Если бы кто-нибудь спросил Любу Скворцову, чего она больше всего хочет в жизни, она бы с уверенностью ответила, что хочет тишины и покоя. Любе было семнадцать, и жизнь её была похожа на бесконечные осенние сумерки. Всё это началось после того, как у Любы умерла мама, и в её дом переехала тётка Глафира вместе со своим сыном Николаем.
Мама Любы скончалась после продолжительной болезни а ровно за два года до этого она потеряла отца. Девушка некоторое время жила одна в оставшемся от родителей доме, пока в одно летнее утро у неё в гостях не появилась родная тётка и двоюродный брат. Дав Любе понять, что уезжать они не собираются, тётка Глаша и её сын Переросток начали наводить в доме свои порядки.
Первым делом они распродали оставшиеся от родителей вещи. Люба попыталась было их остановить, но тётка Глафира, отличавшаяся крутым нравом, злобно зыркнула на неё своими ядовито-зелёными глазами и зашипела точно кошка. «Ещё указывать мне тут будет, соплячка! Много ты понимаешь!» Люба показала ей оставленное матерью завещание, в котором говорилось, что всё имущество переходит дочери, но тётка Глафира тут же вырвала его из рук девушки и изорвала на мелкие кусочки.
«Вот оно, твоё завещание!» — прошамкала она в скале щербатый рот. «Помалкивай, или я тебя выгоню, как собаку!» Двоюродный брат Любы, Николай, тощий и длинный, как огородное пугало, одобрительно заржал и потёр дрожавшие с похмелья руки. Люба, посмотрев на родственников полным ненависти и боли взглядом, выскочила из дома и помчалась в лес к старушке её отца.
Она забралась на скрипучий топчан и долго плакала, проклиная свою судьбу. Все её одноклассники готовились к выпускному и ждали наступления новой жизни, а у Любы на эту счастливую жизнь не было денег. Оставшихся от матери средств было слишком мало, чтобы переехать в город и поступить на учёбу, и Люба была обречена жить в этом окружённом лесами посёлке под одной крышей с тёткой и её вечно пьяным сынком.
Надеяться на чью-либо помощь девушка не могла, иных родственников кроме тётки у неё не было, а от соседей и знакомых толку было мало. Оставался только один выход — ждать перемен и верить, что всё будет хорошо. Но время шло, а перемен в жизни Любы всё не было.
Ей исполнилось восемнадцать, а затем и девятнадцать, а она по-прежнему жила бок о бок с тёткой Глафирой и терпела её многочисленные упрёки. Все домашние дела тётка возложила на племянницу. С самого утра и до позднего вечера Люба работала по дому, прибиралась, готовила еду, стирала, гладила, мыла полы.
Даже за хлебом тётка не ходила сама, хотя до ларька было всего пару сотен метров, и каждый раз посылала туда девушку. Сама Люба ходить за хлебом не любила. Всегда, когда она появлялась у ларька, его хозяин, и он же продавец, Алексей Михайлович, прозванный местными жителями олигархом, всякий раз одаривал девушку вожделенными взглядами и отпускал в её адрес сальные шутки.
Его не останавливала даже большая разница в возрасте — ему было сорок два, а Любе девятнадцать. И он каждый раз кидал ей всё более и более странные намёки. — Жизнь-то у тебя по дине сахар, — говорил загадочно улыбаясь Алексей Михайлович, — а я подсластить могу, хочешь? Девушка из-под лобья смотрела на него и уходила, а хозяин ларька хихикал ей вслед…
А однажды, когда Люба в очередной раз пришла к нему в ларёк, Алексей Михайлович и вовсе ошарашил её немыслимым заявлением. — Выходи за меня замуж, — пылко бросил он, уставившись на девушку. — Всё для тебя сделаю, озолочу.
Он выскочил из ларька, картинно бухнулся перед Любой на колени и схватил её за ноги. И девушка тут же отвесила ему звонкую пощёчину. — Дурак, — воскликнула она, пятясь от Алексея Михайловича.
— Оставь меня в покое. Больше всего в заявлении хозяина ларька Любу смутило то, что он не был пьян, когда всё это произносил. Взгляд его был чист и даже честен, без какого-либо намёка на фальшь.
Это пугало девушку больше всего, что если хозяин ларька и в самом деле влюбился в неё и теперь захочет взять её в жёны. Прибежав домой, Люба рассказала обо всём тётке, и Глафира тут же скривила рот в неприятной улыбке. — Так радоваться надо, — прохрепела она, покачиваясь в старом кресле.
