Директор школы только подъехал к своему дому. Настроение у него было настолько паршивое, настолько отвратительное, что не хотелось даже приходить домой. Не было никакого желания рассказывать обо всём случившемся жене, которая вообще могла встать на сторону тех, кто так жестоко обошёлся с молоденькой учительницей, совершенно не подумав о том, что жизнь её навсегда будет сломана.
Директор сидел в машине. Не знал, как поступить дальше.
Что придётся делать, на какие ухищрения придётся пойти, чтобы наказать ребят, которые в этот момент не думали ни о чём, ни о ком, кроме собственного удовольствия. Страшно было представить, что из всех этих, с позволения сказать, детей вырастет. Страх, который появился у него в груди, заставил его чувствовать себя более живым.
Но при этом появилось ощущение, что он не справляется с накопившимися эмоциями. И что совсем скоро он взорвётся, тогда места вокруг будет мало всем. «Ты чего там застыл?» — спросила супруга, выходя на балкон, наблюдая за тем, как муж её всё ещё сидит в машине, как будто бы тянет время.
Ей это не нравилось, хотя она и старалась скрыть эмоции. Директор школы махнул ей рукой, как бы показывая, что сейчас выйдет и всё в порядке. Но нет, он был далеко не в порядке.
Он вышел из машины, поднялся в квартиру, всё ещё смотрел по сторонам так, как будто бы всё, что его окружает, было ему чуждо. «Ты чего там застыл?» — повторила жена, как только он зашёл в помещение, как только оказался рядом с ней. «У нас трагедия в школе произошла», — сказал директор школы, снимая с себя уже изрядно потрёпанный пиджак, поскольку за сегодняшний день он набегал так много, что дорогая вещь превратилась уже почти в хлам.
«Не знаю, в новостях ничего не было», — сказала супруга, пожимая плечами, всем своим видом показывая, что она не при делах, но при этом готова выслушать его. В такие моменты её наигранный тон раздражал его, потому что для него произошла трагедия, а для неё — очередной повод, чтобы распустить сплетни. Он взял себе верхнюю одежду, вошёл в помещение, вошёл в кухню, сел за стол, закрыл лицо руками.
Сложно было говорить о том, что случилось, и ещё сложнее будет объяснить, что один из виновных был сыном лучшей подруги его жены. Почему ребята пошли на такое? Такое, почему дети, которым едва исполнилось восемнадцать, которые только выпускаются из школы, пошли на такой страшный поступок, совершенно не думая о человеке, которого они угробили? Филипп Владимирович не знал ответа на этот вопрос. Жена, уже встревоженная, уже вся натянутая, словно струна, порхала вокруг него, дожидаясь, пока он с ней заговорит.
Но Филипп Владимирович молчал. Мужчина был полностью погружён в свои тягучие мысли. Сложно было думать о чём-то, что было связано с работой, с произошедшим, ведь у него в голове не укладывалось, что всё это произошло в его школе.
Прав был Роберт, когда говорил, что надо уходить с этой работы. Давно надо было оставлять место, которое уже давно не было свято ни для детей, ни для родителей. Родители списывали воспитание отпрысков на школу, совершенно забыв, сколько перед этим дети были у них на попечении, и что школа занимается обучением, а не воспитанием.
И в этот раз, когда вся правда всплывёт наружу, все вокруг тоже будут говорить, что виновата школа, что директор был такой-сякой. И всё это будет бесконечно его мучить, а ещё других учителей, всех, кто окажется замешан в этой жуткой истории, которая по-прежнему была невыносима. «Старшеклассники после выпускного иzнасиловалu молодую учительницу», —…
сказал Филипп, выдавая всё на одном дыхании, понимая, как тяжело будет сосредоточиться, чтобы признаться в этом в следующий раз. Жена, которая стояла рядом, не знала, как реагировать на происходящее, потому что, казалось бы, школа — одно из самых безопасных мест, но, видимо, женщине вообще нигде нельзя было быть в безопасности. «Какой ужас! И что теперь с ними будет? Что, теперь поймают всех? Кошмар какой! Может, они были пьяны?» — спросила супруга.
Мария уже искала им оправдания, как и все те, которые машинально винили во всём жертву. «Это их не оправдывает. Но самое противное было то, что они были не настолько пьяны, чтобы это могло хоть как-то смягчить отношение к ним после случившегося.
Поскольку всем уже восемнадцать, я надеюсь, что, когда дело дойдёт до разбирательства, их посадят», — сказал мужчина. «Ты что, они же дети совсем. У них впереди учёба, и ты же, считай, всю жизнь им изуродуешь», — сказала Мария.
Филипп посмотрел на неё с удивлением. Он явно не ожидал, что она окажется из тех, кто будет заниматься обвинением жертвы. Это Филипп увидел всё своими глазами.
Это он успокаивал несчастную учительницу, которая всё отдала ради этих детей, которая старалась выбить для них лучшие места, возила их по всем экскурсиям, отпрашивала занятия и сказала, что она их любимая учительница. Но были те, кто видел в ней только объект. И сейчас супруга его, которая стояла прямо перед ним, защищала уродов, которых нельзя было назвать людьми, не то что детьми, а то, что они ей жизнь изуродовали — ничего.
«Дети не дети, уже достаточно взрослые, чтобы нести ответственность за свои поступки. Так что пусть теперь получают по полной программе. Все обвиняют жертву, пока сами не оказываются на её месте», — довольно резко сказал Филипп. Жена только отрицательно покачала головой. Как бы выражая своё сочувствие, но он уже знал, что она не сочувствует, у неё были и совсем другие мысли в голове.
Как наверняка будут у всех тех, когда появятся первые новости. Все ополчатся против молодой учительницы, видимо, поэтому она и не собиралась инициировать открытие дела, потому что знала, что её заклюют, решат, что она испортит молодым ребятам жизнь. Филипп Владимирович, первым делом после ужина, который так и не завершился, позвонил своему брату, потому что это был единственный человек, который мог поддержать его, помочь ему достучаться до родителей и вообще достойно наказать их.
Роберт предложил встретиться. Тогда Филипп, уже совершенно разбитый, предложил увидеться на следующий день. Когда Роберт приехал, Филипп был ещё в худшем настроении, чем вчера.
Он проснулся, и в груди у него была надежда, что всё, что случилось, на самом деле просто его больное воображение, плохой сон. Но всё оказалось реальностью. И настолько всё было отвратительно, настолько в его голове всё сложилось в единую жуткую картину, что он ярко вспомнил, как своими глазами увидел это преступление и как сначала застыл в изумлении.
Это он оттаскивал мальчишек, это он вышвыривал их из кабинета, не чувствуя даже собственных ног. Потом же всё рассказал Роберту. Тот был в шоке, что сначала даже не знал, как реагировать.
«Ужас какой! Я даже не думал, что такое может случиться в школе», — сказал Роберт, качая головой, полностью погружаясь в тягучие мысли, которые теперь мучили его. «Давно тебе говорил, надо уходить со школы. Это уже не такое место, как было в наше с тобой время.
Это притон. Они воспитывают из них зверей и потребителей, а потом во всём будет виновата школа». Пока Роберт разговаривал, брат его только кивал.
Потому что здесь была настоящая правда. Филипп чувствовал, что разваливается, не может ничего с собой поделать, постоянно прокручивает в голове случившееся. «Ты хочешь, чтобы я отомстил? Ты меня позвал для этого?» — спросил он, наблюдая за действиями брата, понимая, что сам на этот разговор уже не решится…
«Сначала хочу, чтобы всё разобрали по-честному. Если наше законодательство окажется не в силах, тогда уже хочу, чтобы ты был наготове. Мне важно знать, что ты за это возьмёшься, потому что у меня потом другого варианта не будет», — сказал Филипп Владимирович, наблюдая за действиями брата.
«Один твой звонок — я всё сделаю, так что не переживай, я всегда на твоей стороне», — сказал Роберт, хлопая его по плечу. «Знаешь, что самое противное? Я вчера жене рассказал, и она вроде женщина, должна понять. Понять, а она во всём обвинила несчастную учительницу, начала их оправдывать, мол, они дети, жизнь им испортит.
