнулся Виктор Дмитриевич. «Что вы, нет. Я женат дважды.
Первая жена ушла, а вторая всегда со мной. Хирургия – это взаимная любовь». «Ладно, пусть будет по-вашему.
Я соглашусь с тем, что профессия становится призванием, если у вас, как вы выразились, взаимная любовь. Одного не пойму». «Чего же?» «Почему при своем таланте вы так не любите зарабатывать деньги?» «Вот первая жена тоже самое говорила».
«Она по-своему права». «Права, но она знала, за кого выходила замуж в свое время». «Да, я по-хорошему потрясен благородством вашей души.
Я свое запятнал бизнесом, как видите, и этой неприятной ситуацией с сестрами». «Ну, тем не менее, вы хотя бы пытаетесь это исправить». «Да.
Более того, хочу обернуть ненавистной вам бумажки на пользу той девушки, которой ходить не может, Анастасии. Вы бы смогли поставить ее на ноги, если я приобрету все необходимое». «Это для меня дело чести, Виктор Дмитриевич».
«Ну, тогда будем считать, что мы договорились. А вот и приют». Они подъехали к зданию, которое казенной громадиной в несколько этажей давило одним своим видом.
На него было неприятно смотреть. Терентьеву подумалось, что жить в нем было еще более неприятно. На месте выяснилось, что прежний директор уже давно отошел от дел, а молодой был рад помочь мужчинам.
«Вы говорите, что сестер-близняшек могли разделить?» «Увы, через столько лет все обнаружилось», — вставил Вячеслав Тихонович. «Что ж, может быть, хотя мне дико такое слышать. Правило есть правило, и я не понимаю, что заставило бы прежнего директора пойти на разделение сестер».
Бормотал служащий больше для себя, чем для посетителей. Еще бы. Он только недавно занял эту должность, и начинать карьеру директора со скандала такого масштаба было бы неприятно.
И пусть он не причастен, но поступок предшественника кидал тень на всю службу. «Мотивацию прошлого директора нам неизвестно, но нам важно знать именно правду. Не переживайте, к вам или приюту мы претензий не имеем», — сказал Виктор Дмитриевич.
«Посмотрите дату удочерения Миллер-Алеси Викторовны». «Да-да, сейчас-сейчас». «Вот, есть».
«А теперь посмотрите девочку с именем Анастасия и такой же датой рождения». Служащий понятливо кивнул и зашуршал бумагами. Лицо его вытянулось.
«Действительно, вот запись. Одна дата полностью совпадает. Сейчас я еще сверю с датой поступления».
Мужчины терпеливо ждали, хотя и знали уже ответ на свой вопрос. Они понимали, что все подтвердится. Первым не выдержал врач.
«Уважаемый, я вас чуточку отвлеку, а где сейчас прежний директор?» «Если вы хотели восстановить справедливость, то немного опоздали. Прежний руководитель умер примерно полгода назад. Сердце не выдержало.
Если выйдет, что он действительно промышлял разделение братьев и сестер, то мне его будет явно не жалко. О мертвых либо хорошо, либо ничего, но это непростительное скотство. Я так считаю».
Директор показал запись. Все подтвердилось. Олеся и Настя действительно оказались единокровными сестрами.
Виктор Дмитриевич побледнел. «Что же мы с Марией наделали?» «Вы ничего не знали?» Попытался успокоить его Вячеслав Тихонович. «Да, не знали, но директор спрашивал нас о том, готовы ли мы взять двоих детей.
А мы с Марией тогда явно были не готовы финансово к этому. Поэтому мы отказались от двоих сразу. Ну а директор истолковал это по-своему».
«Чёртов вершитель судьб», – негодовал новый начальник. По нему было видно, что он это вполне искренне. «Спасибо за помощь, всего хорошего».
Распрощались Виктор Дмитриевич и Вячеслав Тихонович со служащим детского дома и поспешили покинуть стены заведение. Олеся явно волновалась. Вячеслав Тихонович положил свою руку на её, чтобы успокоить.
Поездка по индустриальному гетто впечатлила девушку. И она заранее переживала за состояние сестры, о существовании которой недели ранее и не подозревала. «Знаете, Вячеслав Тихонович, меня совесть мучает», – призналась она.
«Но почему? Вашей вины Олеси здесь нет?» «Есть. Ведь на моём месте могла быть она. Я всему обязанна родителям.
