Роман Андреевич вышел из операционной без сил. Халат насквозь промок. Был очень сложный случай.
Сердце пациентки останавливалось несколько раз. Еле вытащили с того света. Его ассистентка, операционная медсестра Юля, тоже переодевалась.
Утирала пот, со лба и щебетала безумолку. Вы настоящий виртуоз, Роман Андреевич. Я вами восхищаюсь.
Я уж думала всё. Мы её потеряли, и шансов больше никаких. Но ваш талант оказался сильнее.
Да вам цены просто нет. С вашими способностями нужно в частной клинике миллионы зарабатывать, а не в нашей областной за копейки сутками оперировать. Они вошли в ординаторскую.
Роман Андреевич поставил чайник. Да мне, если честно, много раз предлагали. Но я как-то привык здесь.
Как прислали сюда практику проходить, так тут и остался. Вроде уже и родное, всё привычное. И, кстати, это не я молодец, а вы, Юленька.
В наше время после медицинского колледжа в хирургию не заманишь калачом. Сама же видишь, какой труд тяжёлый. А ты ничего, справляешься.
Далеко пойдёшь. Вдруг в ординаторскую влетела постовая медсестра отделения. Мила.
Ой, Роман Андреевич, вы ещё не ушли? Как хорошо. А то я Юрия Петровича никак найти не могу. Там пациент из седьмой палаты требует, чтоб к нему хирург срочно подошёл.
Что-то у него со швом не ладится. Хирург вздохнул. Сейчас, Мила, чаю выпью и иду.
Скажи, через десять минут подойду. Хоть немного в себя приду. Юля возмутилась.
Этот Юрий Петрович вечно опаздывает. Вам же давно домой пора. А вы и так перерабатываетесь.
Совсем себя не жалеете. Роман Андреевич отхлебнул чаю с баранкой и горько усмехнулся. Да полная Юленька.
У него семья, сын растёт. А мне куда спешить? Мама умерла год назад. Так тяжело уходила, мучительно.
А с женой Светланы я сам развёлся по своей инициативе. Слишком разные мы были, как чужие. А детей Бог не дал, и на этом спасибо.
Так что нечего мне себя жалеть. Чем позднее я вернусь, тем меньше останется времени на дурацкие мысли. Такс, заболтались мы.
Пойду я гляну, что там у Яршова случилось. Юля только головой покачала. Ей втайне очень нравился этот талантливый и такой всегда немного грустный доктор.
С ним было приятно просто поговорить, комфортно работать. Он не кричал, всегда старался доходчиво и терпеливо всё растолковать. Видно, что человек очень хороший.
Не то что противный Юрий Петрович, который только и знал, что зазнавался. Сам себя расхваливал, да буквально раздевал глазами молоденьких медсестёр. Очень неприятный тип.
Да и специалист, если честно, так себе. Все в отделении знали и не раз замечали, как Юрий Петрович ненавидит Романа Андреевича. И терпеть не может, когда его хвалят пациенты за спасённой жизни или премию добавляют.
Он прямо в лице менялся и тут же едко шутил. Роман Андреевич как раз заканчивал осмотр, успокоил пациента, что всё заживает, как и положено, когда в палату ворвался всклокоченный Юрий Петрович. А что здесь, собственно, происходит? Это, по-моему, мой пациент.
Ты чего лезешь, куда тебя не просят? Или выслужится охота в очередной раз? Перепуганная Мила вмешалась. Не кричите, Юрий Петрович, это неэтично. Это я сама позвала Романа Андреевича, так как целый час не могла вас найти, а пациент требовал хирурга.
Что мне было по-вашему делать? Лучше бы спасибо ему сказали, он ведь давно дома должен быть, а не отказал. Юрий Петрович поостыл. Так уж прямо и час.
Ну, отлучился ненадолго. А вы идите, Роман Андреевич, спасибо, мы вас больше не задерживаем. Хирург не стал скандалить, вежливо попрощался и пошел домой.
В квартире было сиротливо и пусто. Он поежился, поплелся на кухню, поставил чайник. Заглянул в холодильник, там тоже было не густо.
Ну, надо же, так замотался и устал, что забыл зайти в магазин. Роман разогрел позавчерашний суп, чайник кипел и посвистывал, а он так и сидел, не притронувшись к еде, уставившись в одну точку и думал о жизни. Прошло пару недель, Роман Андреевич как раз заполнял истории болезней, как к нему в кабинет постучали.
Это была старшая медицинская сестра Анна Сергеевна. Женщина в годах строгая, даже суровая, но специалист каких поискать. Она обеспокоенно начала неприятный разговор.
«Роман Андреевич, нужно что-то решать с новенькой нашей Юлей Епифановой. Что-то она мне не нравится. Всё куда-то бегает в заброшенный корпус, что за углом…
Мало того, что это происходит в рабочее время тайком, так ещё неизвестно, чем она там вообще занимается. Не дай бог наркотические препараты продают. Ой, проблем не оберёмся потом».
Хирург нахмурился. «Юля и наркотики? Никогда не поверю. Но всё это и правда странно.
Старую терапию давно закрыли на ремонт, здание на реконструкции. Что она там забыла? Спасибо за бдительность, Анна Сергеевна, я обязательно разберусь». С того дня хирург стал наблюдать за Юлей.
И таки заметил, как она после очередной операции вместо отдыха и чая, озираясь и оглядываясь, побежала в аптеку. Вышла оттуда с каким-то пакетом и пошла к тому самому заброшенному зданию. Роман Андреевич потихоньку пошёл за ней, выждав некоторое время.
Здание было пустым, и все голоса и звуки слышались очень глухо. Хирург сразу понял, где Юля по голосу. Тихонько прокрался к палате и стал наблюдать.
На старом топчине, застеленном казенной простынёю, лежала пожилая женщина и тяжело с хрипом дышала. Возраст трудно было понять. Юля суетилась вокруг неё и причитала.
«Мария Васильевна, простите, но не могла я раньше прийти. Операция срочная. Потом ещё одна.
Вот затянула, теперь приступ никак не проходит. Потерпите, сейчас я укольчик вам сделаю и ингалятором подышите. Должно отпустить».
Вскоре женщина стала дышать тише и ровнее. Приступ астмы прошёл. Юля выдохнула.