Я был в таком шоке, даже не верится, что это моя жена. А когда она узнает, что один из этих уродов — сын её лучшей подруги, там вообще пиши пропало, точно всё спустит на тормоза и станет его защищать. Может, и до развода это дойдёт.
Потому что для неё эта подруга — как священная корова в Индии». Недовольно высказался Филипп. Роберт стоял словно громом поражённый.
Разговор этот стал для него настолько неожиданным, настолько тяжёлым, что он до сих пор не мог прийти в себя. И всё ещё проживал снова и снова случившееся, заставляя себя быть предельно жёстким, готовым к мести, как только позвонит ему брат. Филипп знал, что может надеяться на своего брата, который никогда не отказывал в помощи, но, более того, имел возможность отомстить как следует, чтобы уроды эти на всю жизнь запомнили, как жестоко поступили с другим человеком.
После этого Филипп Владимирович решил поехать к учительнице, чтобы в очередной раз уговорить её возбудить дело, чтобы она согласилась наказать тех, кто так жестоко с ней поступил, потому что в противном случае они уйдут безнаказанными и пострадает кто-нибудь ещё. Когда он доехал до квартиры, то был удивлён, что она собрала почти все вещи. «Лер, ты что, правда уедешь?» — удивлённо спросил Филипп, не веря, что она захотела сбежать, оставив всё как есть.
«А что ты мне предлагаешь?» — совершенно убитым тоном сказала она, не понимая, что он от неё хочет. Как отделаться от человека, который хоть и оказал ей помощь в тот момент, но явно желал какой-то собственной мести, а она хотела как можно скорее уехать отсюда? Филипп Владимирович смотрел на учительницу, которую сам принимал когда-то на работу. Тяжело было осознавать, что этот человек пережил самый настоящий кошмар, и что теперь она не видит иного выхода, чем уехать как можно дальше, чтобы всё забылось или хотя бы притупились ощущения.
«Уеду, пройду какие-нибудь курсы, буду заниматься ногтями, волосами, да чем угодно, но в школу больше не ногой. Всю свою жизнь я хотела быть учительницей. Училась, повышала квалификации.
А ради кого эти все курсы? Даже местный учитель года — получила премию. И ради чего? Чтобы стать куском мяса для каких-то уродов?» — спросила она и тут же заплакала, потому что больше не могла себя сдерживать, и слёзы полились градом. Директор школы обнял её, но она словно на автомате отпихнула его, отошла в сторонку, боязливо поглядывая на него, давая понять, что она слишком напугана, что каждое его действие заставляет её снова вспоминать пережитый страх.
Филипп примирительно поднял ладони, показывая, что не собирается больше к ней прикасаться. Но она не расслаблялась ни на секунду. Сейчас стало ещё более понятно, что она никогда не сможет прожить эту ситуацию и отпустить.
«Нужно начать разбирательство. Ты что, спустишь всё на тормоза?» — спросил он удивлённо, давая ей понять, что он как раз-таки готов к мести. Но, видимо, её мнение совершенно не учитывалось.
«Ты сейчас думаешь только о себе. А сколько людей может пострадать, если ты ничего не предпримешь? Знаешь, Филипп, слишком много времени провела в школе, доказывая, что мне не всё равно на других людей, что я готова учить любого, готова дать помощь, поддержку, заниматься дополнительно. Никаких не надо было доплат.
Ничего. Я просто хотела подарить этим детям лучшее будущее. Вот тогда я не думала о себе и что получила в ответ?
Спасибо, с меня хватит?» — довольно резко ответила она. Он осознал, что переубедить её бесполезно. Просто так уйти он не мог, понимая, что если он сам не инициирует начало всего этого дела, всех этих разбирательств, то она просто уедет.
И тогда ситуацию замнут, все всё позабудут, а чудовища эти получат шанс снова поступить так, но уже с другим человеком. «А что, если они потом ещё и над кем-нибудь надругаются? А что, если они потом ещё над кем-нибудь надругаются?» — спросил Филипп, уставившись на неё. Теперь он заметил, что слова возымели эффект.
Она посмотрела на него куда более осознанным взглядом. «Как только я дам знак, как только заведут дело, их родители меня сожрут. Меня сожрёт общество, все будут против меня.
Я не хочу вязаться во всё это, не хочу проходить через этот кошмар снова. Вы меня не понимаете, никогда не поймёте. Потому что сами в такой ситуации не были, и врагу не пожелаю пережить такое же, но хочу, чтобы вы просто оставили меня в покое», — отрезала она.
Когда Филипп покинул её квартиру, он слышал, как она плачет, ему было больно, что он причиняет ей столько неудобств. Но с другой стороны, ему хотелось, чтобы она хоть немного почувствовала, что будет нести ответственность за то, что уроды эти продолжат свои преступления. Может пострадать немало людей только потому, что она, в свою очередь, ничего не предприняла.
Он оставил ей записку в столе, в надежде, что, когда она немного успокоится, прочтёт её и поймёт, как важно, чтобы она всё-таки начала это дело. Видимо, доверившись директору, она всё-таки решилась на этот шаг. Написала заявление, но если директор рассчитывал, что всё-таки сможет достучаться до окружения, всё оказалось совсем иначе.
Всё произошло именно так, как говорила учительница. Все накинулись на неё. Начали говорить, чтобы она забрала заявление, что она испортит ребятам жизни вообще…
«Потерпела и забыла». Ситуация обострилась настолько, что даже появились новости в СМИ, и естественно, жена директора школы всё узнала. Она побелела от злости, когда поняла, что он скрыл от неё, кто действительно совершил это жуткое преступление, и что она осталась не у дел.
Её трясло от мысли, что он просто пренебрёг её отношением к подруге и её ребёнку, и теперь она была готова устроить самый настоящий скандал. Когда Филипп Владимирович пришёл домой, настроение было разбито. Он ничего не мог с собой поделать, ведь его мысли были сосредоточены только на деле, которое только началось, а уже принесло
столько боли и несчастья учительнице. Но и всё это только по его вине. Он винил себя, что заставил её инициировать всё это дело.
Он до последнего надеялся, что общество изменилось, что никто не будет против неё, что здравомыслящих людей окажется больше. Однако люди готовы были защищать подростков, которые повели себя как звери. Вот только если бы они надругались над их детьми, над их родственниками, они бы уж тогда так не защищали.
А пока хата была с краю, можно было бросаться в крайности, можно было гнобить человека, который теперь вообще не видел никакого смысла жить. «Почему ты мне сразу не сказал? Почему ты оставил всё так, чтобы я всё узнала только из новостей?» — изумлённо спросила она, в надежде, что муж подберёт подходящие слова, и ей не придётся обижаться на него и доказывать ему, как же он был неправ. «Потому что ты с самого начала уже оказалась на их стороне.
Не верю, что ты такой человек. А что я теперь должна думать? Какого чёрта она с ними до последнего на выпускном сидела?» — воскликнула супруга, уже переходя на крик. «Сама виновата.
Надо было уходить ещё до того, как пить начали. Так нет же, сидела вместе со всеми». «Замолчи, ради бога.
Я прошу тебя, замолчи. Ты невозможна. Я так с ума сойду», —
грубо отрезал он. Она с удивлением посмотрела на него, но практически никак не отреагировала. И всего через несколько минут снова начала свою войну.
«И что, будешь её теперь защищать? Ещё скажи, что ты её спровоцировал, чтобы она бросилась писать заявление. Я тебе этого не прощу, если это ты», — воскликнула Мария. Он не хотел больше ничего говорить.
Страшно было осознавать, что всё это время он был с человеком, который способен защищать животных, даже тех, для кого быть животным — уже оскорбление для самих братьев меньших. Он не понимал, почему она так себя ведёт. Но уберечь, видимо, чувство подруги, сберечь её ребёнка для неё было куда важнее, чем дать поддержку человеку, который пережил самый настоящий кошмар.
Все вокруг обвинили учительницу, и это он был виноват в том, что теперь ей снова приходилось переживать всё это. При этом поддержка полностью отсутствовала. Только бесконечные обвинения и бесконечный кошмар.
Филипп Владимирович не знал, как достучаться до супруги. А потом решил просто уйти. Он стоял на балконе, курил, не понимая, что делать дальше.