Они меня воспитали, выучили, дали старт в жизни. Если бы её поставить на моё место, то результат был бы такой же, если вы говорите, что мы как две капли воды. Вы действительно похожи внешне, но люди разные.
Может, по-своему вы и правы, однако прошлого не вернуть, а изменить настоящее будущее нам под силу. Что ж, давайте его тогда менять. Подождите, я поделюсь кое-какими важными, на мой взгляд, мыслями, а затем мы приступим, хорошо? Я вас слушаю.
Я не был у них с того самого первого дня, поэтому я не знаю, какая там сейчас обстановка. Далее, я не знаю, как среагирует Анастасия на ваше появление. Я её не предупреждал.
В общем, мы с вами сейчас будем одним большущим сюрпризом. Огромным куском снега им на головы, среди лета, образно. Поэтому давайте будем предельно аккуратны.
Что с девочкой, что с мамой. Им и так сильно досталось. Хорошо, я постараюсь.
Разница в воспитании Насти и Алисии проявилась уже, когда доктор и бизнес-леди зашли в подъезд. От внезапной неприглядности места, где жила сестра, Алисия Викторовна брезгливо поморщилась, но быстро подавила в себе это чувство и уверенно перешагнула порог. Ну и амбрея.
Алисия, поздравляю вас, вы познали ароматы самогона, рассмеялся доктор. Пропустите меня, пожалуйста, вперед, я покажу нужную квартиру. Они поднялись на этаж и попробовали позвонить в звонок.
Тот не работал, поэтому пришлось стучать. Из-за двери отозвался неприветливый голос. Кто? Доктор в пальто, открывай, мужик.
Из-за двери послышались приглушенные ругательства, но отчим дверь все же открыл. С недовольным видом он удалился на кухню, даже не посмотрев в сторону вошедшего доктора, а следующую за ним даму вообще не заметил, иначе был бы сильно удивлен. Видимо, Терентьев не зря рисковал повредить свои руки о лицо отчима, так как квартира действительно преобразилась в сторону чистоты.
Да, стены по-прежнему были загажены, но окурки, плевки и разнообразный мусор пропал из жилища. Насчет бутылочных батарей Вячеслав Тихонович оценить не успел, так как медведь закрылся в берлоге на кухне. Из комнаты навстречу гостям выскочила Аня, услышав знакомый голос.
«Дядь Слав, это ты? Я думал, ты уже больше не придешь. Ой, мамочка!» Глаза ребенка стали размером с блюдца, ведь она увидела копию матери богато одетую и, главное, идущую ровно на своих ногах. Та улыбнулась девочке.
«Привет. Ты Аня, верно? Да? А я тетя Алисия, сестра твоей мамы. Видишь, как мы с ней похожи.
Да. Только вы не на коляске. Зверек недоверия все еще заставлял смотреть на все новое осторожно…
«Покажешь потом тетя Алисия свои рисунки, Анют? Да и мне. Я скучал очень по вам с мамой», — вмешался Терентьев. «Дядь Слав, я тоже.
Я сейчас принесу рисунки». «Хорошо, маленькая, неси на кухню. О маме ничего не говори.
Пусть тетя Алисия сама все расскажет». Девочка пулей метнулась в зал и вернулась в коридор с целым альбомом. Взяла Терентьева за руку и повела на кухню, где пережидал бурю отчим.
Его, впрочем, гнать не стали. Алисия тяжело вздохнула, будто спортсмен перед сдачей норматива, и пошла в комнату, из которой только что вышла девочка. «Мужик, не переживай.
Бить больше не буду», — успокоил подорвавшегося было медведя Вячеслав Тихонович. «Ты и сделал все, что я просил. Анют, не обижал вас больше?» «Нет.
Дядя Яша больше не злой и даже пить бросил. Убрал все. Спасибо, что его вылечили», — вынесла свой вердикт девочка.
Яков Щербато улыбнулся, но в этом Терентьев был явно не виноват. «Яков», — протянул он свою лапу, — «Вячеслав Тихонович, я это, ведь действительно тебе спасибо сказать должен. Неправ я был, а водка все треклятая».
«Знаешь, Яков, библейское имя, кстати. Так вот, Яков, я все могу понять, кроме издевательства над беззащитными. Но вот тебе не стыдно было здоровому лбу посылать ребенка попрошайничать?» «Стыдно.