«Фух, ну слава богу! Так, я вам вроде все таблетки дала и судно вынесла. Вот, держите молоко и булочку. Съешьте пока что.
Ну всё, мне бежать надо, а то хватятся. Я к вам завтра с самого утра ещё до работы прибегу. Из дома еды принесу тёпленькой».
Хирург пригляделся к женщине и ахнул, потеряв дар речи…
У него буквально челюсть отвалилась. Внешне она была точной копией его покойной мамочки.
Один в один. Как под копирку. Он не понимал, как такое вообще возможно.
Те же глаза с чуть опущенными уголками, морщинки вокруг носа и губ. И нос тот же, с горбинкой. А главное – взгляд.
У его мамы был такой же взгляд, особенно когда она болела. Отрешённый и немного растерянный. Юля, ни о чём не подозревая, вышла из палаты и нос к носу столкнулась с хирургом, напоминавшим гипсовое изваяние.
Она даже вскрикнула. Насмерть перепугалась, что её застукали, и стала тараторить. «Роман Андреевич, как вы тут? Откуда узнали? Вы только никому не говорите, умоляю вас.
Этой женщине, Марье Васильевне, прямо на улице плохо стало. Она билась в припадке. У неё астма плюс воспаление лёгких.
Всё смешалось. Но я её попыталась в отделении пристроить, но документов никаких. Да и на вид ясно, что бродяжничает.
Вот и не взяли. Ну а что мне, бросать её надо было. Человек огнём горит, плохо ему.
Вот я и решилась. Сюда её еле довела, простынь прачечной нашу тащила, уложила. Теперь вот бегаю, лечить пытаюсь.
Температуру-то вроде сбила, теперь антибиотики колю, по схеме, как в колледже нас учили. А вот что с астмой делать, не знаю. Приступы всё чаще и сильнее, я ничего понять не могу.
Ещё отёки у неё сильные на ногах». Роман Андреевич тряхнул головой, будто приходя в себя, и пробубонил. «Как узнал? Так старшая медсестра наябедничала.
Она думала, ты тут тёмными делишками промышляешь. Да и за что тебе ругать? Ты ведь человека, пусть и бездомного, спасти пытаешься. И как так не взяли? Не по-людски это.
Мы же не частная клиника. Я попробую этот вопрос завтра решить с главврачом. Ей нужно получать комплексное обследование и лечение».
Он тихо подошёл к пациентке, пощупал ноги, осмотрел и озадаченно сказал. «Полагаю, приступы участились на фоне воспаления лёгких. И скорее всего, здесь ещё проблемы с сердцем.
Отёки именно от них». На следующий день Роман Андреевич, как и обещал Юли, пошёл к зав. отделением и целый час уговаривал его взять ту самую женщину-бродяжку на лечение. «Но мы же не можем просто так бросить умирать человека…
Я понимаю, что у неё нет документов и полиса, но в виде исключения разрешите, прошу вас. У женщины астма тяжёлой формы с осложнениями. Её нужно срочно госпитализировать.
Она ведь в возрасте, неужели у неё нет права получить помощь?» Со скрипом заведующий согласился, и женщину перевели в терапию. Юля стала благодарить хирурга. «Спасибо вам, Роман Андреевич, огромное.
Мне так жаль эту страдалицу. Денег нет, документов тоже, и лечиться не за что. Вы не переживайте, как только ей полегчает, я что-нибудь придумаю для неё с жильём, раз уже взялась ей помогать».
Роман Андреевич теперь частенько забегал к новой подопечной. Купил ей халаты, бельё, тапочки, зубную щётку и всё необходимое. Он лично следил за ходом лечения и всё пытался осторожно расспросить у неё, кто она и откуда, чтобы понять, какая же связь между ней и покойной мамочкой.
Но Марья Васильевна была очень скрытной и немногословной, только и знала, что бубнила. «Спасибо тебе, мил человек, и Юлечке тоже. Я таких, как вы, никогда не встречала…
Так уж вышло, что нет ни кола, ни двора, судьба моя такая. Бог из-за грехи наказал». И начинала тут же горько плакать.
Юля тоже заметила, что хирург как-то уж очень озаботился судьбой этой пожилой женщины. Она помнила его белое как мел лицо, когда он её увидел впервые. Что-то тут не так.
И решила спросить у него напрямую. Однажды они вместе вышли из отделения и хотели уже попрощаться, но Юля тронула хирурга за руку. «Подождите, Роман Андреевич, я тут спросить хотела.
Вы ведь знаете эту женщину, да? Откуда? Неспроста же вы добились лично у заведующего, чтобы её в отделение положили. Это ваша родственница или знакомая? Кто она?» Хирург замялся и нехотя ответил. «Мне просто стало её очень жалко.
Вот и всё. Ей ведь некому помочь, а мне нетрудно. Извини, Юленька, мне домой пора бежать.
Дела сама понимаешь». На самом деле никаких дел у Романа не было. Просто он не захотел ничего рассказывать любопытной медсестре.
Ведь и сам ничего толком не понимал пока. А то засмеёт ещё, слухи пойдут по отделению. И так Юрий Петрович рассверепел, когда узнал об этой истории.
Целый час выговаривал, что больница – это не ночлежка для бомжей, и если мы всех без полиса лечить начнём, то нормальным людям мест не хватит. По его мнению, бомж – это уже не человек. Так, балласт.
Загадка похожести пациентки на маму не давала Роману жить спокойно, и он решился. Взял с собой на работу мамины фото и в перерыв пошёл снова к Марье Васильевне в палату. Ей уже было гораздо легче, лечение давало хорошие результаты, приступов почти не было.
Сначала хирург спросил о самочувствии, а потом перешёл к главному. «Марья Васильевна, посмотрите на эти фото. Это моя мама, Галина…
Она умерла год назад. Вы ведь с ней одно лицо. Как такое возможно? Только не говорите, что не помните или не знаете.
Умоляю, расскажите. Ведь у вас даже родинка над бровью одинаковая. Я, когда увидел вас в том заброшенном отделении, чуть в обморок не упал.
Мне аж плохо стало. Думал, мама воскресла». Женщина всматривалась в фото, потом пристально и долго на Романа Андреевича и плакала.
Слёзы текли по её щекам, и она вытирала их краями платочка. Она шептала. Как умерла? Почему? Не может быть.
Потом горько вздохнула и начала длинный рассказ. Можно сказать, исповедь всей своей жизни. «Выросла я в деревне Гребешки.