— Лёшка-олигарх человек хороший и при деньгах. Редко так бывает, чтобы хороший и при деньгах. Считай, что тебе повезло.
Люба едва не задохнулась от негодования, и в глазах её сверкнул огонь. — Ещё чего? — воскликнула она. — Он старый, плешивый и похож на крысу.
В ответ тётка громко рассмеялась, и Люба вне себя от злости вскочила и понеслась к двери. — Ну, жди, принца, — едко бросила ей вслед Глафира. — Он уже едет к тебе на хромой кобыле.
Расстояние от дома до лесной сторожки девушка пробежала очень быстро, как будто бежала от стаи волков. Оказавшись у поросшей мхом избушки, Люба тяжело опустилась на лавочку и запрокинула голову. По небу медленно плыли облака.
Лёгкий ветерок гнал их куда-то далеко-далеко, и Любе очень захотелось плыть с ними. Замечтавшись, она незаметно задремала и вдруг очнулась от громкого крика. Она не на шутку перепугалась, людей поблизости не было, и так кричать они не могли.
Крик был каким-то надрывным, жалобным. Он то опускался до рёва, то поднимался до визга, и в сумерках звучал особенно жутко и тоскливо. Люба сидела ни жива, ни мертва, и всё слушала этот заунывный, полный скорби зов какого-то неизвестного ей лесного существа.
Наконец, крик затих, но вскоре вдалеке послышался шорох и сильный треск кустов. Осторожно заглянув за угол, Люба с удивлением увидела, как к избушке ковыляет маленький медвежонок. Он смешно косолапил, подпрыгивал и всё время вертел головой, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему, что его окружало.
Доковыляв до вросшего в землю бака с дождевой водой, медвежонок вдоволь напился, потом сел и посмотрел на вышедшую к нему девушку. — Так это ты ревел? — спросила она медвежонка. — Кто ж тебя обидел? Медвежонок утер мордочку когтистой лапой и чихнул, потом подполз к Любе и ткнулся носом ей в ногу.
Девушка быстренько сбегала в сторожку, принесла оттуда оставленный кем-то из охотников сахар и протянула несколько кусочков мохнатому гостю. Он мигом слизнул угощение и снова заревел. На этот раз куда веселее.
— Где же твоя мама, малыш? — поинтересовалась Люба, пугливо озираясь по сторонам в поисках медведицы. — Ты что же, совсем один? Медвежонок зевнул, подскочил к лавочке и забился под нее. Вскоре девушка услышала его звонкое сопение и решила накрыть медвежонка рогожкой.
Посидев еще немного, она вынесла из сторожки еще сахара, положила его рядом с медвежонком и пошла домой. От встречи с маленьким хозяином леса на душе Любы немного посветлела, и все ее неурядица со старым олигархом и теткой показались ей мелочными, не стоящими и выеденного яйца. Медвежонок, как выяснилось в последствии, оказался медведицей, которую Люба назвала Машей.
К концу лета Маша немного подросла, но все так же обитала рядом со сторожкой, и девушка приходила туда, чтобы приготовить для медведицы еду. Алексей Михайлович к тому времени разорился и уехал из поселка в город, что очень обрадовало Любу. Да и тетка Глафира теперь не была так строга с ней.
В начале августа у нее случился сердечный приступ, и теперь она старалась избегать всяческих скандалов, дабы не бередить свое больное сердце. Жизнь Любы постепенно налаживалась, и девушка считала, что причиной этому была помощь, которую она оказала медведице Маше. Люба верила, что к ней вернулся бумеранг добра, и всякий раз, когда она смотрела на медведицу, ей казалось, что та благодарит ее.
И Маша действительно благодарила свою спасительницу. Всегда, когда Люба появлялась у сторожки, она тут же выходила из леса и шла к ней, затем ложилась у ее ног и блаженно закрывала глаза. А после обильной трапезы, приготовленной для нее Любой, Маша садилась рядом с девушкой и лизала ей руки своим мягким, гладким языком.
Отблагодарив таким образом свою спасительницу, медведица поднималась и в развалочку уходила, чтобы потом снова вернуться. Но однажды, когда Люба в очередной раз пришла проведать Машу, она почему-то к ней не вышла. Девушка с тревогой посмотрела в чащу, крикнула медведицу по имени, но Маша так и не появилась…
Обойдя окрестности и не обнаружив ее, Люба не на шутку встревожилась. Тут же в ее мозгу всплыло воспоминание о том, что накануне она видела в магазине приехавших из города охотников. Решив, что Маша попала в беду, Люба сбегала в сторожку, накинула на плечи дождевик и отправилась на поиски своей лесной подружки.