Единственное, что было у него в голове, — это слова подруги о том, что учительница виновата сама, что не нужно было там сидеть. Все кругом виноваты, только самые настоящие преступники были всего лишь для них детьми. Филипп не понимал, как можно вести себя так, не понимал, почему все вокруг ополчились на неё, но ещё больше расстраивало, что даже те, кого он считал близкими, попросту отказывались от неё, делая его виноватым, потому что то, что он инициировал дело, очень быстро всплыло на поверхность.
И об этом узнали не только окружающие, но и родители тех самых детей, которые так жестоко поступили. Когда в следующий раз Филипп Владимирович оказался в собственном кабинете, он чувствовал напряжение, которое здесь было. Явно все эти люди, которые должны были искать доказательства, избегали собственных обязанностей.
Они халатно опрашивали обо всём, ничего не предпринимали, всем своим видом демонстрировали, что это их никак не касается. И ситуация обострилась настолько, что теперь Филипп Владимирович был уверен, что он сам во всём виноват. Зря он заставил её бороться, потому что считал, что все окажутся на его стороне.
Но теперь она столкнулась не только с пережитым кошмаром, но и с травлей, которая оказалась бесконечной. Она сидела в кабинете, и снова её допрашивали. Снова лились слёзы.
Но человек, который вёл допрос, совершенно не выглядел сочувствующим. Он то улыбался, то говорил быстро, то предлагал всё замять, напирая на то, что это всего лишь дети. Филипп был настолько шокирован подобным, что утратил всякую надежду на то, что правосудие свершится, а потому уже на быстром наборе держал телефон брата, который точно сможет отомстить уродам по достоинству.
Когда Валерия Васильевна вышла из кабинета, она даже не посмотрела на директора. Она просто ушла прочь, не желая с ним разговаривать. Сейчас бы она просто уехала, ничего бы уже не волновало, она старалась бы забыть эту ситуацию.
Всё, что случилось, оставить это в прошлом, иногда возвращаясь только со слезами. А он заставил её снова и снова переживать этот кошмар, возвращаться, да ещё и, плюс ко всему, никакое средство не возымело эффекта. Всё же было повязано.
Родители всех этих детей сидели и улыбались, абсолютно уверенные, что с их детьми ничего не случится. Что их отмажут, а учительница пусть будет виновата сама, для всех, для них самих. «Что, Филипп Владимирович, не получится продавить свою позицию?» — с насмешкой сказала женщина, как только увидела его.
Это была мать одного из ребят. Она выглядела абсолютно довольной, счастливой, демонстрируя всем своим видом, что она гордится тем, что они смогли вытащить сыновей из лап правосудия. «Есть высший суд, здесь избежали, там уж не избежите», — сказал он спокойно.
Он видел, как учительница, едва заслышав этот разговор, быстро вышла. Она явно не собиралась снова оказываться с этими людьми один на один. Видимо, с ней они уже разговаривали в очередной раз, доказывали, что она не сможет себя защитить, не сможет ничего доказать, что правда на их стороне.
Валерия сидела на своей кухне и думала, что совсем скоро она уедет, всё изменится. Она жалела, что осталась. Надо было сразу уезжать, не слушая директора школы, который только ради утешения собственного эго хотел, чтобы она взялась за все эти дрязги, и теперь жутко сожалела обо всём.
Если бы она уехала сразу, ничего бы не произошло, ничего не случилось, не пришлось бы снова и снова проживать это, оказываться наедине с людьми, которые её ненавидели, которые готовы были выставить её во всём виноватой, лишь бы их святые дети остались без внимания общественности и наказания. Валерия не смогла смириться с тем, что дальше жизнь её не изменится. Она навсегда запомнит то, что случилось…
Где-то в груди заболело, боль ударила в руку, а затем постепенно начала стихать. Снова ныло сердце, все эти нервные ситуации явно были ей не на пользу. Хотелось как можно скорее всё это закончить, уехать, забыть произошедшее, как страшный сон.
Когда снова в дверь постучали, когда она увидела директора школы, который стоял там, ей хотелось выставить его отсюда, никогда его больше не видеть, кричать на него, может быть, даже ударить, только чтобы он понял, что сейчас во всём виноват он. Вот только Филипп Владимирович прекрасно понимал, что он сам виноват, и жалел, что начал весь этот кошмар, думая, что всё сложится совсем иначе. Она открыла дверь, смотрела на него опустошённым взглядом, ощущая, как боль в груди нарастает.
«Ну, что вам теперь нужно? Может, баннеры по всему городу развесите, что я не виновата?» — смотрела она с издёвкой, не зная, чего он от неё хочет на этот раз. «Я пришёл извиниться», — сказал Филипп Владимирович. «Это мило.
Жаль, что вы не имеете никакого значения. Вы же думаете, что всё так просто. Извинились и забыли.
Вы же думаете, что всё точно так же, как с этими ребятами. Пришли, принесли цветочки, сразу сказали, что вы не виноваты. И вообще извините, что так получилось.
И на этом всё можно обо всём забыть, да? Вы ничем не лучше всех этих родителей. Я благодарна вам, что вы тогда их оттащили. Но, знаете, лучше бы тогда кто-нибудь из них разбил бы мне голову, чтобы я никогда больше не проживала весь этот ужас», — сказала Валерия Васильевна.
«Неужели ты всё-таки уедешь?» — спросил он. «Знаете, нет, не уеду. Открою какой-нибудь комитет, поместье, буду строить планы, травить их жизнь понемножку.
Как вам такой план?» — спросила она, начиная уже содрогаться от слёз, которые накатывали на неё волной. Он замолчал. Видел, как ей тяжело.
Не хотел провоцировать, чтобы ей стало ещё тяжелее. Но больно было видеть, как она отказывается от единственного шанса наказать их. «И всё равно не накажут.
Там всё уже повязано. Видели бы вы, как со мной общаются все эти полицейские. Им смешно.
Они задают наводящие вопросы, интересно всё это слушать, плевать им, что сотворили эти уроды. Для них это какой-то бесконечный порно-рассказ», — резко высказалась она, уже заливаясь слезами.
«Идите-ка вы все к чёрту». Она резко захлопнула дверь, оставив его там в одиночестве. Директор школы ещё немного постоял, видимо, ожидая, что она откроет, но стучать больше не стал.
Он медленно спустился по ступенькам, вышел к машине, сел в неё. Сегодня надо было ехать в школу. Но он совершенно этого не хотел, потому что там будут журналисты, там будут все эти люди, которым было, по сути, наплевать.
Для них это была возможность получить повышение, устроить травлю несчастной девушке, которая только-только начинала свой путь учителя и уже с таким ужасом закончила его. Филипп Владимирович подъехал к зданию школы. Всё было точно так же, как он и сказал.
Полно было журналистов, все они ждали его. Видимо, придётся приложить немало усилий, чтобы пробиться через всю эту толпу и остаться в живых. Невредимым.
Не наброситься на всех этих крыс, которые думали только о собственном благополучии, абсолютно наплевав на живого пострадавшего человека. Сияли вспышки, установлены были фотокамеры, все уже столпились вокруг его машины. В какую-то секунду захотелось ударить по педали газа, сорваться с места, повалить всех этих наглых журналистов, которые совершенно никого и ничего не замечали вокруг.
Он чувствовал, что в такие моменты злится как никогда. Однако выбора не было. Надо было выходить.
Когда он вышел из машины, то видел только бесконечный поток людей, микрофонов, которые пихали ему в лицо. Но он не собирался отвечать на вопросы. Не собирался кидать кости тем, кто только и ждал момента, чтобы снова наброситься на учительницу и отгородить молодых ребят, которым якобы портили сейчас их жизнь.
Но вдруг в какой-то момент в него полетел стакан с кофе. Горячая жидкость тут же растеклась по тёмному пиджаку, и директор поднял голову и посмотрел в сторону, где стояла виновница. Немолодая женщина со злобной улыбкой уставилась на него, демонстрируя, что плевать она хотела на его зов совести.
«Наберут проституток в персонал, всю жизнь пацанам испортите», — умерла женщина, которая бросила стакан. Но директор демонстративно проигнорировал её слова.