Мама — доярка, отец — тракторист. Есть у меня сестра-близняшка, Галя. Мы с ней хоть и внешне похожи, как две капли воды, но по характеру совершенно разные.
Галя всегда была тихой, спокойной, работящей. С малых лет матери помогала, на ферму бегала, да и огород на себя взвалила. Ну, а я, наоборот, считала Галку малохольной.
Любила с детворой, как все, побегать да погулять до полуночи. Меня мать с отцом часто воспитывали то дрыном, то крапивой по мягкому месту, но я лишь обозлилась. С сестрой мы никогда не ладили, дрались и ругались с малых лет.
Мать порой в сердцах кричала после очередной моей выходки. Знала бы, что такая уродишься, вовсе б не рожала. Наказание, а не ребенок.
А когда нам с сестрой по пятнадцать стукнуло, то у меня совсем крышу сорвало. Галку на улицу не вытащить, а меня домой не загнать. Мы ведь с нею смазливые были, чернобровые красавицы.
Сельские кавалеры так и падали штабелями. Каждый сулил любовь до гроба, лишь бы в койку с ним легла. Галя была одержима идеей выучиться и в город уехать, в институт поступить.
Ну, а я жениха себе завела, Степана. Меня все отговаривали с ним встречаться. Он был известный шалопа и драчун, да и выпить очень любил.
А мне именно такие нравились, что песни под гитару, доворованные цветы из бабусиных палисадников и портвейн с кислиньким яблочком. У Степана домишко старенький имелся, наследство от бабушки достался. Там мы с ним жить стали.
А мне ведь только восемнадцать исполнилось. Мать с отцом меня чуть ли не прокляли, шуткали, позор на всю деревню. Девка не замужем, а с мужиком путается.
Где это видано? Сестра тоже стала меня сторониться. При встрече всю уму разуму пыталась научить. Марьяна, что ты творишь? Опомнись.
Ты зачем семью позоришь? Тебя ведь потом порченную и вовсе замуж не возьмут. А Степан ненадежный. Чего ты в него вцепилась? Покуражится с тобой, да бросит.
Вот увидишь. Забудь его, вернись в семью и повиннись перед отцом. Доработать иди или вместе в город уедем учиться, новую жизнь начнешь.
Но я так слепо любила Степана, что никого слушать не хотела. Мало того, еще и обижалась на весь белый свет. Думала, что меня рассорить с ним хотят, завидуют моему счастью.
Степан толком нигде не работал, он был племянником председателя. В деревне же труд тяжелый, грязный, не по душе ему такое было. Да и я не спешила в доярки до свинарки устраиваться.
По вечерам у нас дома собирались компании, пили пиво и на гитаре бренчали. Жизнь казалась мне веселой и беззаботной. Родителей сестру я считала занудами.
А потом я забеременела. Думала, ну вот, теперь Степан точно на мне женится. А как же иначе? Но не тут-то было.
Он совсем не обрадовался, наоборот. Стал из дома пропадать, гулял теперь напропалую. Я все плакала, умоляла его остановиться, но ему все нипочем было.
Он мне не раз кричал. Я птица вольная, а ты меня хочешь по рукам и ногам связать? Разве я тебе говорил, что детей хочу заводить? Так и пришлось рожать мне без замужества. Бабка-повитуха роды на дому приняла.
Слава Богу, все благополучно обошлось, без осложнений. В общем, сыночек, так я и родила тебя. Стоп, я не пойму, сыночек? Но я же не успела договорить шокированный хирург.
Я понимаю, Ромочка, тебе трудно в это поверить, но, пожалуйста, выслушай меня до конца. После родов моя жизнь стала похожа на кромешный ад. Мать с сестрой, конечно, сжалились.
Передавали мне пеленки, да вещи, еду кое-какую. Я с тобой день и ночь нянчилась, а Степа пил да гулял. А потом мама не выдержала позора такого и людской молвы, и у нее на нервной почве инсульт случился.
Прямо на огороде у навзнеч упала, так и померла. А за ней вскоре отец, несчастный случай, на тракторе перевернулся и убился насмерть. Все прямо один к одному.
Сестра меня умоляла одуматься, за ум взяться, домой вернуться, ведь на ее плечи все легло, и похороны, и поминки, и домашняя работа. Может, если б я ее тогда послушала, ничего бы плохого и не случилось. Но я вроде умом все понимала, а как глянет на меня Степан, все.
Я ради него и удавиться была готова. Любила его, хоть тресни. Степка, как узнал, что я теперь сирота и помогать нам никто не будет, совсем с катушек слетел.
Мало того, еще и руки стал распускать. Один раз так с размаху приложил, я два часа без сознания пролежала. Так продолжалось полгода где-то.
Я почти из дома не выходила, синяя вся была от побоев. Как услышу, стукнула калитка. Тебя прячу и сама хоронюсь.
Знаю, сейчас Степа колотить будет. Я плачу, руками закрываюсь, а он кричит. Ты мне всю жизнь испоганила.
Кто тебя просил рожать? Чего он орет? Так бы гулял сейчас и горя не знал. Нет, принесла в подоле. И однажды во мне что-то надломилось.
Я как раз в корыте стирала во дворе. Ты в коляске спал, как заявился домой Степан и начал снова скандал. Кинулся ко мне, а я вдруг со всей дури его толкнула…
Сколько сил было. А он ведь пьяный, шатнулся и упал, головой о крыльцо ударился. Я перепугалась, кинулась к нему.
Степочка, ты живой? Прости, я не хотела. Он в себя пришел, так на меня посмотрел, но не тронул. Сказал только.
Ах, ты так? На мужика вздумала руку поднять? Да я вообще сейчас уйду и не вернусь. Локти еще кусать будешь. Он грюкнул калиткой и вышел, шатаясь.
Соседи все видели, долго шептались. Я и значения не придала. Мы так часто с ним дрались и ругались, что это стало обычным делом.
А вечером ко мне постучал участковый и с ним люди еще, из милиции. Сказали, что Степан умер и в этом виновата я. Мол соседи видели, как я его толкнула и он упал. Я оправдывалась, плакала и не могла в это поверить.
Но ведь Степа на своих ногах от меня ушел, он живой был. Как же так? А они мне свое. Он недалеко ушел, свалился на обочине, да и помер.