Безрезультатно исследовав знакомый участок леса, который окружал избушку, Люба уже хотела возвращаться назад, как вдруг услышала выстрел и последовавший за ним глухой рев. Бросившись на источник этих звуков, девушка продралась через густые заросли можжевельника, скатилась по пологому склону, едва не сломав себе руку, и оказалась на берегу небольшого озера. Поднявшись и повернув голову, Люба увидела странную и завораживающую картину.
У самой воды, выставив руки вперед и замерев, стоял какой-то мужчина, а напротив него, пригнув голову к земле, расположилась Маша. Когда мужчина не выдержал и попятился, медведица угрожающе поднялась и взмахнула передними лапами. Кто знает, чем бы все это закончилось, если бы в этот момент в противостоянии человека и медведицы не вмешалась Люба.
– Маша, стой, успокойся! – крикнула она, сбегая по косогору к воде. – Нельзя, оставь человека в покое! Медведица тут же медленно опустила свои огромные лапы и повела носом в сторону Любы. Потом, обернувшись к мужчине и грозно рыкнув на него, она медленно пошла вдоль кромки воды, покачивая огромным бурым задом.
Когда Маша скрылась за деревьями, Люба подошла к перепуганному насмерть незнакомцу и заглянула в его белое от страха лицо. Мужчина долго хлопал глазами, потом сбросил с плеч рюкзак и жестом попросил Любу достать из него воду. Напившись, он опустился на землю и пролепетал.
– Благодарю. Незнакомца звали Никитой. И он приехал накануне из города вместе с группой своих друзей-охотников, но по неопытности отбился от них в лесу и заплутал.
Увидев медведицу, Никита самонадеянно выстрелил в нее, но промахнулся, чем немало разозлил Машу. Она вынудила его отступить к озеру, и неизвестно, чем закончилось бы все это, если бы на берегу не появилась Люба. Испугавшись, что Никита снова попадет в какую-нибудь передрягу, девушка предложила ему переночевать в старушке ее отца.
Никита согласился и пошел за Любой к избушке. Когда они наконец дошли до места, лес окончательно поглотила беспросветная тьма. Устроив Никиту на ночлег, Люба собралась было уходить, но Никита схватил ее за руку и удержал.
– Останься, – прошептал он, закутываясь в одеяло. – Уже ночь, куда ты пойдешь? Люба осталась. Отогревшись и расслабившись, Никита немного рассказал ей о себе.
Узнав о том, что он бизнесмен, владеющий двумя магазинами бытовой техники, Люба внимательно посмотрела на парня и хихикнула. – Как-то ты не похож на бизнесмена, – заявила она. – По-моему, все бизнесмены должны быть старыми, толстыми и лысыми.
Ну как? Один мой знакомый. Никита, смутившись и даже обидевшись, отвернулся к стене и долго молчал. – Ну и не верь, – буркнул он.
Потом, резко сбросив одеяло, он поднялся на локтях и уставился на Любу. – А хочешь, я тебе докажу? – Как это, – изумилась Люба. – А вот так.
Приезжай в город, и я покажу тебе свои магазины. И еще сделаю подарок, любой товар абсолютно бесплатно. Люба задумчиво посмотрела в потолок и надула щеки.
– И что, даже телевизор? – недоверчиво спросила она. – И телевизор. – И холодильник, – не сдавалась Люба, – и стиральную машину и микроволновку.
– Да все, что угодно, – терпеливо кивнул Никита. – Но только что-нибудь одно, иначе я разорюсь. Да, и доставка за мой счет.
Он вытащил из кармана своей рубашки и визитку и вручил ее Любе. Девушка зажала ее в кулаке и поднялась. – Пойду я все-таки, – вздохнула она, застегивая куртку.
– Тетка волноваться будет. А ты спи. Спокойной ночи.
Никита снова схватил ее за руку, привлек к себе и неожиданно поцеловал в губы. Люба хотела отвесить ему пощечину, но почему-то не смогла, и, дождавшись окончания поцелуя, выскочила из сторожки в темноту ночи. Весь путь до дома она преодолела, словно во сне, метаясь от дерева к дереву, словно тень.