Он просто ушёл в здание. Когда уже оказался внутри, почувствовал тишину, ощутил, что злость продолжает в нём кипеть. Их настолько уже научили, что виновата учительница, что они готовы были сражаться за пацанов, которые на самом деле были зверями, ибо человек на подобный поступок никогда не осмелится.
Когда он уже оказался в своём кабинете, настолько сильно всё его тревожило, что как будто бы даже тело само не слушалось. Он не ответил на эту агрессию, хотя, наверное, надо было поставить этих людей на место. Они просто не понимали, что, отпуская их сейчас, подвергают опасности всех тех, кто мог оказаться на их пути через год или два, да даже, может быть, через несколько месяцев, когда они поступят в высшие учебные заведения.
Директор школы сел за стол, закрыл лицо руками, настолько сильно всё это его будоражило, что он уже не мог найти в себе силы реагировать спокойно. У него в голове всё ещё звучал голос разъярённой женщины, которая всем своим видом демонстрировала, что пойдёт до конца, чтобы освободить ребят, и вообще, все вокруг были сейчас виноваты. Только эти несчастные дети терпели все эти унижения.
Никто не вспомнил про учительницу, про её боль, унижение, кошмар, который она никогда не забудет. Для них это было неважно. Пыль подняли, и теперь все те, кто хватались за любую возможность собрать сплетни, были готовы собирать их до последнего.
Противно было осознавать, что жена его была одной из тех, которые готовы были собирать все эти сплетни, защищать тех, кто этой защиты не стоил. Тот день, когда в него бросили стаканчик с кофе, когда он услышал всю эту неприкрытую агрессию, запомнился ему навсегда. Но теперь суды закончились, ребят просто отпустили, и все те, кто был на их стороне, теперь демонстрировали собственное превосходство, показывая, что любого можно отмазать, были бы деньги, вне зависимости от того, кто пострадал.
И сколько ещё людей могли пострадать? Они просто ещё пока не понимали, что ситуация скоро обострится, что они ещё выйдут на тропу, которая рано или поздно уведёт их в места не столь отдалённые. Родители не смогут откупать их вечно. Суды закончились, их отпустили, и теперь они поступят в учебные заведения, будут гордиться собой, своими родителями, которые обезопасили их, освободили от возможного заключения.
Как только закончился последний суд, Валерия Васильевна уехала, навсегда оставив место, которое принесло ей столько чудовищной боли. Вот только к тому моменту, как прошли последние суды, она выглядела в разы хуже, чем раньше. Она вся побледнела, под глазами залегли тёмные синяки, и ей было тяжело даже стоять на одном месте.
Но всем было наплевать, они думали только о тех, кто совершил преступление, и о том, как отмазать их от правосудия. Когда в кабинет постучали, мужчина уже собрал вещи, но не собирался оставаться директором заведения. Да и вообще решил, что пора завязывать с преподаванием.
Со школой. Потому что терпеть подобное было невозможно. Нельзя было быть рядом с теми, кто так относился к преступлениям.
Когда дверь открылась, показалось лицо отца одного из детей, которых уже освободили. Он демонстративно улыбался, горделиво стукнув себя в грудь, всем своим видом показывая, что он одержал победу и всё кончено. Больше нет никаких разбирательств…
Ничего, он одержал победу не только над учительницей, но и над правосудием. Над директором, который инициировал всё это. Он готов был доказывать, что дети ни при чём, и доказал это, обратив всё вокруг против несчастной молодой девушки.
«Что, не получилось устроить охоту на ведьм?» — с усмешкой сказал мужчина, садясь за стол. В этот момент директору школы захотелось что есть силы ударить этого человека, заставить его почувствовать, как бывает больно, ведь он никогда этого не поймёт. «Если бы на вашем месте, если бы на месте молодой учительницы оказалась ваша жена, вы бы тоже так боролись, чтобы освободить виновных?» — спросил Филипп, дожидаясь ответа.
«Если бы на этом месте была моя жена, тогда бы я всех на уши поставил, чтобы те, кто попадут в тюрьму, оттуда живыми уже не вышли. Но речь идёт о моём сыне, и я сделал всё, чтобы достать его оттуда, чтобы ему больше ничего не угрожало. Так что давайте не будем смещать фокус, я сделал всё, что посчитал нужным.
А если у вас недостаточно денег, чтобы переубедить судью, это уже не моя проблема. Так что вините своё государство, своё правосудие, а не меня. Я всего лишь сделал всё, что от меня зависело, чтобы спасти моего ребёнка», — сказал мужчина с торжествующей ухмылкой.
Директор школы понимал, что человеку этому нельзя уже будет объяснить. Он был свято убеждён в невиновности своего ребёнка. Он был уверен, что поступил правильно.
Остальное было неважно. Да и вряд ли это играло для него хоть какую-то роль. Ведь теперь сын был на свободе, а всё остальное было незначительно.
«Извините, если вы думаете, что только у вас есть рычаги давления, то вы ошибаетесь. Я просто дал возможность нашему правосудию сделать всё по уму. Но если вы решили, что можете иметь такую власть, значит, и я развяжу себе руки.
И ещё посмотрим, как поведёт себя ваш сын. Да и остальные уроды, которые посмели так поступить», — сказал директор школы. «Филипп Владимирович, а чего вы так за неё впрягаетесь? Всего лишь баба.
Ну, потерпела там, потерпела здесь, вам какое дело? Два дня пройдёт, вы уже всё забудете. Ничего тут такого.
Насколько я знаю, она вообще не собиралась никакое заявление подавать, если бы не вы». Он поднялся, бросил на стул копию заключения суда, ещё раз улыбнулся и вышел, показывая, что он теперь вне зоны его досягаемости. Что ребёнок его в безопасности, а учительницу теперь будут клеймить до самого конца, пока история не забудется, пока не произойдёт что-то более значительное.
Конечно, Филипп Владимирович прекрасно понимал, что он сам виноват в том, что произошло. Надо было тогда отпустить учительницу. Пусть бы она уехала, постаралась начать новую жизнь.
Если бы их делу не придали такую огласку, может, и не пришлось бы ей вновь проходить через весь этот кошмар, окунаться в ад, который навсегда отнял у неё спокойную жизнь. Филипп почувствовал, что сам привёл её к этому. Но всё равно не понимал, как родители всех этих детей могут так спокойно воспринимать происходящее.
Филипп Владимирович позвонил своему брату, единственному человеку, который ещё мог донести всей этой компании, кто здесь не прав. И чем может закончиться вся эта история, если вдруг за дело возьмётся кто-то, кто может противостоять денежным мешкам? «Помнишь, мы с тобой разговаривали, что ты поддержишь меня?» — спросил Филипп. «Да, я уже в курсе, что случилось.
Только твоего звонка я ждал. Не переживай, всё в ближайшее время сделаем, уже всё готово. Только твоего звонка и ждали», — сказал Роберт.
«Приходил отец одного из них, читал здесь лекцию, что я во всём сам виноват. А я и так знаю, что виноват, но только вот своей вины они не видят. Я понимаю, что её теперь будут ещё долго клеймить, и только из-за меня хочу, чтобы хотя бы эти пацаны поняли, как были неправы.
На своей шкуре поняли», — сказал Филипп. Роберт прекрасно понимал, о чём идёт речь.
Сказал, что всё будет сделано, а затем, не теряя ни секунды, тут же положил трубку, чтобы приступить к плану, который они всё это время придумывали. Чтобы всё это реализовать, доказать тем, кто совершил преступление, что всё это может случиться и с ними, вне зависимости от того, что у них другой пол. Филипп Владимирович собрал последние вещи, в последний раз посмотрел на кабинет, который был для него всё это время вторым домом.
Но он ничего уже не хотел. В голове не укладывалось, что он потратил столько сил, столько времени на тех, кто этого не стоил. Давно надо было уходить и открыть какой-нибудь бизнес.
Никогда больше не связываться с детьми и с родителями. Для некоторых дети их были вечно непогрешимы, вне зависимости от того, насколько жестоко они поступали по отношению к другим. Мужчина сидел в машине, ехал домой, стоял в пробках, всё как всегда.
