Когда мы видим нечто красивое — нейроны нашего мозга выделяют эндорфины, и мы испытываем удовольствие. Но почему? Об этом в своей книге «Эволюция человека: обезьяны, кости и гены» рассуждает известный российский биолог и популяризатор науки Александр Марков.
Наше чувство прекрасного — весьма непростое явление, которое складывается из множества разных факторов. Например, человеческое тело мы считаем красивым, если оно на инстинктивном уровне свидетельствует нам о качественном генофонде данного индивида: «Красивая женщина родит крепких и здоровых детей». Тем, кому не нравились «красивые» внешние признаки — выбирали себе «некрасивых» (читай — больных, недостаточно крепких, не плодовитых, слабых, не выносливых и т. д.) партнеров, их потомство было слабее или не рождалось вообще, а потому такие люди отсеивались половым отбором, а вместе с ними и гены «непонимания красоты» и «безвкусицы».
Очень надежный «индикатор приспособленности» как человека, так и остальных животных — симметричность. Чем симметричнее тело и лицо, тем, как правило, здоровее, крепче индивид, в его геноме меньше вредоносных мутаций. Симметрия — вообще важнейший фактор, который определяет красив ли человек или нет, об этом свидетельствуют многочисленные эксперименты. Вероятно, поэтому нам нравятся предметы правильной формы, и мы считаем их красивыми, и особенно если их симметрия достаточно искусна, сложна и немножко несовершенна — например, снежинки. И именно симметрия, конечно, является одним из главных мотивов изобразительного искусства.
Интересно, что любовь ко всему симметричному, вероятно, уходит корнями еще в незапамятные времена. Об этом можно подумать глядя на форму ашельских рубил — бифасов. Палеолитические люди тратили столько сил и времени, чтобы придать им правильную, симметричную форму! Для чего? Ведь нож может быть каким угодно — был бы острый кончик и режущий край. Форма бифасов похожа на клыки хищников, может быть, они были их прообразом? Однако клыки, как правило, обычно бывают изогнуты. Древние же мастера делали их прямыми, с правильной двусторонней симметрией. Некоторые исследователи предполагают, что симметричные формы ашельских рубил в свое время служили своеобразным «индикатором приспособленности» для эректусов и гейдельбержцев, поэтому могли даже поддерживаться половым отбором.
Существует и еще одна концепция в теории эволюции, которая помогает разобраться в том, почему в нас заложено чувство прекрасного. Ее называют идеей «сенсорного смещения» или «сенсорного драйва». Живому существу, прежде всего, необходимо выжить и оставить потомство, поэтому наше восприятие должно быть выборочным — быстрее всего оно должно выделять из окружающего мира ту информацию, которая необходима нам для выживания и размножения. Если бы наше восприятие было бы всеохватывающим, объективным и не избирательным — это потребовало бы очень больших ресурсов нашего организма и в конечном итоге оказалось бы неэффективно.
Александр Марков: «»Энергичность реакции» основана на мотивации, а мотивация у животных неотделима от эмоций. Если мы хотим манипулировать эмоциями какого-нибудь животного (например, человека), следует предъявлять ему такие стимулы, на которые его мозг в ходе эволюции приспособился реагировать наиболее бурно». Так, возможно, поэтому в столь яркие цвета окрашены крылья дневных бабочек — ведь глаза бабочек на протяжении миллионов лет «настраивались» на восприятие ярких цветов — источник пищи, поэтому если у потенциального брачного партнера будут тусклые крылья — он попросту его не заметит.
Интересно, что для того, чтобы по максимуму воздействовать на кого-то — достаточно предъявить ему так называемый сверхстимул. Для того, чтобы это понять, представьте, что вы собираете ягоды в лесу. После того, как вы целый день потратили на то, чтобы насобирать хорошее ведро брусники — что вы увидите первым делом, когда придете домой, с упоением ляжете на диван и закроете глаза? Конечно, ту самую бруснику! Причем, самый большой куст, с самыми крупными и красными ягодами, которых на самом деле, вероятно-то, и не бывает. Этот куст — идеальный образ той цели, которую целый день высматривали ваши глаза. «И он (куст — NS) кажется таким реальным, таким настоящим, что психологические корни идеализма перестают выглядеть такими уж непонятными», — пишет Марков. Поэтому если кому-то вдруг захочется произвести на вас самое сильное впечатление в этот момент — ему стоит предъявить вам именно этот обсыпанный крупными ягодами куст брусники. 
Именно поэтому «палеолитические венеры» — множество доисторических статуэток женщин, обладающих общими признаками (многие изображены тучными, невероятно грудастыми или беременными), датирующихся верхним палеолитом (около 40-12 тыс. лет назад) — это тоже «сверхстимулы». Когда мужчина времен верхнего палеолита смотрел на эти фигурки — его мозг выделял эндорфины, окситоцин и другие гормоны. Конечно, эти же фигурки могли служить и какой-то другой роли, могли, например, быть символом плодородия, однако сверхстимулами от этого они быть не переставали.
А еще эндорфины выделяются, когда мы испытываем стресс или легкий испуг. «Может быть, поэтому палеолитическим художникам казались прекрасным (да и нам кажутся) не только крупные травоядные животные — потенциальная добыча, напоминание о волнительных сценах охоты, — но и силуэты опасных хищников», — заключает Александр Марков.