Ее губы все еще обжигал этот спонтанный поцелуй Никиты. Более того, ей хотелось, чтобы поцелуй повторился снова. Это странное желание пугало Любу, но избавиться от него она никак не могла.
Добравшись до дома, девушка бесшумно проскользнула в свою комнату и, быстро скинув одежду, нырнула в постель. Долгое время она лежала, вспоминая Никиту и их странную встречу, в которой была замешана медведица. И, наконец, забылась крепким сном.
После того, как друзья отыскали Никиту, он пробыл в сторожке еще несколько дней. Все это время Люба была рядом с ним. Какое-то странное, прежде незнакомое чувство влекло ее к нему, и когда девушка узнала, что Никита уезжает домой, ей стало невыносимо грустно…
Выйдя проводить его, она не смогла сдержать слез, и Никита, заметив это, крепко обнял ее и прижал к себе. «Ты можешь приехать ко мне в любой момент», – сказал он, поглаживая ее по волосам. «Помнишь про подарок?» Люба кивнула и, смущенно чмокнув Никиту в щеку, быстро зашагала прочь.
Отойдя на порядочное расстояние, она вдруг вспомнила, что забыла спросить у него адрес и решила вернуться назад, но к тому времени Никита уже был далеко. Вспомнив про визитку, Люба пошарила по карманам и с ужасом обнаружила, что она пропала. Опустившись на землю, Люба попыталась вспомнить, где она могла потерять ее, но все было тщетно.
Заплакав от безысходности и решив, что она больше никогда не увидит Никиту, девушка пошла домой, ругая себя за неосмотрительность. Всю неделю Люба провела как в бреду, думая о Никите. Наконец, решившись отправиться в город и отыскать его там, она взяла оставшиеся у нее деньги и стала собирать вещи.
Когда Люба уже была готова отправиться в путь, случилось нечто невероятное. К ее дому подъехала машина и из нее вышел… «Никита, привет. Я все время думал о тебе», — сходу признался он, вышедший к нему девушке.
«Ходил сам не свой и вот… приехал». «Я тоже думала о тебе», — шепотом ответила ему Люба. «Я так рада, что ты здесь».
Она прижалась к парню всем телом и задрожала, а Никита тем временем вынул что-то из кармана и улыбнулся. «Это тебе», — сказал он, отдавая Любе золотое кольцо. «Я хочу, чтобы ты стала моей женой».
Люба, приняв его подарок, некоторое время раздумывала над тем, что ей делать дальше. Никита, видя ее смятение, сам надел кольцо ей на палец и улыбнулся. «Я согласна», — ответила девушка, не веря своим глазам и ушам.
В этот момент из дома вышла тетка Глафира. Увидев обнимающихся молодых, она сразу все поняла и покачала головой. «Ну что же, счастье вам!» — произнесла она дрожащим голосом.
«Любите друг друга». Люба и Никита повернулись к ней и кивнули. «Спасибо», — вместе ответили они.
Спустя ровно год после свадьбы Любы и Никиты в их семье появился долгожданный первенец, которого они назвали Илюшей, в честь деда Любы. К тому времени Никита перевез жену в новый двухэтажный особняк, находившийся рядом с Большим озером. Каждое утро, проснувшись и взяв сына на руки, Люба выходила кормить лебедей и уток.
Это было самое прекрасное, что могла подарить ей судьба. Девушка до сих пор не верила в окружавшую ее сказку и все боялась, что она вдруг исчезнет, как пустынный мираж. И каждый раз, поняв, что все реально, блаженно закрывала глаза.
Но, как оказалось, Люба боялась не зря. И конец сказки был уже близок. В один пасмурный ноябрьский день она после завтрака отправилась за покупками.
Сына она почему-то решила взять с собой, хотя раньше всегда ходила одна. И, положив укутанного с головы до ног Илюшку в коляску, медленно брела по сонным туманным улицам, поглядывая на улыбавшегося из-под капюшона курточки сына. Оказавшись у перехода, Люба стала ждать, когда светофор сменит красный свет на зеленый.
Чтобы скрасить ожидания, она принялась корчить сыну смешные гримасы, и Илюша, веселясь, дрыгал ручками и ножками, отчего напоминал большого разноцветного жука. Заигравшись, Люба не заметила, как на светофоре снова загорелся красный. Опомнившись, она толкнула коляску и побежала по еще свободному переходу на противоположную сторону улицы.