Единственное, что его волновало, — это разговор с женой, ведь она вряд ли обрадуется тому, что он оставил должность, что хочет начать всё с чистого листа. Он уже предвкушал, как она устроит скандал, будет говорить, что он делает это зря, но не собирался возвращаться. Вне зависимости от того, какие условия она ему выдвинет.
Слишком тяжело было возвращаться в собственный кабинет после произошедшего. Да и вообще вся эта ситуация в очередной раз показала, что история эта не одиночна, что дальше будет только хуже. Теперь Филипп Владимирович хотел уйти от всего этого.
Но когда он приехал домой, оказалось, что жены дома не было. Вещи были собраны, она не торопилась. Видимо, воспользовавшись тем, что он долго будет на работе, она спокойно собрала свои вещи, уехала, оставив его в одиночестве, бросив на столе только небольшое письмо, которое, видимо, он должен был прочитать и всё понять.
Но ему не хотелось ни читать, ни прокручивать всё это в голове. Он прекрасно знал, по какой причине она от него ушла. Ведь он не стал защищать сына её лучшей подруги, а значит, она, видимо, больше не хотела находиться с ним в браке.
Сейчас она, скорее всего, и была у той самой подруги. Говорила этому парнишке, что всё будет в порядке, абсолютно не соображая, кто этот человек и на что он способен. У всех словно бы пеленой были покрыты глаза, они как будто бы не понимали, чем эта ситуация может обернуться в будущем.
Главное, что они отмазали ребят, что теперь у них будет будущее. Но никто из них не подумал, что у той самой учительницы будущего уже никакого не будет. Когда начали поступать первые звонки от родителей тех самых ребят, стало понятно, что ситуация начинает набирать обороты.
Но теперь он готов был уже самостоятельно взять на себя все риски. Ведь учительница теперь была ни при чём. А люди, которые бросятся защищать своих детей, явно не будут уже предавать эту ситуацию огласке, потому что ситуация может резко повернуться не в их сторону.
Однако казалось, что, несмотря на деньги, несмотря на влияние, никто их никуда не хотел брать учиться. Протянув время, их просто оставили без ничего, бросив на произвол судьбы, не дав поступить даже на коммерческое отделение. Теперь родители, которые имели достаточно денег, чтобы обеспечивать образование своим детишкам, вдруг осознали свою беспомощность и начали названивать директору школы, чтобы договориться с ним, прекрасно понимая, что это его рук дело.
Вот только он им уступать не собирался. Его забавляло, что люди, которые ещё недавно проклинали его, говорили, что он ничего не добьётся, что у кого деньги, тот правит миром, а теперь они звонили ему, извинялись, рыдали в трубку, просили, чтобы он дал их детям шанс, потому что в противном случае они просто останутся без образования, а значит, будущее им светило, откровенно говоря, мрачное.
Один из них должен был пойти по стопам родителей, стать врачом, но теперь остался без ничего. Второму не светило стать инженером, третьему — архитектором. Все планы на ближайшее будущее были полностью уничтожены.
Но болты только начали затягивать. Видимо, Филипп Владимирович выжидал иного случая, чтобы продолжить свою месть. Это было только начало.
Он хотел дать понять всем этим людям, что дальше будет только хуже. «Послушайте, Филипп Владимирович, я, конечно, понимаю, что для вас это личная трагедия, но и вы сейчас поймёте. Это же наши дети.
Вы что, думаете, что мы спустим всё на тормоза?» — спросила женщина, которая явилась к нему. И теперь дождалась, пока он даст ей свой ответ. Потому что она явно не любила ждать и привыкла, что всё ей достаётся легко.
Достаточно было показать свой кошелёк, так тут же открывались все двери. А здесь оказалось, что ничего не светит ни ей, ни её святому сыночку, который якобы был вовсе ни при чём. И вообще это было дело не директора.
Он сюда лезть был не обязан. «Это только начало. Вот посмотрите, ещё хлебнёте…
Решили откупиться — хорошо. Посмотрим, как теперь деньги решат ваши вопросы», — сказал Филипп, сбитый с толку тем, что она даже не позвонила, а именно приехала к нему, явно надеясь, что с глазу на глаз уладить этот вопрос получится.
«Зачем вам всё это? Девка эта уехала, ничего дальше делать не собирается. Суд проигран, не будет больше никаких разбирательств. На что вы надеетесь?» — спросила женщина, скрещивая руки на груди, продолжая показывать всем своим видом, что она ещё не проиграла, что у неё есть не только аргументы, но и рычаги давления на него.
«Затем, что я не хочу, чтобы ваши выродки набросились на кого-нибудь ещё», — сказал Филипп Владимирович, не давая ей даже шанса задуматься, как можно на него надавить. «А вы не думаете, что у вас рук не хватит? Смотрите, у моего мужа хватка крепкая, любой бульдог позавидует. Если мы в вас вцепимся, вы потом не сможете всё это разгребать.
Я знаю, что вам крыть нечем», — сказала она с улыбкой. Затем продолжила иным голосом:
«Может, вы хотите дачу, дом большой? Мы ведь всё сможем вам достать. Теперь работы у вас нет, будет тяжело. А здесь всё вам устроим.
Может, даже школу какую престижную? Замнём весь этот скандал. Сами удивитесь, как вокруг вас плясать начнут». Вот только сладкие речи, подкуп — ничего уже не имело на него эффекта.
Он хотел, чтобы они были наказаны, чтобы понимали, что далеко не всё в этом мире решают деньги. Он только ухмыльнулся. Она поняла, что бесполезно на него воздействовать, бесполезно с ним разговаривать.
Это был человек, который принципиально хотел добиться наказания ребят. Вне зависимости от того, что выгоду от их прощения он мог получить куда больше. «Ещё пожалеете, что с нами связались.
Вот посмотрите, пройдёт месяц-два, так хлебнёте, что уже не я к вам буду приходить, а вы к нам придёте, будете просить, чтобы мы хватку ослабили. Вот только мы тоже станем в позу, и уже будете вынуждены страдать, и вы», — сказала женщина. Она крепче обхватила свою дорогую сумку, спустилась вниз по ступеням.
Последний раз оглянулась на человека, который едва не посадил её сына. И, видимо, надеялась, что он в этот момент одумается, скажет, что согласен на любые условия, но у него был абсолютно холодный взгляд. Он явно не собирался уступать.
В тот же вечер позвонила его жена. Голос у неё был мягкий, как раньше, словно бы она хотела просто с ним поговорить и помириться. Вот только мужчина не был дураком.
Он знал, что жена звонит ему только для одного — чтобы уговорить его отстать от ребят, чтобы обезопасить сына своей лучшей подруги, а всё остальное было не так уж и важно. Она готова была идти дальше против собственного мужа, только чтобы встать на сторону своей подруги, которая была для неё всем. «Филипп, ну так нельзя! Какой толк тебе от этой битвы? — уехала уже твоя любимая учительница.
Всё, нет больше ничего. Так что? Зачем ты так вцепился, как ненормальный?» — спросила она напоследок, уже настолько раздражённая, что не в силах держать себя в руках. Нервозность выдавал дрожащий голос.
Она вся говорила быстро, нервно, перескакивая с темы на тему. И он понимал, что она явно теряет хватку и уже, скорее всего, отчаялась хоть что-то до него донести. «На месте этой учительницы могла оказаться девочка, ребёнок, да кто угодно.
К сожалению, вы видите только их возраст, но совершенно не видите то, что они сотворили, при этом находясь в абсолютном сознании. Но ничего. Если вы не видите, главное, что я увидел и поверил.
И не останавливаюсь. Можешь мне больше не звонить, всё это бесполезно», — сказал директор школы. Жена ему пригрозила разводом и бросила трубку.
Он сам знал, что ему придётся с ней разводиться, так как он находился рядом с человеком, который принял сторону врага, когда он так боролся за справедливость. И это было для него выше собственных сил. Он сам соберёт документы, заплатит пошлину, сделает всё, чтобы вся эта история осталась глубоко позади, и ему не пришлось возвращаться снова к супруге, которая встала на сторону своей лучшей подруги.