А к смерти наверняка тот самый удар и привел. Вот вскрытие проведем, все и узнаем. А пока пройдемте с нами, вы задерживаетесь по подозрению в убийстве своего сожителя.
А тут еще и родственник Степана, председатель сельсовета, на весь двор кричать стал. А я говорил племяннику, нечего с этой гадюкой малолетней путаться. Да она сама к нему липла, как муха, в койку лезла, а потом и вовсе в подоле принесла, неизвестно от кого.
Мне Степка не раз говорил, что уйти от нее хочет, мол, и ребенок на него вовсе не похож. Вот она и решила его убить, точно, некому больше. Меня забрали под белорученьки и увезли в тюрьму.
Галка примчалась тут же, еще когда со мной разбирались. Слухи ведь под деревней быстрее ветра бегут. Она молча лихорадочно стала собирать тебя, шепнула.
Рому я забираю, если что, говори, что это мой сын, иначе его в детский дом упекут. Ох и дура ты, Марьяна, одни беды от тебя, и себе, и мне жизнь ломаешь. В ту же ночь Галина бросила все, дом, хозяйство, села с тобой в поезд и укатила в город.
Больше я ее не видела. Уже потом, когда меня на 10 лет посадили, я срок мотала на зоне, она мне одно лишь письмо прислала. Здравствуй, сестра.
Рому я на себя записала, документы все сделала. Встретила мужчину хорошего, Андрея. Он его принял как родного, свою фамилию и отчество дал.
Да, фамилию я тоже сменила, так что теперь нас с тобой, кроме уз крови, ничего не связывает. Не могу я простить тебе мамину смерть, если бы не твои выходки, ей бы еще жить и жить. У нас дружная семья, Рому я люблю, как родного сыночка, даже больше.
Мы растим его в любви и ласке. Надеюсь, в нем никогда не взыграет твоя или Степана дурная кровь. Нас нищий.
Себе судьбу сама сломала, хоть сына помилуй. Зачем ему родная мать Зечка? Что ты ему сможешь дать? Мне жаль, Марьяна, что так все вышло. Но ты с самого детства была нам как чужая.
Не знаю даже, в кого такая пошла. Прощай, ответ можешь не писать. Я намеренно другой адрес оставила.
Не злись и не кляни меня, сестра. Так всем будет лучше. Я буду по возможности слать тебе посылки.
Но большего не жди. Живи, как знаешь. Вот и все.
Я тысячи раз перечитывала то самое письмо, да дыр его затерла, и наизусть выучила за годы отсидки. Сколько слез выплакала, не передать. Сначала злилась на Галку, даже ненавидела ее, думала, как же так? Я ведь мать, я тебя родила.
Как она посмела отобрать у меня сына? Но потом поостыла и поняла, что мне еще спасибо сестре сказать нужно. Ведь иначе тебя бы точно в детский дом забрали. А разве там жизнь слаще? И рост бы ты, ненавидя свою мамашу-тюремщицу…
А так в любящей семье растешь, одет, обут и сыт, и мое сердце спокойно. Вот я и смирилась. Решила, так и правда всем лучше.
А потом вышла. Куда идти? Возвращаться в деревню было жутко стыдно. Соседи и так от меня открещивались.
Зачем я им? Искать тебя я не стала. И правда, что бы я тебе дала? Ни кола, ни двора, и клеймозечка на всю жизнь. Так и скиталась то тут, то там.
Пила одно время сильно с горя. Видно и правда у меня дурная кровь. Так и тянула к бутылке.
Сходилось жить еще с мужчинами. Один раз даже беременела, но так и не смогла выносить ребеночка. Вот такая у тебя, Рома, мать непутевая.
Я ведь не старая еще, 53 всего. А выгляжу, как немощная старуха. В тюрьме болячки себе нажила, да и потом жизнь вон как помотала.
Ну что, сынок, узнал ты правду? Разве легче тебе стало? Теперь будешь меня ненавидеть, как все, презирать? Так ведь, скажи. Ведь я и правда ничтожество. Ничего путного не сделала в жизни, промотала ее задарма.
Мне так стыдно перед тобой. И Марьяна Васильевна горько зарыдала, опустив глаза и сотрясаясь всем телом. Роман не выдержал.
Слезы застилали его глаза. Он присел на кровать и обнял мать, буквально сгреб ее в охапку. Ну что ты, мамочка, как я могу тебя ненавидеть? Как ни крути, ты мне жизнь дала.
Я не бог и не судья. Это только твои ошибки, и тебе за них там, наверху, отвечать. Главное, ты все поняла, осознала.
Это ты меня, прости. Я же ведь и не знал, что, оказывается, мама моя мне тетка родная. Знаешь что, ты как поправишься, мы к моему отцу поедем.
Я вас познакомлю. Он так маму любил, души в ней не чаял. А тебя увидит, глазам не поверит.
Ты даже не думай, родная, я тебя теперь никуда от себя не отпущу. Со мной жить будешь. У меня квартира просторная, сам заработал.
Места всем хватит. Ну, полно, не плачь. Забудем все, что было в прошлом, надо жить здесь и сейчас.
У меня есть теперь ты, а у тебя я. Это же здорово. Марьяна Васильевна с такой нежностью смотрела на Романа. Спасибо тебе, сыночек.
Спасибо, родной. Неужто мне, непутевый, хоть на старости лет судьба улыбнулась? Неужто вымолила я такие прощения? Я ведь уж и не чаяла тебя найти. Думала, так и помру под забором, как псина приблудная.
Это все Юленька, мой ангел-хранитель, помогла. Какая девушка чудесная. Таких людей сейчас днем с огнем не сыщешь.
Спасибо за теплые слова, вдруг услышали о ней. Оказывается, Роман с мамой и не заметили, что все это время Юля стояла в проходе и все слышала. Но от шока боялась даже пошевелиться и выдать себя.
Роман Андреевич оглянулся и, увидев медсестру, подскочил. Ну вот, теперь и ты, Юля, знаешь мою тайну. Надеюсь, никому не расскажешь об этом.
Могу я на тебя рассчитывать? Девушка кивнула головой. Конечно, Роман Андреевич, я все понимаю. Ну ладно, я, наверное, не вовремя.
Побегу. А то хватится скоро. Да и вам пора.
Я так рада за вас. Это так трогательно, когда родные люди находят друг друга спустя много лет. Я даже прослезилась.