Неожиданно, словно появившись из воздуха, на дороге возникла белая легковушка. Она неслась прямо на Любу, и та, замерев на месте, стояла и наблюдала за ее приближением, не обращая внимания на крики собравшихся прохожих. Время для нее словно замерло и превратилось в какую-то густую кисель.
Люба не могла ни закричать, ни пошевелить ни рукой, ни ногой. Единственное, что ей оставалось, это смотреть, как машина неотвратимо движется на нее и ее сына. «Чего ты стоишь, дура?» — крикнул какой-то мужчина, спеша к ней.
«Уходи быстро!» Очнувшись от его крика, Люба из последних сил толкнула коляску. В тот момент, когда коляска с малышом оказалась в руках у незнакомца, легковушка влетела в Любу и отбросила ее далеко назад. Оказавшись на асфальте, девушка почувствовала невыносимую боль во всем теле и закричала, но крик ее оказался таким слабым, что подошедшие к ней люди приняли его за стон.
Пытаясь подняться, Люба дернулась, отползла немного в сторону и потеряла сознание. Когда она пришла в себя, то долго не могла понять, где находится. Все вокруг было каким-то мерцающим и тусклым и напоминало огромный театр теней….
Когда глаза немного привыкли к ослепляющей белизне, она поняла, что находится в больничной палате. Бесшумно маячил экран телевизора. Попытавшись подняться, Люба вдруг упала с койки и, закричав от пронзившей спину боли, она стала извиваться на холодном полу, колотя руками.
На шум прибежали несколько медсестер. Они бережно уложили Любу обратно в кровать и позвали доктора. — Что же это вы, дорогуша, буяните? — улыбнулся Люби, вошедший врач.
— Вам категорически нельзя двигаться. Знаете, что с вами случилось? Люба наморщила лоб, пытаясь обо всем вспомнить, но единственное, что пришло ей в голову, это то, как она толкает коляску к незнакомому мужчине. — Что с моим сыном? — спросила она, глядя на врача из-под тяжелых век.
— С ним все хорошо. Прошу, скажите, что с ним все хорошо. — Ну-ну, не волнуйтесь.
Все с вашим сыном хорошо, — тихо проговорил врач. — Он сейчас с бабушкой, так что переживать не о чем. А вот вы… Врач подождал немного, перебирая какие-то бумаги, потом быстро глянул на Любу и вздохнул.
— В общем, ситуация с вами крайне непростая, — начал он тихим и печальным голосом. — Когда вас привезли к нам, вы были на том свете, если говорить научным языком, пережили клиническую смерть. К счастью, нам удалось вытащить вас оттуда, но вот ваш позвоночник… Его пришлось буквально собирать по частям, как конструктор, и… Люба схватила врача за руку и впилась глазами в его серьезное лицо.
— Так я смогу ходить или нет? — нетерпеливо перебила она доктора. — Смогу встать на ноги? Врач вытер лицо своей повязкой и зажмурился. — Теоретически, да, — подтвердил он после некоторой паузы.
Но когда это произойдет, сказать очень сложно. Я не провидец, знаете ли. Сначала нужен курс реабилитации, массаж, упражнения и многое другое.
А пока вам придется смириться с этим и очень долго и упорно бороться. Вот ваше средство передвижения на ближайшие годы. Он кивнул в сторону стоявшей у стены инвалидной коляски и быстро удалился.
Когда дверь за ним захлопнулась, Люба натянула на лицо одеяло и заплакала. Еще совсем недавно она и представить не могла, что окажется в подобной ситуации. А теперь была не в состоянии даже подняться и подойти к окну, чтобы глотнуть немного свежего воздуха.
Единственное, что не давало ей окончательно упасть в бездну, — это мысль о том, что с ее сыном все было хорошо. Так для Любы начались трудные, почти невыносимые дни новой жизни. Пролежав почти два месяца в больнице, она вернулась домой, где за ней стала присматривать свекровь Софья Владимировна.
Это была невысокая, сгорбленная женщина, выглядевшая слегка старше своих шестидесяти лет. Десять лет одиночества после смерти мужа наложила на ее лицо отпечаток тоски и скорби. Софья Владимировна никогда не смотрела Любе в лицо и редко заговаривала с ней, предпочитая все делать молча.
Девушке казалось, будто ее присутствие в доме угнетает свекровь, и она попросила мужа нанять для нее сиделку, но Никита наотрез отказался. «Да полно тебе», — отмахнулся он. «Мама сама о тебе позаботится.
