Стоячи на похороні сина мамі почувся його голос і вона кинулась до закритої труни. Ледве відкривши труну, жінка ЗАКРИЧАЛА від побаченого…
Дул пронизывающий осенний ветер, накрапывал холодный дождь. Люди, пришедшие на кладбище проститься с покойником, ёжились, кутаясь в шарфы и воротники. У всех было одно желание — поскорее бы всё это кончилось.
И только мать стояла у гроба, не замечала и не ощущала ни холода, ни дождя. Боль разрывала её изнутри. Казалось, сердце лопнет от отчаяния.
Слёзы бежали по впавшим и посеревшим от горя щекам, смешиваясь с дождинками. Женщина изредка касалась лица промокшим насквозь носовым платочком и смотрела только в одну точку — на крышку закрытого гроба. Там, внутри, был её сыночек, её единственная кровиночка, её смысл жизни.
И увидеть его на прощание она не могла. Не могла поцеловать его закрытые глазки, лоб, щёки, не могла погладить его руки, его плечи. Ничего не могла.
Гроб был намертво закрыт. Сказали, что так положено, так будет лучше. Только разве уже будет лучше? Жизнь кончилась.
Рядом с матерью стояла ещё одна женщина, молодая и красивая. Удивительно, но траурный наряд очень ей шёл, подчёркивая тонкие черты лица, некую аристократическую бледность. Женщина изредка вытирала слезинки изящными пальчиками, тяжело вздыхала.
И почему-то не смотрела на гроб. Её глаза в основном были устремлены в серое небо, немного пухлые губы что-то беззвучно шептали. Наверное, слова прощания.
Люди шептались, а красивая жена была у Сашки, такая молодая и уже вдова. Как всё это неправильно? И тут же переговаривались, что пора уже завершать церемонию прощания, а то Таня, мать, гляди того, и сама рядом с сыном в могилу ляжет. А Татьяна никого и ничего не слышала.
Она вспоминала. Картинки их прошлого словно в калейдоскопе мелькали в её сознании. Она не ощущала холодного дождя и ветра, только боль и воспоминания.
Вот ей только 20 лет. Бежит к своему Андрею, чтобы сказать ему о том, что у них малыш будет, радостная, счастливая. На улице ранняя весна, под ногами лужи, в которых то и дело отскакивают солнечные зайчики.
Таня жмурится, улыбается. Вот сейчас она скажет всё любимому, он подхватит её на руки, и тут же они помчатся в ЗАГС подавать заявление. По-другому и быть не может, ведь Андрюшка так её любит.
А дверь в его квартиру открыла какая-то девица в рубашке Андрея. Таня и слова не сказала, отступила. Андрей выглянул из-за спины девицы и ухмыльнулся только.
И девица насмешливо улыбалась, глядя на Таню. Как тогда она убежала, сама не помнила. В себя пришла уже в общежитие.
Девчонки её обступили, утешали, говорили, что Андрей ещё опомнится, прибежит прощения просить. Не прибежал. Позже она узнала, что Андрей с той девицей расписался.
А Таня уехала домой к маме. Там и родился её Сашка, её солнышко, её свет в оконце. Как же Таня была благодарна маме, что та поддержала, не прогнала, боясь людского осуждения.
Ведь это же позор, в подоле дочка принесла, не доучилась, институт бросила. Мама была женщиной неробкого десятка и живо смогла накинуть платочек на самые говорливые рты. Робели люди при виде Марии Степановны, она же не последний человек в селе была, как ни крути, а председатель сельсовета.
Сама, рано оставшаяся вдовой, знала она, какая тяжёлая доля выпала её доченьке, но всегда поддерживала, одобряла, убеждала, что встретит Таня ещё своё счастье. А какое счастье ещё надо было Тане, когда у неё оно уже и так было, её сыночек, её смысл жизни. Позже, когда Саша подрос и пошёл в садик, она доучилась в институте и устроилась в школе работать.
Со временем люди в селе поняли, что Таня не какая-нибудь из этих вертихвосток. Серьёзная, умная, мама она хорошая, просто ошиблась девка. Ничего.
Бывает. Много раз к ней сватались хорошие мужчины, но никого Таня не приняла. Разве нужны кому-то чужие дети? Она была уверена, что нет.
Боялась, что этот посторонний мужик обидит её ребёнка. Нет. Не стоит оно того….