Роман Андреевич со всем другими глазами посмотрел на Юлю. Почему-то именно сейчас, в эту минуту, он понял, что любит ее. И эти милые золотистые локоны, выбивающиеся из-под медицинской шапочки, красивые лучистые зеленые глаза и мягкую нежную улыбку.
А главное, ее душу, добрую, отзывчивую и ни на кого не похожую. В тот вечер Роман Андреевич решился и пригласил девушку к себе. Юля, мне хочется пригласить вас в гости.
Вы не подумайте ничего дурного. Вы мне очень нравитесь, конечно, но я не хам и не маньяк какой. Приготовим ужин, посидим душевно, а то мне так тоскливо одному вечера коротать.
Девушка явно обрадовалась и тут же согласилась. Ее сердце затрепетало. Ну, наконец-то.
Роман ее заметил, не только как коллегу, но и как женщину. Они поехали к хирургу домой. По пути купили продуктов и вкусного вина и устроили настоящий пир на весь мир.
В четыре руки запекли утку с яблоками и нарезали салат. И так чудесно посидели. Щечки Юли раскраснелись от вина.
Она смеялась и щебетала безумовку. Роман на нее так смотрел, прямо любовался, а потом несмело взял за руку, поцеловал каждый пальчик и сказал. Как же мне хорошо с тобой, Юлечка.
Ты не представляешь. Понимаю, я старше тебя на целых десять лет. Тебе ведь двадцать пять всего.
Но знаешь, ты такая не по годам умненькая, серьезная, целеустремленная. Можно только мечтать о такой жене и хозяйке дома, как ты. Он так волновался, боялся, что сейчас девушка рассмеется и уйдет, но она вдруг также пристально на него посмотрела и проникновенно сказала.
Какие же вы мужчины слепые. Но неужели вы, Роман Андреевич, не замечаете, что нравитесь мне? Да я давно только и мечтаю о том, чтобы вы, наконец, увидели во мне не только ассистентку на операциях, а женщину, наконец. Я уж и прическу поменяла, и так, и эдак к вам.
А вы все, ты молодец, Юленька, хорошо поработала, из тебя выйдет толк. А я каждый раз вздыхаю и думаю, ну когда же я уже вместо этого услышу, я люблю тебя, Юленька. Хирург вдруг подхватил ее на руки и тихо прошептал.
Я люблю тебя, Юленька. Я болван, кретин, глупец. Как я мог не замечать такой прелести, скажи мне.
Они расхохотались, а потом стали страстно целоваться. Даудури. Обоих буквально захлестнула волна наслаждения.
С того дня парочка стала встречаться, и, конечно же, их счастливые лица и светящиеся от любви глаза не ускользнули от внимания коллег. Медсестры шептались. Вы заметили, как наш Роман Андреевич изменился? Его прямо не узнать.
То ходил скучный и нудный, а теперь только и знает, что улыбается. Гардеробчик освежил, стрижку модную сделал, да и Юля наша расцвела, прямо светится вся, и глаз с него не сводит. Что-то тут нечисто.
Не зря он ее окучивал, все расхваливал ее талант. Эти слухи дошли и до Юрия Петровича. И он взбеленился, стал буквально ненавидеть Романа Андреевича.
Дело в том, что ему давно нравилась Юля. Он вообще млел от молоденьких девушек. У него аж слюнки текли при виде Юлиных аппетитных форм и огромных наивных зеленых глаз.
Пытался неоднократно намекать ей, шутил, комплименты делал, но та резко отвечала и уходила, пресекая всяческие попытки. Значит, ему отворот-поворот. А этому хваленному коллеге любовь и жаркие ночи? Ах, так? Ну, погодите у меня.
Вылетите оба вместе с пигалицей из отделения. Уж я постараюсь. И Юрий Петрович рьяно взялся за дело.
Он стал писать анонимные кляузы, что, мол, Роман Андреевич систематически подбирает бомжей на улице и лечит их. А еще сбывает налево сильнодействующие препараты, а отчеты подделывает. Мало того, он развращает персонал.
Сделал своей очередной любовнице и новенькую молодую медсестру Юлию Епифанову. За месяц таких кляуз накопилось немало. Главврач не выдержал и вынужден был вызвать хирурга к себе на ковер для разбирательств.
Роман Андреевич пришел, ничего не подозревая, и спросил удивленно. «Аркадий Валерьевич, вызывали? Что-то случилось? Проверка какая намечается?» Тот начал сразу грозно. «Это я хочу у вас спросить.
А что случилось? Мне уже пятая кляуза на вас поступает от персонала, милейший. Коллеги пишут, что вы развращаете молодых девиц и спите с новой медсестрой. За лечение бомжи и тут взялись, да еще и препаратами приторговываете.
Что вы себе позволяете? Это уже наглость. Совсем взорвались?» Роман Андреевич тоже вспылил. Ему было противно слушать эту откровенную ложь….
«Знаете что, Аркадий Валерьевич, прежде чем поливать меня грязью, нужно было самому поднять свою пятую точку с кресла и разобраться. Я не потерплю такого отношения. Могу и уйти, мне тут так все осточертело.
Пашешь тут, как лошадь до седьмого пота, людям жизни спасаешь, а тебя еще и оболгать пытаются. Какой хороший коллектив, ничего не скажешь, дружный». Заведующее аж подпрыгнул.
«Да вы как со мной разговариваете? Вот бумага и ручка, можете уходить, я не держу. Не позволю у себя под носом темными делишками заниматься». Роман сгоряча написал заявление, а Аркадий Валерьевич подписал его тут же.
Так и остался лучший хирург отделения без работы. Попрощался со всеми, собрал свои вещи и ушел. Ему было до боли обидно, что с ним так обошлись, ведь он всю жизнь тут проработал верой и правдой, а его вышвырнули, как щенка.
Уходя, он шепнул перепуганной Юле. «Я жду тебя вечером дома». Мама он еще месяц назад перевез к себе после лечения.
Теперь его по вечерам всегда ждал горячий ужин и теплая душевная беседа. Вот и сегодня мама хлопотала у плиты. Услышав, что хирург вернулся, удивленно воскликнула.
«Рома! Сыночек! Ты уже дома? Пораньше отпустили? Что-то ты бледный и расстроенный. Что случилось?» Мужчина вздохнул. «Меня с работы уволили.