Ты ей нравишься, просто она не подает вида». Но Любе так не казалось. Свекровь с каждым днем мрачнела все больше, и все дела, связанные с прикованной к инвалидному креслу невесткой, старалась выполнить как можно быстрее и поскорее уйти.
Иногда, лежа в своей постели, Люба слышала, как свекровь спорит о ней с сыном, и споры эти резали ее слух, как острые лезвия. Софья Владимировна уговаривала Никиту развестись с Любой, забрать сына себе и забыть обо всем, что случилось. Он говорил, что подумает, как поступить.
Хотя жена на инвалидной коляске ему не нужна, но и гнать из дома больного человека тоже совесть не позволяет. Девушка плакала в своей комнате, понимая, что в таком состоянии она не нужна своему мужу. Но ей приходилось терпеть все унижения хотя бы ради сына, которого она очень любила.
А однажды Люба подслушала какой-то совсем уж странный разговор. Софья Владимировна общалась с кем-то по телефону, стоя за дверью, и Люба, с трудом перебравшись в свою коляску, подъехала ближе и настороженно прислушалась. — Да, да.
Нужен именно такой, чтобы не было никаких следов, — просила о чем-то Софья Владимировна. — Что-то вроде снотворного. О сыне не беспокойся.
Я хорошо заплачу. — Отлично, отлично. Мне нужно совсем немного.
Для одной… то есть… для одного человека. — Нет, это не твое дело. И какая тебе разница для кого? — Хорошо.
Вечером встретимся и все обсудим. Свекровь умолкла, и Люба, подождав еще немного, вернулась в постель. Разговор, который она подслушала, вызвал в ней смутную тревогу…
Речь явно шла о Любе, вот только что замышляла Софья Владимировна. Пытаясь разгадать эту загадку, девушка не спала всю ночь, а на следующий день все решилось само собой. Утром, когда Никита отправился на работу, в комнату Любы вошла Софья Владимировна.
Она была необычайно весела и приветлива. Живо сменив утку и постельное белье, она помогла Любе перебраться в коляску и энергично подмигнула. — Может, выпьем чаю? — предложила она, пританцовывая возле Любы.
— Я испекла пирог с яблоками. По-моему, получилось неплохо. Из кухни действительно аппетитно пахло выпечкой.
Люба, не подав виду, с улыбкой кивнула, и свекровь выкатила ее коляску из комнаты. Оказавшись на кухне, Софья Владимировна принялась разливать чай и делала это весьма долго и шумно, будто отвлекая внимание от чего-то важного. Когда чашка с чаем оказалась перед Любой, девушка покосилась на нее и ковырнула вилкой горячий пирог.
— Почему не пьешь? — настороженно спросила свекровь. — Прекрасный чай. Подруга привезла с собой из Индии.
Представляешь, его собрали прямо при ней. Люба, понимающая, вздохнула и прищурилась. — Я ни чуточки не сомневаюсь в его изумительных вкусовых качествах.
Просто он еще слишком горячий, — соврала она, не моргнув глазом. — Пусть немного остынет. Софья Владимировна переменилась в лице и хотела что-то сказать, но в этот момент в раскрытую форточку влетела синица и заметалась по комнате, пронзительно свистя и хлопая маленькими крыльями.
Свекровь вскочила, поймала синицу своим платком и поспешила к окну, а Люба в этот момент поменяла чашки местами и наконец-то отхлебнула чаю. — Говорят, что птицы залетают в дом к чьей-нибудь смерти, — сказала свекровь, возвращаясь на место. — Но это все полная ерунда.
Не верю я в эти глупые приметы. Люба ничего не ответила и, затаив дыхание, ждала, когда свекровь поднесет чашку к губам. Ничего не подозревая, Софья Владимировна сделала глоток и поморщилась.
Едва поставив чашку на блюдце, она схватилась за горло и затряслась, а ее глаза полезли из орбит. Люба, не на шутку перепугавшись, подъехала к ней и схватила за плечи. — Почему вы хотели меня отравить? — закричала она, не давая свекрови потерять сознание.
— Зачем? Что я вам такого сделала? Лицо Софьи Владимировны стало багровым, словно свекла. Она посмотрела на невестку страшным взглядом. — Гадина! — прохрепела она, высовывая посиневший язык.
— Ты подменила чашки! Больше добиться от нее Люба ничего не смогла и вызвала скорую. Дождавшись медиков и рассказав им обо всем, девушка собрала свои вещи, взяла из кроватки спящего Илюшу и написала для Никиты короткую записку. Больше в его доме Люба ничего не держала, и она, осторожно съехав на коляске по пандусу, выбралась на улицу и отправилась на вокзал.