Но с бодуна на все готов был, если честно». «Да, понимаю, что скотина, но оглянись, где мы живем?» «Мы? Ты, к примеру, живешь в квартире тех, кого избивал и заставил на себя работать». «Дядя, не ссорьтесь».
Прервала припинание мужчин маленькая художница. «Лучше посмотрите на рисунки. Я весь альбом изрисовал уже за неделю».
Доктор внимательно стал рассматривать творчество маленького человечка. Звери никуда не ушли из картинок, просто теперь это были не драки, пьянки или ссоры, а вполне себе умилительные эпизоды. Чего стоил медведь с метлой, который даже улыбался.
Или вот зайчиха, которая сидела на балконе и любовалась птичками и солнышком. Осень не радовала солнцем, да и птицы в большинстве своем улетели в теплые края, так что это просто Аня переносила свое настроение на бумагу. Ребенок был рад за свою маму и рисовал ее светлым образом.
«Дядь Слав, а мам тебя ждала». «Она ждала, а я рисовала». Доктор засмеялся и посмотрел на картинку.
Лисица положила руки на подоконник, голову на руки и улыбалась, словно мечта стоматолога во все тридцать два зуба. От картинки прямо веяло теплом, и в сердце у доктора что-то екнуло. Потом он увидел себя в образе ушастого зайца, который брел по берегу реки в шляпе и плаще.
Для большей таинственности девочка добавила зайцу солнцезащитные очки. «Неужели у меня такие большие уши, Анют?» — засмеялся Вячеслав Тихонович. Девочка смущенно заулыбалась.
«Вячеслав!» — донеслось из соседней комнаты. «Какая-то из сестер его звала». Он вошел.
Видно было, что обсудили они не особо много, но что плакали обе, можно было сказать наверняка. Настя смотрела беспомощно и как-то обреченно, но со скрытой радостью. А Леся же теперь казалась еще более уверенной, чем была до этого.
Сомнений, которые терзали ее в машине, словно и не было. «Вячеслав Тихонович, вы уже сделали невероятное, если судить по поступкам и их последствиям последней половины месяца, но у меня к вам будет еще один вопрос». Она словно собиралась с мыслями и ждала подсказки со стороны.
«Так задавайте. Анастасия, извините, что не зашел поприветствовать вас, я тут сейчас был бы лишним, думаю». Та покраснела и опустила взгляд в попытки спрятать скромную улыбку.
Она была очень смущена всем произошедшим. Еще неделю назад она видела только один выход из всех тех бед, которые на нее навалились, а сейчас у нее появилась надежда на относительно нормальную жизнь и сестра. Наличие родного человека для сироты многое значило.
«Доктор, я помню, как качественно вы поставили меня на ноги, у меня вопрос касательно того, сможете ли вы то же самое проделать с моей сестрой. Цена вопроса меня не интересует, Настя должна ходить». «Я сделаю все возможное, чтобы так оно и было», не менее твердо ответил доктор.
«Настя, вы как, готовы к лечению?» «Я готова попытаться. Боюсь только, что Анюту не с кем оставить. Я не хочу больше видеть Яшу в этой квартире и в своей жизни.
Пусть он и справился, но я не смогу простить ему прошлые грехи, и уж тем более, ребенка с ним я не оставлю». Отчим стоял в дверях молча, и каждое слово било по нему не хуже кулаков Терентьева. Он, увидев богатую сестру, уже надеялся, что вот теперь то они заживут с помощью Настиной родни, а его выставляют как побитого пса.
Ему было обидно, но свою неправоту он тоже понимал. «Прости меня, Насть, я был козлом», – сдавленно протянул он и вышел из комнаты. «Анастасия, я думаю, что если вы готовы доверить мне свою жизнь, то и с ребенком я справлюсь.
Тем более, Аня часто сможет вас навещать в палате во время обходов, уж об этом я позабочусь. Расходы по нашей юной художнице я возьму на себя», – вызвался Вячеслав Тихонович. «Что ж, теперь дело за малым, раз уж мы так ловко договорились воплотить все в жизнь», – подвела итог Олеся Викторовна.
Уже когда они распрощались и Олеся довезла Терентьева домой, на выходе поинтересовалась. «Я все же не понимаю вас, Вячеслав Тихонович». «В чем?» «Зачем все это лично вам?» «Добрые дела не бывают безнаказанными», – улыбнулся немного грустный хирург.