Ты представляешь, мама? Я всю жизнь в этом отделении, с самой ординатуры, никогда никому не отказывал в помощи, смены дополнительные брал, переработки. И вот она благодарность. Так обидно, да слез».
Женщина обняла сына, подбодрила. «Не расстраивайся, сыночек. Все как-нибудь утрясется.
Ты ведь специалист, у тебя руки золотые. Найдешь работу обязательно. А что Юлечка? Придет сегодня? А то уж три дня не было.
Я прямо соскучилась». Прикипела к ней, будто к дочери. Роман Андреевич спросил.
«Мама, а как ты смотришь на то, если я предложу Юле руку и сердце, и она будет жить с нами? Я ее очень люблю. Не представляю, как она там теперь одна будет без меня. Заклюют ведь бедную».
Марьяна Васильевна затараторила. «Я только счастлива буду, если вы с Юлей поженитесь. Вы так подходите друг к другу, честное слово.
Гляжу на вас и не налюбуюсь. Вот уж и вечер, а Юли все не было». Обеспокоенный Роман поехал к ней домой, чувствуя неладное.
Он застал Юлю в пижаме и заплаканное. Тут же обнял ее и стал расспрашивать. «Любимая, что стряслось? Ну не плачь, моя маленькая, расскажи.
Тебя кто-то обидел? Юля рассказывала. После твоего ухода я побежала к заведующему и сказала ему все, что думала. А потом написала заявление и тоже уволилась.
Вот так. Я не могу и не хочу без тебя там работать. На меня будут все коситься.
Еще и этот мерзкий Юрий Петрович, я его терпеть не могу. Павлин самодовольный. Ходит, как начищенный самовар и от радости аж подпрыгивает.
А теперь вот реву. Как я буду за съемное жилье платить без работы? Что мне делать?» Роман решительно сказал. «Тебе не нужно ничего платить, потому что ты переезжаешь ко мне.
Прямо сейчас. Я маму предупредил. Она счастлива и уже ждет нас вдвоем.
Собирайся. Ничего, малыш, все образуется, вот увидишь. Главное, мы вместе и любим друг друга.
А еще мы завтра же подаем заявление в ЗАГС. Я тебя никому не отдам, так и знай. Ты только мое сокровище.
Ясно тебе?» И он поцеловал ее в носик. Девушка засияла, тут же вытерла слезы и побежала собирать вещи, позабыв о всех горестях. За всеми этими бурными событиями Роман Андреевич так до сих пор и не проведал отца, хотя обещал ему познакомить с ним маму и невесту заодно.
Так что они все вместе решили это сделать. Набрали гостинцев и отправились в гости. Андрей Иванович как раз закончил поливать огород, когда услышал, как лает старенький пес жучок.
Он удивленно пошел открывать, потирая натруженную за день спину. Когда увидел сына, обрадовался и кинулся обниматься. Но переведя взгляд на пожилую женщину рядом, Андрей Иванович вскрикнул и стал падать в обморок.
Роман испугался, подхватил отца и занес во двор, стал махать на него газеты и брызгать водой из бутылки. Наконец мужчина пришел в чувства, снова глянул на Марьяну Васильевну и стал плакать и шептать. «Галочка, да как же так? Сынок, я сошел с ума, да?» Роман стал успокаивать отца.
«Нет, нет, папа, успокойся. Я тоже, когда увидел в первый раз Марьяну Васильевну, чуть в обморок не рухнул. Это не Галя, это ее родная сестра-близнец и моя биологическая мама, как выяснилось совсем недавно».
Пожилой мужчина тер виски и только часто моргал. «Какая еще биологическая мама? Ты что такое говоришь? А Галочка тогда кто?» Супруга никогда не говорила, даже не упоминала, что у нее есть сестра родная. «А это что за красавица? Невеста твоя? Ты нас так и не успел познакомить.
Расскажите все по порядку». Роман Андреевич представил наконец и Юлю. «Да, папуль, это моя невеста, Юлечка.
Мы очень любим друг друга. Ну все, пойдемте в дом, там и поговорим». Все прошли в дом, расселись поудобнее на диванах, и Роман Андреевич с Марьяной Васильевной вкратце рассказали отцу всю историю со своим рождением.
Отец бледнел, краснел, а потом тоже стал рассказывать. Дело вот как было. Галочка продавцом работала, хоть и малыш у нее грудной был.
Как-то с соседкой договаривалась, и та за ребенком приглядывала, когда она на смене была. Еще и заодно училась на товароведа, а магазин этот как раз почти около моего дома был, я туда часто за хлебом бегал. Сам-то я водитель по профессии.
Так вот зашел я однажды хлебушка-то купить, а там Галя. Ну и все. Я увидел ее и пропал.
Вот хотите верьте, хотите нет, влюбился как мальчишка с первого взгляда. Она сначала ни в какую встречаться не хотела, мол, ребенок у меня маленький, не до того мне сейчас, зачем тебе эта обуза. Но я ее таки уговорил.
Стал в гости к ним захаживать, а как тебя Рома на ручки взял, прямо душой прикипел. Ты сразу мне оголкать, улыбаться стал, ручки потянул. Я стал Гале помогать и по дому, и с тобой нянчился, и деньгами.
Вот она мне и поверила, оттаяла и приняла мою любовь. Так мы с Галочкой сошлись жить, расписались, всю честь по чести. Я тебе свою фамилию дал, ты для меня всегда был родным.
Сам же знаешь, сынок, мы с твоей мамкой душа в душу жили. Всякое бывало, и ругались, и мирились, но никогда надолго не обижались друг на друга. Жена знала ко мне подход, пирогов напечет, запах на всю квартиру стоит.
Принесет на блюдечке парочку и хитро так смотрит. Ну как тут устоишь? Да и я ее старался баловать, частенько цветы и дарил. Знал, что она ромашки любит, пусть еще роз самых распрекрасных.
Сбегаю с утра, на рынке у бабулек куплю, пока Галочка проснется, а я ей уже букетик на кухне оформлю. Она ошмылела. Мелочь, а приятно.
Эх, Галчонок мой, Галчонок, унесла тебя хворь проклятая, отобрала у меня. Ну вот сколько прожили, а про сестру она никогда ни разу не упомянула. Рассказывала только, что родом из деревни, родители померли давно, вот и весь сказ.