Вот только это была первая часть медали, которую задумал Филипп. Он созвонился с братом, впереди было самое страшное, на что он долго не мог решиться. Их поймают и сделают с ними то же самое, что они сделали с несчастной учительницей, чтобы они на своей шкуре помнили, каково это.
А потом попросту выбросят где-нибудь, чтобы они сами добрались до города, и плевать, в каком они будут состоянии. Если они решили, что будут избегать правосудия, то пусть получат такую месть, этого будет более чем достаточно. Тем более что никто не может обвинить ни самого директора, ни его брата.
Всё было сделано настолько детально, что никто и носа не подточит. И когда вторая часть мести тоже подошла к концу, видимо, до родителей наконец-то дошло, что есть люди куда сильнее, чем их деньги. Но теперь расползлись слухи, и уже весь город был шокирован тем, как директор школы обошёлся с детьми, которые так жестоко поступили с его учительницей.
Одни поддерживали его, другие осуждали. Кто-то даже хотел открыть дело, но не будет никакого дела, потому что всё было шито белыми нитками. Филипп Владимирович не зря доверился своему брату, прекрасно зная, что такого человека никогда не поймают.
Когда в следующий раз Филипп вернулся домой, он видел, что у порога стоит его супруга. Женщина смотрела на него, как будто бы пыталась узнать, он ли сделал это с сыном её подруги, или всё-таки кто-то другой решился на эту месть. Но она никак не могла поверить, что муж её был способен на подобное.
Филипп прекрасно осознавал, что пришла она сюда не мириться. Она пришла, чтобы расколоть его. Может быть, они прицепили даже на неё какой-нибудь жучок.
Ведь она на всё была готова ради собственной подруги, на всё. Даже пожертвовать своими отношениями, которые продлились больше семи лет. К тому моменту уже бывший директор школы смирился с тем, что отношения эти будут закончены.
Он уже собрал все документы, готов был идти подавать на развод, и ничего уже не могло его остановить. Только спустя семь лет он понял, что всё это время был не с тем человеком и не мог быть рядом с тем, кто оправдывал подобное зверство. Она смотрела на него огромными щенячьими глазами, словно бы пыталась вымолить прощение, не говоря при этом ни слова.
Он всё ещё думал, что когда-нибудь она поймёт, что поступила неправильно. Но будет уже слишком поздно. Однако сейчас у неё была только одна задача — вывести его на чистую воду.
Потому что это не получилось даже у следствия. «Боже мой, неужели ты был на это способен?» — спросила она с удивлением, смотря на его лицо. К своему ужасу, Мария видела только абсолютное безразличие в его глазах.
Он смотрел на неё, как будто бы она была для него чужой. Наверное, уже так и было. За то время, что прошло с момента изнасилования, она действительно стала для него абсолютно чужим человеком, который был не способен ни к эмпатии, ни хоть к каким-то чувствам по отношению к пострадавшему человеку.
Мужчина смотрел на свою жену и с трудом верил, что когда-то выбрал этого человека, что когда-то принял её за всеми её проблемами, выплачивал её долги, был с ней рядом, когда ей нужна была помощь и поддержка. Всё это время она скрывала свою личину, где готова была бросить его. Только чтобы защищать молодых насильников…
Совершенно не соображая, во что это может вылиться в ближайшем будущем и что в опасности могут оказаться абсолютно все. Но месть была совершена, и теперь ребята, которые так жестоко поступили с учительницей, на собственной шкуре поняли, каково это. И совершенно не выходили из дома, даже носа не показывали.
Проблемы начались не только у них, но и на работе у родителей. Ведь информация, которая стала внезапно просачиваться в прессу, была совсем иного характера. Теперь людей настраивали так, чтобы они были на стороне учительницы.
Все новости теперь были совсем о другом, и сразу было ясно, что никакие деньги уже не смогут исправить сложившуюся ситуацию. Некоторые из родителей уже глубоко пожалели, что они пошли на примирение, что они попросили прощения у учительницы, что всё-таки не дали суду дать достойное наказание людям, которые так жестоко поступили. Да и людьми их было трудно назвать.
Он смотрел на неё, словно смотрел на призрака. Ведь когда-то она была человеком, за которого он готов был отдать жизнь. Теперь она просто разбрасывалась их браком, только чтобы эмоционально быть на стороне подруги, которая воспитала чудовище вместо нормального человека.
Филипп Владимирович смотрел на неё и пытался всем своим видом показать, что он ей недоволен, что не собирается принимать её, её позицию, что её собственная позиция была для него чужда, но он видел, что это не имеет никакого эффекта. Она была свято уверена в своей правоте, в правоте своей подруги, готова была защищать её сына, чего бы ей это ни стоило. Такое предательство было жестоким, несоразмерным тому, что испытала учительница, но всё-таки приносило ему ощутимую боль.
Когда он смотрел на неё, он видел всё ту же молодую женщину, которая когда-то была его женой. Но видел в ней ещё и чудовище, готовое защищать, бросаться на амбразуру, совершенно не думая о том, кого конкретно она собирается всецело защищать. «Филипп, они же дети», — сказала она, всё ещё смотря на него безотрывно, видимо, надеясь, что он каким-то образом выдаст себя.
Но он не был дураком, прекрасно понимал, что всё это делается. «Я не очень понимаю, о чём ты. Для меня они не дети.
Для меня они самые настоящие чудовища. Но чудовищным было законодательство. Просто их отпустили, никакой суд их не повязал.
Ничего на них не могло воздействовать. Всё, финита ля комедия. Женщина, которая на всю жизнь останется стравмированной, может быть, вообще никогда не сможет вернуться к нормальной жизни.
А эти подонки будут жить и радоваться жизни, может быть, потом даже женятся. И жёны их знать не будут, что связались с такими уродами, которые способны калечить чужие жизни. И абсолютно наплевать на то, что это всё может закончиться плачевно».
Она закрыла глаза, сделав глубокий вдох-выдох, всё ещё стараясь собрать себя, заставить себя вывести его на чистую воду. Но её трясло, и она знала, что он прекрасно видит всю её нервозность. Глупо было врать человеку, с которым она так долго прожила в браке и который знал её буквально как облупленную.
«А знаешь, Маш, ты стала для меня самым большим разочарованием за это время. Всё это время я думал, что ты добрый и отзывчивый человек, что ты всегда будешь на моей стороне. Оказывается, ты готова выбрать подругу, но вот только не подруга была с тобой, когда ты была больна.
И не подруга за тобой ухаживала, когда ты лежала в больнице. И всем было на тебя наплевать, зато я был рядом с тобой. Готов был днём и ночью ухаживать за тобой, только чтобы ты выздоровела.
И думал, что мы с тобой как команда, всегда вместе, а ты просто взяла и выбрала защищать насильников. А что бы ты делала, если бы они так надругались над твоей дочерью? Тогда бы ты их тоже защищала, а?» — спросил он. «У меня нет дочери», —
спокойно сказала она, опуская голову. Она понимала, что вряд ли есть хоть какой-то шанс, что она до него докричится. Они помолчали.
Он смотрел на неё в упор, не отводил взгляда. Видимо, ей было гораздо тяжелее удерживать зрительный контакт, чем ему. Но он не собирался облегчить ей участь.
Если уж она пришла сюда, чтобы якобы спровоцировать его на признание, то пусть стоит и терпит до конца. Теперь он уже посмотрит, на что она способна. Мужчина до последнего надеялся, что она сейчас скажет, что запуталась, чувствует себя виноватой, что ей на самом деле безумно жаль эту женщину, и что она просто повелась на увещевания подруги.
«Знаешь, я там собрал все документы на развод. Поехали сейчас, оформим, пока ты приехала. Потому что другого времени у нас уже не будет», — сказал он спокойно, пожимая плечами.
Она посмотрела на него с ужасом. «А ты думала, что я буду с тобой, несмотря на то, как ты сейчас себя вела? Ты свой выбор сделала, так что теперь тебе с этим выбором жить».
По её лицу было видно, что она с трудом верит в происходящее, что до сих пор не может принять тот факт, что он решил с ней развестись. И это было всё настолько сложно для неё, что она не вымолвила ни единого слова, просто пошла за ним следом, села в машину, подала заявление на развод вместе с ним. Даже пошлина была уже оплачена.