Он и сам не знал ответа. Аня оказалась смышленной девочкой и не доставляла практически никаких хлопот, разве что приходилось ее отвозить в прежнюю школу, так как времени на перевод толком не было. Она умела позаботиться о себе, разогреть покушать, поддерживать в порядке дом, пока Терентьев пропадал на работе.
Да и ребенком она оказалась усидчивым, который целыми днями напролет рисовал и еще интересовался книжками, которые привозил ей врач чуть ли не каждый день. Девочка развивалась, и эта тяга к знаниям вдохновляла самого врача. Он ведь был таким же в детстве, только рисования ему не давалось.
Одним словом, проблем с ребенком не было, а вот помощи хватало, потому что дом стал для Вячеслава живым, а не просто коробкой с мебелью, в которую он приходил спать. Что до мамы девочки, то Анастасия перенесла операцию на удивление легко, и проблема с точки зрения врачебной практики Терентьева была довольно типичной. Сложной, но типичной, и алгоритм лечения тоже был проработан…
Поэтому он был уверен в себе, и в момент операции его рука не дрогнула. На все про все ушло пять часов, которые Настя благополучно проспала. Потом было несколько месяцев реабилитации, когда Анастасию заново учили ходить, и Аня подшучивала над матерью, что теперь ее очередь.
Разве могла подумать когда-то сирота и мать-одиночка, что в беде ее будет навещать целый калейдоскоп родственников, которые с одной стороны были ей чужими людьми, а с другой регулярно навещали ее и взяли на себя все ее обеспечения от и до, хотя и не были обязаны. Вечерами она тихо плакала в подушку от умиления, как привыкла в детдоме, чтобы никто не слышал, а значит не посчитал слабой. Шли дни, осень сменилась зимой, отзвучали куранты, проскрепели морозы.
Начало весны и оттепели Настя тоже встретила в больнице. Для нее окно все так же показывало мир, который еле менялся в сторону потепления. Зашла она в больницу серой промозглой осенью, а вышла в цветущем апреле, словно перерождение к жизни.
Настя чувствовала себя перелетной птичкой, которая вернулась из дальних стран в родные края и хотела петь и танцевать, хотя последнее как раз доктор и не прописал. Врач кстати шел рядом с ней под локоть и тоже был доволен жизнью, словно и не было той меланхолии, которая свела таких разных людей в свое время. — Я не знаю, как отблагодарить вас, Вячеслав Тихонович, за все то, что вы для меня сделали.
Вы спасли меня, — начала щебетать ожившая пациентка, от унылого прозябания и любования воронами в вашей промзоне. — Я помню, Настя, вы мне каждый день это говорили, но сейчас можете вполне себя отблагодарить, — улыбнулся доктор. — Каким таким образом? — В честь вашей выписки уже готовится ужин, на который нас с вами позвали.
Олеся еще обмолвилась, что хотела бы нас познакомить со своим молодым человеком, который у нее месяц назад появился. Представляете, сколько хороших событий одновременно происходит. — Но мне даже нечего надеть, — смутилась та.
— А вот на исправление этого прискорбного факта у нас есть целый день и сэкономленные мною средства. — Вячеслав Тихонович, я не знаю, как мне потом все возвращать это вам, а главное, чем. — Насть, а я разве просил меня что-то возвращать? Мы с Аней договорились на бартере рисунками, а в финансовом плане я не прихотлив, так что даже с небольшой зарплатой врача в государственной больнице у меня получается откладывать заметную сумму ежемесячно, и вот снова скопились излишки, а сейчас поедем их тратить.
— Вы любите вечерние платья? — Что такое вечерние платья? — пошутила женщина, никогда не носила. Настал ваш час. После этого Терентьев, Аня и ее мама провели весь день катаясь по магазинам и покупая всякие глупые безделушки.
Аня выпросила себе краски, так как захотела попробовать новый способ рисования, не все же карандашами бумагу царапать. Насте выбрали шикарное темно-синее платье, которое выгодно подчеркивало ее стройную фигуру, и Терентьев восхитился, с какой женщиной он был сейчас рядом. Если бы кто-то незнакомый сейчас посмотрел на эту троицу, то он был бы уверен, эта обычная семья выбралась за покупками в выходной день.