А оно вон что оказывается. Так моя жена и вовсе чужого малыша как своего растила. Вот так дела, никогда бы не подумал.
Она тебя, Ромчик, пусть и жизни любила. Не дай бог заболеешь, сама вся изведется, ночи не спит, возле кроватки сидит, целует да лечит. Тем более, что своих детей нам Бог так и не дал.
Так что ты, сынок, для нас всегда единственный свет в окошке и смысл жизни был. Так что ты уж не злись на нас, сынок, что так вышло. Для меня ты всегда был родным, ближе нет человека.
Ну а галочку не мне судить. Я ее любил и до сих пор люблю. Тоскую страшно…
Знать не могла она поступить по-другому. Роман Андреевич кинулся обнимать старика. Да что ты, папа! Лучшего отца и придумать сложно.
У меня было счастливое и замечательное детство. Вы мне все дали и помогали во всем. Я вас люблю.
Но и все же я рад, что нашлась моя родная мама. Как ни крути, родила-то меня она. Так что мы с ней теперь вместе живем.
Я же тебе главного не сказал, папа. Я женюсь. Мы с Юлей уже в ЗАГС заявление подали.
Так что готовься на свадьбе отплясывать. Вот только с работой все утрясется. Потом они все вместе еще долго беседовали, пили чай с тортом, ели свежую клубнику с грядки и не могли наговориться.
А Андрей Иванович все поглядывал на Марьяну и думал. Господи, ну как же на галочку похоже. Одно лицо.
С ума сойти. Жизнь пошла своим чередом. Вскоре Романа Андреевича и Юли позвали в частную клинику.
Сначала на полставки, а вскоре на полный день. Вот где оценили способности доктора по заслугам. Спустя год слава о нем гремела уже далеко за пределами области, а на консультацию записывались за месяц.
Да и зарплата тут даже у Юли была достойная, и семейство решило продать квартиру и домик отца и купить загородный большой особняк, чтобы жить всеми вместе. Ведь родители не молодеют, и за ними нужен уход и пригляд. Юля благополучно забеременела и родила чудесную девчушку Машу.
Марьяна Васильевна и Андрей Иванович наперебой хотели понянчиться с внучкой. Они вообще очень сблизились. Мужчина часто и много рассказывал о жизни с Галочкой, о том, каким рос Ромка, а Марьяна впитывала все как губка, будто мысленно проживая жизнь с ней.
Она сходила на могилу сестры, покаялась и попросила прощения за все свои грехи молодости, и благодарила ее не раз, что та вырастила такого замечательного человека из ее сына. Теперь Марьяна уже не обижалась на сестру, она понимала, что сама бы не смогла дать и сотой доли того, что дала Роме Галина. Ведь он рос в атмосфере добра, любви и спокойствия.
Даже если бы Степан не умер, разве жилось бы им спокойно? Вряд ли. Так что Галя, можно сказать, уберегла племянника от всех напасти и укрыла своим крылом. Прошло 10 лет.
Роман Андреевич так и трудился в той же клинике, но был уже давно заведующим, а Юля старшей медсестрой. Дочка росла умненькой и смышленой, и радовала родителей хорошими отметками. Бабуля не могла надышаться на внучку.
Казалось, она пытается восполнить ту пустоту в душе, которая осталась от того, что не воспитывала сына, не додала ему тепла и ласки, и теперь она старалась во все. В один из самых обычных дней в холл клиники вбежали молодые люди, парень и девушка. Они несли на руках мальчика.
Тот стонал, а из ноги текла рекою кровь, заливая белоснежный пол. Девушка кричала «Помогите! Спасите! Ребенок умирает!». Перепуганная медсестра Илона приняла ребенка, позвала Романа Андреевича, а сама пыталась растолковать визитерам, что клиника-то частная и за все платить придется.
Но те только кричали «И что теперь? Вы ему не поможете? Откуда мы знали, частная она или нет? Видим, мальчишка с велосипеда упал, ногу сильно повредил, плачет, встать пытается. А вы рядом как раз находитесь. Вот мы его к вам и принесли».
Роман Андреевич решительно сказал. «Илона, некогда сейчас выяснять, кто и что. Готовь операционную.
Положение серьезно. Видимо, сухожилие задето. Время дорого.
Так, боец, не дрейфь, все будет хорошо. Как тебя зовут? Сколько полных лет? Не реви, отвечай быстро и четко». Мальчик тараторил с перепугу.
«Павлик я. Десять лет мне. А это очень больно. Вы ведь операцию делать будете? Я ведь не умру!».
Роман Андреевич улыбнулся. «Нет, Павлик, ты не умрешь. Ты скоро снова мяч гонять будешь.
Тебе укол сделают и ты уснешь. Ничего не бойся. А когда проснешься, все уже позади будет.
Везите его в первую операционную, я сейчас буду». А сам сказал ребятам. «Спасибо вам, что не оставили мальчишку в беде.
Это дорогого стоит. Не нужно денег, идите, я сам разберусь». Операция прошла успешно.
Ногу зашили виртуозно, ребенок был еще под наркозом и крепко спал. Не успел Роман Андреевич переодеться, как в кабинет к нему ворвался Юрий Петрович. Тот самый зловредный хирург из бывшей работы.
И стал кричать. «Где мой сын? Пашка? Что с ним? Объясните мне, кто не…» И вдруг, увидев Романа Андреевича, он осекся на полусловии. Хирург улыбнулся и ответил.
«Ну, здравствуй, Еремин. Вот и свиделись. Не кричи, с сыном твоим все хорошо.
Я его прооперировал только что. Он с велосипеда упал, и ногу сильно порезал об осколки битого стекла. Сухожилие было задето.
Хорошо его прохожие заметили и сюда принесли на руках. Молодая парочка. Они не знали, что клиника частная.
Ну, а я ж не мог мальчику помощь не оказать, поэтому и сделал операцию без оплаты. Павлик еще под наркозом, спит пока. За ним медсестра наблюдает.
Скоро должен уже прийти в себя». Юрий Петрович искренне благодарил хирурга. Ему стало жутко стыдно, что он столько гадостей тогда сделал такому хорошему человеку.
Мужчина тараторил. «Спасибо тебе, Роман, искренне, от души. Ты моего сына спас.
Золотой ты все-таки человек. Я все оплачу, не переживай. И знаешь, Ром, я хочу попросить у тебя прощения.
