Надя пригрела БЕГЛОГО вдовца с младенцем на руках. А утром, открывши к нему дверь, ОБОМЛЕЛА от увиденного
«Федька, глянь окрест», – сказал старший младшему, и тот бесшумно растворился в утреннем тумане. «Пойдем», – кивнул старший. В лесу негожий с младенцем прятаться.
«Я Глеб». Они шли около часа. Лес постепенно редел, и вдруг за очередным поворотом тропы открылась поляна.
Алексей замер от удивления. Перед ним раскинулась настоящая деревня, словно сошедшая со страниц старинных книг. Добротные избы потемневших от времени бревен выстроились вдоль единственной улицы.
Крыши, крытые тесом, увенчаны охлупнями в виде конских голов. Резные наличники на окнах, высокие крылечки с затейливой резьбой. Ни проводов, ни антенн, ни других признаков современной цивилизации.
У колодца с резным журавлем женщина в длинном сарафане и платке набирала воду. Завидев чужаков, она торопливо подхватила ведра на коромысла и скрылась за воротами ближайшего дома. «Мы староверы», — пояснил Глеб, заметив изумление Алексея.
«Живем по старой вере, как деды завещали. От мира отошли, чтобы чистоту веры сохранить». Их привели в большой дом, где уже собрались старейшины общины.
Алексей увидел степенных мужчин с укладистыми бородами, в косоворотках, подпоясанных плетеными поясами. Женщины в темных сарафанах и белых платках стояли чуть поодаль. Мирон Егорыч, глава общины, выслушал рассказ Алексея внимательно, не перебивая.
Когда речь зашла о погоне, нахмурился, худо, коли мирская злоба до наших мест добралась. Начался жаркий спор. Одни настаивали, что нельзя пускать чужаков в общину, не по обычаю это.
Другие говорили о христианском милосердии. Как можно младенца отринуть? Вдруг раздался чистый женский голос. Алексей обернулся и увидел еще довольно молодую женщину с четырьмя детьми.
Она стояла прямо, расправив плечи, и в ее карих глазах горел какой-то особенный свет. Надежда правду молвит, поддержал кто-то из старейшин. Женщина вышла вперед.
Помните, как десять лет назад я пришла к вам, чужая, из мира. Фельдшером была в соседней деревне. А вы меня приняли, когда ваш Степан занедужал.
Я его выходила, а после, она чуть замялась, после полюбили мы друг друга. И не пожалели вы тогда, что чужачку в общину приняли. Разве не учил нас Христос милосердию? В горнице повисла тишина.
Только потрескивали лучины в светцах, дотикали старинные часы на стене. И теперь прошу, дайте им убежище. Хоть на время, пока беда не минует.
Сами знаете, у меня места хватит, после того, как Степана Медведь задрал, одна с детьми живу. Мирон Егорыч обвел взглядом собравшихся, кто против слова Надежды. Несколько человек подняли руки, но большинство промолчало.
Быть посему, кивнул старейшина. Только уговор, живи по нашему обычаю. Без лишних разговоров о том, что видишь.
И трудись наравне со всеми. Так начался новый этап в жизни Алексея. Надежда показала ему светлую комнату с детской люлькой, оставшейся от ее младших.
В доме пахло травами и свежевыпеченным хлебом. Старший сын Надежды, девятилетний Тимофей, с любопытством разглядывал гостей, остальные дети прятались за материнский подол. Поутру, Надежда, привыкшая вставать раньше всех, изрядно удивилась, когда услышала доносившийся из-за входной двери мерный стук, тихонько ее приоткрыв она увидела, как Алексей, уже находившийся на ногах, усердно колол дрова около поленницы.
Оно и верно, пора привыкать, день вообще не начинался как только становилось чуть светлее. Женщины растапливали печи, доили коров, готовили еду. Мужчины занимались тяжелой работой, заготавливали дрова, уходили на охоту, рыбалку, возделывали землю, отвоеванную у леса.
Вечерами все собирались на общую молитву в деревянной часовне. После уединения на маяке Алексей не удивился, обнаружив, что этот размеренный уклад жизни ему по душе. Он помогал по хозяйству, учился управляться с лошадьми, колоть дрова особым способом, чтобы полежки ложились ровно…