Люба очень хотела уехать домой, в свой родной поселок, где ее уже давно заждался ветхий, но все еще уютный родительский дом. Вернувшись в поселок, Люба поведала свою историю тетке Глафире. Тетка, узнав обо всем, всплеснула руками, потом приняла у племянницы сына и стала неспешно покачивать его, напивая колыбельную.
— А я все ждала тебя, — сказала она Любе, когда мальчик уснул. Думала, ты так на меня обиделась, что больше не хочешь видеть. Люба покачала головой и вдруг вспомнила о двоюродном брате.
— А где Коля? — спросила она, с тревогой поглядывая на тетку. — Уехал? Тетка Глафира закусила губу и помрачнела. — Умер он, — произнесла она тихо.
Уже сорок дней вышло. Подхватил воспаление легких и не выкарабкался. Так-то.
Тетка снова затянула колыбельную, которая больше напоминала тихий плач. Люба накинула ей на плечи упавшую шаль и мягко обняла, прижавшись к ней щекой. — Не везет нам что-то, — сказала тетка Глафира, неотрывно глядя на маленького Илюшу.
Может, хоть ему повезет. Как думаешь, будет у него в жизни счастье? Люба не знала, что ей ответить, и лишь молча кивнула. Ей тоже хотелось, чтобы сын был куда счастливее ее, и решила, что приложит для этого все силы.
Миновала осень, прошла зима, и в родные края снова вернулась весна. Люба к тому времени немного оправилась от пережитого и, самое главное, снова научилась стоять на ногах. Передвигаясь на костылях, она иногда приходила к старой старушке отца и сидела на покосившемся крыльце, ожидая свою старую подругу, медведицу Машу…
Но та почему-то не шла. Уходя, Люба по привычке оставляла для нее несколько кусочков сахара, и их всякий раз утаскивали мыши и муравьи, а следов медведицы так и не было. Возможно, она уже давно ушла из этих мест, так и не дождавшись девушки.
Иногда, когда Люба бывала одна, она вспоминала о Никите и его матери. После развода бывшего мужа она не видела. Он никак не заявлял о себе, предпочитая молчаливо отправлять сыну деньги.
О судьбе свекрови девушка знала совсем немного. Никита сообщил ей по телефону, что в результате отравления у Софьи Владимировны случился инсульт и паралич, и она теперь тоже была прикована к инвалидному креслу. Придя в себя, она призналась, что намеревалась отравить невестку и хотела попросить у нее прощения, но Люба к тому времени была уже далеко.
Однажды, наведавшись к старушке, Люба с удивлением обнаружила, что ее дверь распахнута настежь. Обойдя старушку, девушка застыла от удивления. На лужайке, весело насвистывая, мыл голову в тазике какой-то незнакомый молодой мужчина.
Его голый мокрый торс ярко блестел в лучах солнца, и Люба даже прикрыла лицо рукой, ни то от смущения, ни то от бивших в глаза бликов. — Вы меня напугали, — громко сказала она, обращаясь к незнакомцу. — Что вы здесь делаете? Незнакомец ополоснул голову чистой водой, бросил ковшик в кадушку и с улыбкой посмотрел на Любу.
— Неужели я такой страшный? — спросил он, заворачиваясь в полотенце. — А вообще, извините, никак не ожидал, что здесь кто-нибудь появится. Мужчина как следует обтерся, потом накинул на плечи куртку и подошел к Любе.
— Ну, давайте знакомиться. Кузьма. Так меня зовут, — сказал он, протягивая ей руку.
— А вас? Люба представилась, и Кузьма смерил ее смешливым, но в то же время внимательным взглядом. — А почему вы на костылях? — спросил он. Люба, несмотря на свое возмущение этим весьма бестактным вопросом, рассказала Кузьме о том, что ей довелось пережить.
Парень внимательно выслушал ее, потом обошел кругом и размял длинные пальцы. — Вы не возражаете, если я взгляну на спину? — поинтересовался он, потирая небритое лицо. — Может, я чем-нибудь смогу помочь, кто знает? Люба, не зная удивляться ей или злиться, нехотя сбросила с себя плащ, потом слегка задрала футболку и стыдливо посмотрела на Кузьму.
Тот, ничуть не смущаясь, подошел к ней вплотную и стал ощупывать ее спину. — У вас не позвоночник, а гладильная доска, — усмехнулся он, перемещая пальцы с одного позвонка на другой. — Куда только смотрели врачи? — Ну, ничего, сейчас поправим.