Он явно выглядел как человек, который был доволен собой и которому плевать, что она подумает. Потому что если он уже решил, что хочет отказаться от неё, то должен был идти до конца, несмотря на ту боль, которую он испытывал. И несмотря на ту любовь, которую испытывал.
Внутренний голос твердил ему, что он должен простить её. В конце концов, вдруг она действительно осознавала, что ошиблась. Но просто не могла через себя переступить.
Вот только ни один нормальный человек не станет защищать насильника. Кем бы он ему ни приходился. Она защищала, и это очень красноречиво говорило о ней самой.
Просто оставил её стоять. Сначала предложил довезти до подруги, но она только пожала плечами. И как только он сел в машину, она повернулась к нему.
«Она сказала, что если я не выбью признание, то она мне больше не подруга, так что мне некуда ехать», — честно призналась Мария, на глазах у неё были слёзы. Однако ему уже было её не жаль.
Она уже показала, на что способна. И этого было достаточно, чтобы сделать о ней выводы. «Давай, садись, семь лет брака — это немалый срок.
В конце концов, всё это время мы были вместе. Я дам тебе квартиру, которую мы купили. Напишу дарственную.
Не переживай, у тебя есть крыша. Денег я тоже тебе оставлю. У тебя будет на первое время, чтобы встать на ноги, восстановиться.
А потом, да, тебе придётся работать, так что готовься к тому, что в твоей жизни теперь будет много перемен», — сказал мужчина. Она кивнула, села в машину, не проронив ни слова. Он отвёз её в ту самую квартиру, дал ей ключи, пообещал на днях заехать, чтобы подписать документы.
Он без проблем отдаст эту квартиру, несмотря на то, что покупал на собственные деньги. Но он прекрасно понимал, что если бы не она, у него бы не было столько свободного времени. Она брала на себя все домашние обязанности…
И он мог быть свободен, мог в это время зарабатывать. Так что можно было даже не рассуждать о том, стоит оно того или нет. Когда она вышла из машины, скрылась в подъезде, он поехал к своему брату.
Надо было переговорить обо всём этом. И уже забыть, оставить всё это как страшный сон в прошлом. Он хотел попросить брата, чтобы тот помог ему вернуться к бизнесу.
Всё, пора было заканчивать. Все эти школы, детей, весь этот кошмар, который теперь казался ему бесконечным. «На тебе совсем нет лица», — сказал Роберт, крепко пожимая ему руку.
«До сегодня виделся с Машей. Пришла ко мне, хотела из меня выбить признание. Но я отвёз её в ЗАГС, подали на развод, сказала, что подруга её ради кого-то
сказала, что если она не выбьет из меня признание, то она может не возвращаться. Так что дам ей квартиру, в конце концов, она имеет на неё своё право. Так же, как и я. Главное, что теперь всё осталось в прошлом».
Роберт смотрел на него, как бы пытаясь выяснить, насколько тяжёлым сейчас находится состояние его друга, его брата. Потому что не собирался его так бросать, нужно было помочь ему, в том числе эмоционально. Однако когда он узнал, что брат хочет вернуться к бизнесу, то был безумно рад, потому что там таких дрязг уже не будет.
«Что с учительницей, кстати?» — спросил Роберт, решив проявить любопытство. «Если честно, я не знаю. Я ни разу не звонил.
В последнее время мы очень нервно разговаривали. Я не хочу, чтобы, вспоминая меня, она вспоминала всё то, что произошло. Думаю, стоит позвонить на днях, узнать, может, нужна какая помощь, помочь устроиться, что-нибудь уже решим.
Я перевёл ей денег, думал, что хватит хотя бы на первое время. Надеюсь, что это хоть немного смягчит её ситуацию. Да и к тому же я хочу, чтобы она знала, что месть совершена, и что эти уроды теперь поймут на своей шкуре, каково это, когда тебя берут силой», — сказал мужчина.
Роберт был на стороне своего брата, в отличие от супруги, которая вдруг решила, что она не собирается вступать на его путь. Он всегда готов был поддержать брата, всегда готов был дать ему опору, силу, если тот чувствовал, что теряет почву под ногами. Ситуация стала чудовищной.
Не только для учительницы, но и для него самого. Потому что он безумно любил свою школу, он горел ею, выбивал любые средства, чтобы всё сделать во благо детей, во благо школы, чтобы этим заведением можно было гордиться.
А теперь Роберт смотрел на брата, который вообще не хотел даже подходить к этому заведению, ненавидя всё то, что было с ним связано. «Не переживай, думаю, всё будет в порядке. С деньгами всё решим, с работой решим и сделаем тебе бизнес.
Я тебе помогу на ноги встать. Ты наверняка уже всё забыл, да и вообще сам знаешь, в этой сфере порой так всё быстро меняется.
Не успеваешь и рот открыть, а уже конкуренты подъехали», — с мягкой улыбкой сказал его брат, заглядывая ему в глаза, пытаясь всем своим видом показать, что он на его стороне, что поможет ему. Филипп Владимирович, несмотря на то что у него буквально не было никакого желания сейчас что-то начинать, понимал, что срочно нужно влиться во что-то, пока он не сошёл с ума.
Пока его не накрыла опять волна вины за то, что он буквально оставил несчастную учительницу вновь вернуться во всю эту ситуацию, только чтобы месть завершилась. А всё это привело к сущему кошмару. Он до сих пор себя винил.
Чувство вины порой было настолько всеобъемлющим, что он даже спать не мог, вновь и вновь размышляя над тем, как всё могло сложиться, если бы она уехала сразу, если бы не стала слушать его. Филипп договорился с братом и уже, когда приехал домой, не выдержал и сразу набрал номер телефона той самой учительницы, которая так жестоко пострадала, которая не заслужила такое чудовищное отношение к себе. Он боялся, голос у него дрожал, он явно не хотел услышать то, что она презирает его, что ненавидит, что он во всём виноват, и теперь, когда он уже ждал ответа на том конце провода, становилось невыносимо тягостно.
«Здравствуйте», — сказал женский голос, но совсем другой. Это заставило его вздрогнуть. «Извините, можно, пожалуйста, позвать к телефону Валерию Васильевну?» — сказал Филипп.
«Что, очередную статейку хотите начеркать?» — возмутилась женщина, но тут он поспешил уверить её, что это не так. «Нет, нет, извините, если вам пришлось так подумать. Я директор той самой школы, я просто хотел узнать, как она устроилась на новом месте.
Нужна ли сейчас помощь?» — сказал он, тщательно подбирая слова, чтобы не вызвать новую волну гнева. Повисла тишина. На том конце провода раздался тихий плач, и у него всё внутри оборвалось.
Он вдруг осознал, что наверняка произошло самое страшное, пока он здесь носился со своей местью. Месть эта сама уже была абсолютно никому не нужна. «Нет больше Лерочки», — сказала женщина, продолжая плакать, понимая, что больше не сможет выдавить из себя хоть слово.
И это заставляло её мучиться, продолжая жить, продолжая говорить, чтобы уже закончить разговор и уйти. «Как это?» — с изумлением спросил он. «Сердце не выдержало, она здесь немного прожила.
Я вся думала, обойдётся, её даже в больницу положили. А ночью всё, приступ, и всё, больше ничего!» — проговорила женщина, а затем, извинившись, продолжила: «Девять дней как похоронили.
Девять дней. Моя девочка, это всё так ужасно. Она так и не смогла пережить.
Я надеюсь, что эти уроды ещё получат своё от жизни». Она бросила трубку. Филипп Владимирович, как стоял, так и сел.
Он сидел на полу, сползая со стены, чувствуя, что ощущает себя полным уродом. Вдруг всё это время ей нужна была его поддержка. Что, если нужна была ей его помощь? Он всё это время просто наслаждался игрой в мафиози, мстил, думал, что так ей станет легче.
К тому моменту, как совершилась месть, её уже не было в живых. Всё это ей было уже не надо. Она хотела покоя, хотела дарить детям новые знания, возить их в музей, устроить для них по-настоящему большой и роскошный выпускной.
Но оказалось, что они просто использовали её. На этом всё. Филипп не понимал, как эта ситуация провернулась.