Ведь это я тогда на тебя те самые кляузы писал. Из-за меня тебя и выгнали. Прости меня.
Не давало мне тогда покоя, что ты более талантлив, успешен, тебя любят и уважают. Вот и решил тебе насолить. И сам толком не знаю зачем.
Да еще к Юльке приревновал сильно, она ведь и мне нравилась. Понимаю, что женат, но…» Хирург только вздохнул и философски ответил. «Я не сержусь, честно.
Более того, как оказалось, все, что не делается, все к лучшему. Так бы я сам никогда не решился жизнь поменять. Все горбатился бы за те копейки.
А так все само собой случилось. Теперь я работой доволен. Женился, вот, дочку воспитываю.
Мать свою нашел. Я наконец-то счастлив, Юра, честное слово. Так что не будем вспоминать былые обиды.
Все мы не без греха. Хотя, признаюсь, я очень болезненно тогда переживал, что меня оболгали и вышвырнули. Но Юля и родители поддержали.
Уверили, что все наладится. Так оно и случилось. Ну что, пойдем поглядим, как там твой боец? Он у тебя молодец, держался стойко.
Не раскисал особо. Они прошли в палату. Мальчик как раз проснулся.
Увидел отца и очень обрадовался. Папа, ты приехал? Нашел меня? Мне так было страшно. Ты не будешь меня ругать? Ведь я новый спортивный велик погнул.
Там колесо еще проткнулось. Ты ведь мне его только купил. Я не специально, честное слово.
Юрий Петрович обнял сына. Сыночек, радость моя. Я так за тебя испугался.
Хорошо, что ты мой телефон тем людям, что тебя спасли, дал. Они-то мне и позвонили. Сказали, куда тебя определили.
Не буду я тебя ругать, не переживай. Но впредь прошу тебя, не уезжай так далеко от дома. Видишь, как оно может случиться…
И скажем огромное спасибо Роману Андреевичу, что тебя спас. Хотя клиника и частная мог бы и отказать. Он настоящий талант.
И теперь из-за тебя спокоен. Точно знаю, будешь скоро бегать. Юрий Петрович вдруг предложил.
Знаешь что, приходите с семьей к нам в гости, когда Пашка выздоровеет. Мы будем очень рады. Роман Андреевич ответил.
А давайте лучше вы к нам. Что мы там будем в квартире ютиться. А у меня теперь особняк загородный и двор с беседкой просторный.
Я тебя и с дочкой, и с родителями познакомлю. Шашлычок пожарим. Они так душевно расстались, пожав друг другу руки, будто и не было старых обид, и решили дружить с семьями.
Дома Роман рассказал супруге о произошедшем. Она напряглась. Милый, а ты точно уверен, что это хорошая идея? Начать дружбу с Юрием Петровичем.
Он столько гадостей нам сделал. Ты думаешь, он мог измениться? А вдруг снова что-то задумал? Кто его знает? Боязно как-то. Я-то хорошо помню, как он тебя ненавидел и на меня ссально смотрел.
Мужчина поцеловал Юлю. Родная, ты, конечно, во всем всегда права. Мне и самому удалось это решение нелегко.
Я ведь тогда еле отошел от такого предательства и лжи. Но знаешь, я сегодня его увидел, посмотрел в его глаза. Они не врут.
Он искренне просил прощения. Давай дадим человеку второй шанс. У него такой сын чудесный.
Павлик. Ровесник нашей Машуни. Это младший его ребенок.
Попробуем наладить отношения. Но это потом. Сначала пусть Паша поправится.
К счастью, Павлик быстро встал на ноги и вскоре встреча двух семей состоялась. Больше всех нервничала Юля. Почему-то она все не доверяла Юрию Петровичу, ждала какого-то подвоха.
Но все прошло чудесно. У него оказалась прекрасная жена и двое сыновей. Они прекрасно провели время.
Кушали ароматный шашлык и пили вино, привезенное Романом с юго в прошлым летом. Уже будучи изрядно навеселей, Юрий Петрович встал, поднял бокал и сказал. Я хочу выпить сейчас за людей, которые буквально перевернули все мои представления о жизни и личным примером заставили измениться.
Это мой давний коллега и действительно очень талантливый хирург Роман Андреевич и его очаровательная супруга Юля. Я ведь раньше, как думал всегда, в погоне за славой и карьерой все средства хороши, и нечего жалеть кого-то и давать слабину. Вот делал людям гадости, выжил Романа именно я, каюсь.
Думал, ну вот, теперь я на коне, а нет. Пациенты все равно искали именно его и шли уже к нему в частную клинику. А когда он спас моего сына, взяв его без разговоров на операцию, я совсем другими глазами на все посмотрел и задумался.
А как бы я поступил на его месте? Что для меня было бы важнее, блестящая карьера и хлебное место или жизнь чужого незнакомого мальчишки, за которого, возможно, еще и платить придется, и начальство выволочку устроит за самоуправство? И мне стало жутко стыдно, правда. Я понял, что Роман человек с действительно большим и любящим добрым сердцем. То же самое могу сказать и о Юле.
Я помню ту историю, когда она тайком помогла женщине с улицы и лечила ее. Я ведь первый тогда возмущался. Как это так? А сейчас смотрю на всю вашу дружную семью и думаю, что Юля была во всем права.
Она не задумываясь помогла человеку, просто человеку, невзирая на то, кто он, понимаете? Это дорогого стоит. Ребята, вы меня простите, что был таким самодуром черствым. Я действительно благодаря именно вам сильно изменился и хотел бы с вами и дальше дружить.
Все захлопали. Марьяна Васильевна даже прослезилась, а Роман подхватил. Спасибо за теплые слова, Юра.
Мы только за. Так давайте выпьем за дружбу. Ну-ка, до дна.
С тех пор два хирурга очень сдружились. Никто и не вспоминал больше былое. А спустя еще 10 лет их дети Маша и Паша полюбили друг друга.
Вот так подростковая дружба между ними плавно переросла в любовь. И теперь уже оба хирурга весело отплясывали танцы на свадьбе детей, став не только друзьями, но и родственниками. В жизни всякое бывает.
Человек так устроен, что делает и добрые дела, и не очень. Важно вовремя одуматься и все осознать. А главное уметь прощать.
Тогда и жить легче, и жизнь проще.