Он легонько надавил сначала на один позвонок, потом на другой и прошелся так по всей длине позвоночника, от шеи до поясницы. Услышав хруст, Люба было вскрикнула, но Кузьма к тому времени уже закончил и опустил ее футболку обратно. — Попробуйте наклониться вперед и назад, — попросил он, следя за каждым движением девушки, — только осторожно и плавно, без спешки.
Люба легонько наклонилась вперед, потом назад и с удивлением обнаружила, что наклоны дались ей с необычайной легкостью. Кузьма, видя, что его старания не пропали даром, удовлетворенно потер руки и улыбнулся. — А теперь попробуйте сделать шаг без костылей, — снова попросил он, отступив на несколько шагов, — тоже осторожно…
Люба бросила костыли на траву и передвинула правую ногу вперед. Сделав пару шагов, она пошатнулась и едва не упала, но Кузьма тут же подхватил ее и отвел к скамейке. — Ну, о передвижении без костылей говорить пока еще рано, — сказал он, садясь рядом с Любой.
— Думаю, через недельку другую ситуация улучшится. Люба изумленно посмотрела на него и сглотнула вставший в горле ком. — Кто вы такой? — через силу выдавила она.
— Откуда вы все это знаете? Кузьма задрал лицо к солнцу и зажмурил глаза. — Я простой лесник. Приехал сюда из соседнего поселка.
Спокойно произнес сон, вдыхая ароматный хвойный воздух. А по поводу вашего вопроса, мой дед был знатным костоправом. Вся деревня к нему ходила, вот он и научил меня кое-чему.
Деда уже пять лет как на свете нет, а знания его до сих пор людям помогают. Кузьма глянула на Любу, и та смущенно покраснела. — Так я смогу ходить? — спросила она, взглянув на свои ноги.
— Без костылей? — А куда вы денетесь? — воскликнул парень, хлопнув Любу по плечу. Мой дед измятого быком Федора на ноги поставил, а уж у него со спиной вообще все плохо было. Федор — это сосед наш, на него как-то бык напал.
Минут двадцать он его топтал и бодал, пока не отогнали. Дед тогда долго над ним бился, но все равно вылечил. Недавно у Федора сразу три внука родилось, как раз перед моим отъездом.
Так он их на себе целый день по поселку таскал, вот так вот. Люба, воодушевленная его рассказом, медленно встала, сходила за своими костылями и вернулась назад. — Ну вот, ходите же! — присвистнул Кузьма, лукаво прищурившись.
— А вы боялись, то ли еще будет? Он поднялся, застегнул свою куртку и посмотрел в сторону чаще. — Ладно, мне на работу пора, — вздохнул он, протягивая Любе руку. — Рад был познакомиться.
Если что, заходите вечером, напою чаем. Люба, пожав ему руку, энергично кивнула и улыбнулась. — Непременно зайду, — ответила она…
Кузьма уже повернулся и хотел было идти, как вдруг где-то совсем рядом послышался оглушительный треск кустов, и на лужайку вывалилась Маша вместе с двумя маленькими медвежатами. Заметив Любу и ее собеседника, Маша повернула к ней свою огромную голову и шумно втянула ноздрями в воздух, потом махнула лапой и закосолапила дальше, уводя за собой потомство. — О, Господи! Чуть сердце не разорвалось, — выдохнул Кузьма, когда медведица пропала из виду.
— Интересно, почему она нас не тронула? Люба с тоской посмотрела туда, куда ушла Маша и покачала головой. — Мы с ней друзья, — сказала она, повернувшись к Кузьме. — Это давняя история.
Расскажу за чаем. Кузьма молча улыбнулся, вскинул на плечо свой рюкзак и зашагал в чащу. Прежде чем скрыться в ней, он повернулся и помахал Любе рукой.
Девушка ответила ему тем же и медленно пошла в противоположную сторону, к своему дому. Ей очень хотелось рассказать тетке Глафире о том, как странный лесник Кузьма вернул ей возможность ходить, а еще ей очень хотелось снова увидеть этого Кузьму и поведать ему историю знакомства с Машей. Думая обо всем этом, Люба неспешно шла мимо огромных сосен и елей, почти не опираясь на свои костыли.
Теперь она не сомневалась в том, что скоро они ей не понадобятся. Их время прошло, и для Любы наступала пора чего-то нового и чудесного.