Вячеслав Тихонович чувствовал себя действительно счастливым, не таким, как после операции, когда он был уставшим опустошенным, но счастливым от того, что спас чью-то жизнь. Нет, он сейчас был счастлив и наполнен этим счастьем. Ему хотелось проводить так время до бесконечности долго.
В заключении их экскурсии по магазинам одежды, троица заскочила в парк аттракционов, где девочка впервые нахваталась ярких впечатлений от катания на карусели, затем на чертовом колесе и прыжках на батуте. Довольный ребенок вдохновился на год вперед. К вечеру они были изрядно уставшими от дневных приключений, но достаточно воодушевленными для того, чтобы поехать в гости.
Олеся с Марией Сергеевной постарались на славу в приготовлении своеобразного праздничного ужина. Стол был заставлен вкусностями, словно это был не скромный вечер, а какая-то сельская свадьба, которую празднуют несколько дней. По крайней мере, присутствующие точно не смогли бы съесть все приготовленное за этот вечер.
Все ждали только парня Олеси. Девушка, словно закадычная подруга, рассказывала про своего молодого человека, как о яркой личности, тоже бизнесмене, который всего добился сам, без мамы, пап, был пробивным и напористым, чем и покорил ее. Они были партнерами по смежной сфере деятельности, поэтому их будущий союз сулил не только большую чистую любовь, но и развитие бизнеса.
А вот Олег, словно маленькая девочка, которая только что получила новогодний подарок, захлопала в ладоши Олеси. — Насть, идем встретим, пусть у него глаза разбегаются. Анастасия поддержала сестру, и они спустились во двор.
Обе были красивы и нарядные. Только на Олесе было красное, как огонь платья, а на Насте синие, более спокойные. Родители тоже были в предвкушении, так как они еще не видели избранника-дочери.
Когда Настя увидела черный внедорожник, ее прошиб пот. Это была та машина, которая ее сбила. Боковым зрением она заметила номера.
Этого не может быть. Это было потрясением для едва оправившейся женщины. — С тобой все хорошо? — заметила перемена в сестре Олесе.
— Не совсем. Что случилось? — Я пока не могу сказать. Или… — Говори, не томи.
— Олесь, это та машина, которая меня сбила на переходе. — Насть, быть этого не может. Я тогда все четко запомнила.
— У меня такое впечатление, что ты мне завидуешь, сестрица, — попыталась свести все в шутку Олесе. Тем временем во двор спустились и остальные участники ужина. Виктор Дмитриевич залюбовался автомобилем и при знакомстве не применул восхититься авто.
— Хорош, железный конь, Олег, а как он по надежности? — Прекрасная машина, Виктор Дмитриевич. Последнее техобслуживание проходил год назад, и то по мелочи, бампер вправляли, — увлеченно рассказывал симпатичный молодой человек. Таких зовут хозяевами жизни…
— А что с бампером? — Да собака на дорогу выскочила, затормозить не успел. В это время подала голос Анастасия. — Какое совпадение, как раз год назад меня сбил на пешеходном переходе точно такой же внедорожник.
Молодой человек побледнел и промолчал. Девушка же назвала номера его автомобиля. Олег был в шоке, ему нечего было ответить, так как это действительно был он, но отпираться он не умел, лишь тихо простонал.
— Я ничего не помню. За столом повисло гробовое молчание. Олеся теперь поверила сестре.
Впоследствии Олег написал чистосердечное признание о езде в нетрезвом виде и наезде на пешехода под давлением Алисии родителей, заплатил компенсацию Анастасии, лишился прав автомобиля и благосклонности девушки. Что же до дальнейшей жизни Анастасии, то она была связана с Терентьевым. Они с каждым днем стали проводить все больше времени в компании друг друга, пока не поняли, что стали семьей.
Аня была этому только рада и быстро стала называть дядю Славу папой. Такой статус был необычным для хирурга, он познал еще один вид счастья — быть отцом. Девочка продолжила развивать свои таланты, и когда она наконец поступила в художественную школу, педагоги удивлялись, как самоучка смогла раскрыть свой талант.
Ей прочили призовые места и выставки в будущем. Девочка тихо смеялась и говорила, что у нее просто есть откуда черпать вдохновение. Мотивами ее картин были милые семейные портреты зверушек, причем лисица выделялась явно округлившимся животиком.