Как такое вообще произошло? Но пора было признать, больше несчастной учительницы нет в живых. Сердце не выдержало. Она не пережила этого унижения…
Пора было признать, что всё кончено. Что уже никакая месть не поможет. Ничего не осталось.
Кроме боли, которую она унесла с собой в могилу. Когда Филипп уже немного отошёл от произошедшего, он понял, что нужно обратиться к специалисту. В противном случае он так и продолжит винить себя, будет считать, что это он виноват.
Надо было вместо мести найти её, помочь, отправить к хорошему психотерапевту или к психиатру. Слишком поздно было что-то решать. Больше ничего вернуть было нельзя.
Он обещал себе, что обязательно съездит на могилу, чтобы там вымолить у неё прощение, потому что в противном случае сам себя он уже никогда не простит. В школу он больше никогда не вернётся. Но теперь предстояло начать новую жизнь, заставить себя вырваться из этой тягучей и жестокой паутины и начать жить дальше, несмотря на то что человек, ради которого он пошёл на месть, уже ушёл в мир иной.
Но эта ситуация всё ещё была не закончена, хотя бывший директор школы думал, что всё уже осталось позади. Дети, оставшиеся без образования, без будущего, решили прийти к нему на поклон с извинениями, чтобы он ослабил хватку, и с виноватыми лицами уже выходили из машин своих родителей, чтобы поговорить с директором самолично, так как родители больше в эту историю ввязываться не хотели. К тому моменту Филипп Владимирович уже постепенно проживал всё происходящее, посетил специалиста, приходил к мысли, что есть вещи, на которые он не был способен повлиять.
Не нужно было взваливать на себя весь титанический груз вины, который он уже не вывозил. И когда ему пришлось спуститься вниз, когда перед ним стояли здоровые лбы и бывшие старшеклассники, он смотрел на них и презирал. Они были не только насильниками, они были теперь ещё и убийцами.
Но разве кто-то мог их наказать? Словно не было в этой стране правосудия, словно бы деньги решали всё, и никто не был защищён. Никто не мог быть уверен, что если с ним поступят жестоко, то обидчика накажут. Закон как будто бы остановился.
И он не действовал на сторону человека, который был травмирован, он действовал на сторону того, кто мог заплатить больше. И от этого на душе было скверно. Ребята сжались друг к дружке, явно опасаясь человека, прекрасно осознавая, что это он заставил их на своей шкуре прочувствовать, каково это.
Они на всю жизнь запомнят, как их затолкали в фургон, когда их после того, как использовали, просто выбросили на дорогу, и как сообщили родителям, которые поехали забирать их, но не задали им больше ни одного вопроса, не желая больше в это лезть. «Филипп Владимирович, мы тут пришли, надо поговорить», — сказал Рустам. «О чём вы хотите поговорить? О том, что вы не люди?» —
спросил бывший директор школы, смотря на них безучастно. Он не видел в них больше детей. Он даже людей в них не видел.
Это был самый настоящий кошмар, который он переживал снова. «В общем, отомстили ведь. Нам надо, чтобы вы нас простили.
Мы подготовились, в следующем году поступаем. Сожалеем, что пошли на такой поступок. Но нам нужно жить дальше, понимаете?» «И что теперь вы хотите? Поступить в университет, получить образование, жениться? Построить карьеру, да? А вы не думали, что, пока вы развлекались, вы сломали жизнь другому человеку?» — спросил он, внимательно смотря в лицо каждого из них, в надежде, что хоть у кого-нибудь что-нибудь дрогнет.
Они переглянулись, но не было на их лицах вины. В этот момент Филипп Владимирович понял, что они никогда не признают себя по-настоящему виновными. И что ещё придёт день, когда их снова поймают, и тогда уже все их преступления всплывут на поверхность.
Их накажут. И никакие деньги родителям не помогут. Вот только в этот раз пострадавших могло оказаться больше.
«Их уже только могила исправит. Ничего здесь не поделаешь. Родители решили их прикрыть.
Пусть теперь и расхлёбывают, когда ситуация станет критической. Но в самом деле, нельзя же всю жизнь теперь нас за это ненавидеть», — резко сказал истеричный Виктор. «Дайте нам номер Валерии Васильевны.
Она же уехала. Мы с ней поговорим, извинимся, и всё будет нормально. Тогда простите».
Бывший директор школы ухмыльнулся, потому что понимал, что уже ничего нельзя исправить. Всё было кончено, не было в живых человека, у которого они могли попросить прощения. Более того, они, собственно, своими руками этого человека свели в могилу.
«Нет больше Валерии Васильевны», — сказал Филипп Владимирович. Моментально лицо его стало тоскливым, тяжёлым. Он посмотрел на них из-подлобья, и ребята сгруппировались сильнее, как будто бы опасаясь, что он может на них наброситься.
Родители, которые сидели в машине, внимательно прислушивались к разговору, но не высовывались, видимо, давая понять, что не собираются больше их защищать, если вдруг понадобится. «Сердце не выдержало. Так что можете гордиться.
Вы теперь не только насильники, вы ещё и убийцы», — сказал он. Мужчина ушёл обратно в свой подъезд, не желая больше разговаривать с ними.
Он не даст им ни единой возможности, ни единого шанса подумать, что хоть когда-нибудь их простит. Вот только теперь Богдан, Виктор, Рустам стояли выбитые из колеи. Сложно было понять, что они стали причиной того, что учительницы больше нет.
Не выдержало сердце. Она не смогла пережить того кошмара, который для них был просто развлечением. Они не думали, что это всё так обернётся.
Однако им теперь с этим жить. «Что он сказал?» — шокированно сказала одна из матерей, выскакивая из машины. Филипп Владимирович уже был в подъезде, но прекрасно слышал всё то, что происходило на улице.
«Сказал, что её больше нет. Сердце не выдержало», — сказал один из парней, голоса у них были похожими, а потому отсюда не было видно всей картины, и сложно было понять, кто говорит этим дрогнувшим голосом….
Но, видимо, наконец он осознал, что произошло. «Господи!» — воскликнула женщина, и тут же раздалось рыдание. Видимо, только сейчас до них дошло, на что были готовы их ребята, только чтобы поразвлечься.
Ничего уже было не вернуть, как и женщину в жизни, которая не смогла вынести позора, тяжёлого издевательства, которое стало для неё критической точкой. Филипп сидел, смотрел на фото, всё выбрасывал в урну. Он больше не хотел иметь ничего общего со школой, со всем этим прошлым. Пусть это навсегда останется позади. Он больше никогда не вернётся к тому состоянию, когда он был счастлив, замечая счастливые лица выпускников, когда совсем скоро, всего через несколько лет, они станут первоклассными специалистами. «Вот так, Лер, прости меня, никогда не смогу сам себя простить», — сказал мужчина, держа в руках фото.
Вот она, совсем молодая, такая счастливая, буквально вся светится от счастья. Вокруг неё любимые ученики, такие жизнерадостные, наполненные силой, эмоциями. Вот скоро они уже будут специалистами, скоро она простится с ними, возьмёт пятый класс, снова будет вести его вплоть до одиннадцатого.
А потом снова будет стоять, уже изрядно повзрослевшая, смотря на своих воспитанников, которых так успела полюбить за это время. Такая молодая, такая красивая, полная сил, счастья, и всё это оборвалось в один миг, только сердце стучало. Милость за всех этих учеников, и не осталось ничего, кроме боли, которую он навсегда сохранит в себе.
Как и память о том, какими могут быть люди, которые на первый взгляд совершенно не окажутся таковыми. Все фотографии он выбросил, оставил только снимок. Квартира практически пуста.
Он отвёз все вещи жены, которая совсем скоро станет бывшей, а теперь знал, что пора всё начинать с чистого листа. Он готов был теперь начать всё снова. Но он никогда не забудет человека, который радостно смеялся на линейке, поддерживая своих ребят, которые буквально грудью выбивали место в музее, поездке, санатории для своих друзей, которая буквально воевала за каждого ученика.
Чтобы не ставили двойки, чтобы давали шансы. Самое жуткое было то, что наиболее отвратительным образом с ней поступили именно те, за кого она воевала больше всего.