В дом знахаря ворвались беглые зэku и угрожая ножом, заставили лечить раненого. А когда дед предложил им попить чаю, они согласились, не догадываясь, ЧТО их ждет…

Как я оказался в том лесу, Совершенно не помню. Помню только холод, Нестерпимый холод. Я живу у Евдокима, Старого знахаря.

Живёт он в лесу, Вдали от людей. Но люди приходят к нему Ежедневно. Он лечит, Оттого и знахарь, Отвары разные делает.

А с ранней весны И до поздней осени Мы с ним бродим по лесам, Собираем эти самые травы. Евдоким меня учит, Говорит, что детей у него нет. Поэтому ему меня Бог послал в ученики.

Поначалу я от нечего делать Ему помогал, А сейчас уже втянулся. Но обо всём по порядку. В одно прекрасное утро Открыл глаза И никак не мог понять, где я. Широкая деревянная кровать, Мягкая перина, Тёплое одеяло.

Какой-то бревенчатый дом с печью Посередине комнаты. На всех стенах И под потолком Висят пучки трав. От их пряного аромата Мне щекотало в носу.

Я открыл глаза И покрутил головой. Где нахожусь? Что это за дом? Я не понимал. И вдруг пришло осознание, Что не знаю, кто я. Попытался встать, Тело меня не слушается.

Кое-как сел на кровати И закашлялся. Было ощущение, что вот сейчас Мои лёгкие выпрыгнут наружу. На глазах выступили слёзы.

В комнату вошёл дед С огромной седой бородой. Самый обычный дед. Ни худой, ни толстый, Среднего роста, Слегка сутулый.

Снял тулуп И подскочил ко мне. — Ох, мелок, очнулся! Ну, куда ты собрался? Ложись, ложись, давай. Вот так.

Он меня уложил обратно И дал попить что-то Приторно-сладкое Из большой глиняной кружки. Кашель сразу отпустил. — Где я? — Да у меня же.

Я Евдоким. — А я? Не сказать, что меня это пугало. Просто было непонятно.

— А ты что же, не помнишь? Я помотал головой. От попыток Хоть что-то вспомнить Заболела голова. — Ну ничего, сынок, ничего.

Вспомнишь. Когда-нибудь вспомнишь. А пока я тебя Богданом величать буду.

— Что значит «Богом данный»? Ты не против? Я кивнул и тут же провалился в сон. Мне снился снег. Сугробы, покрытые Толстой коркой льда, Которая царапает руки в кровь.

Тяжелый, мокрый снег, В который проваливаются мои ноги, И их тяжело вытащить. Неделю я постоянно спал. Просыпался, Евдоким поил меня Из большой глиняной кружки.

И я снова засыпал. Потом я начал вставать. И даже аппетит появился.

Стал помогать. Правда, руки мои были, как крюки. Посадил Евдоким меня картошку чистить.

Я себе все руки порезал. И очистки у меня получились Больше, чем конечный результат. Дед тогда долго надо мной смеялся.

Но показал, как надо было. Научился. Примерно тогда же я увидел, Как он лечит.

То время, пока я лежал, Он закрывал меня занавесочкой. И я ничего не видел. Пришла женщина с грудничком.

— Ох, Евдоким, помоги! Сил моих нет. Плачет и плачет. Галка сказала, что у него грыжа.

Шептала там чего-то. Денег с меня взяла, А он все равно плачет. — Ох, ох, ох! И что вас всех тянет к этой Галке? Шарлатанка она! Вот бабка ее действительно что-то могла.

И шептала, и травки знала. А это… Он махнул рукой и пошел набирать травки. — Богдан, принеси воды колодезной.

В синях ведро стоит. — В синях студена, как дед говорит. Поэтому я сую ноги в его огромные самоваленные пимы.

Они мне большие, но в них ужасно тепло. Накидываю на плечи его тулуп И иду за ведром воды. В синях настолько холодно, Что на воде корка изо льда.

Я надавливаю на нее пальцем, И она проваливается. Евдоким, что-то шепча себе под нос, Набирает в маленькую бутылочку эту воду. Потом отдает бутылочку матери.

— Вот, возьми. Будешь давать после кормления по пять капель. Запомнила? Траву, что я дал, заваривай по щепотке И в ванночку добавляй.

И животик гладь, как я тебе показал. Пройдет у него все. Ступай.

Женщина заворачивает своего мальчугана в одеяло, Повязывает лентой и выходит. Там ее муж ждет на санях. Евдокиму она принесла яйца и масло в баночке.

— На-ка, парень, унеси в кладовку. Кладовка в синях. Значит, мне снова нужно обувать пимы и тулуп.

В кладовке интересно, но темно. Свет сюда проникает сквозь маленькое окошко. Здесь стоит старый комод.

И столько старинных вещей. О предназначении некоторых я даже не догадываюсь. Вот странное дело память.

Я помню, как читать и писать, Могу складывать и умножать. Даже косинусы и те недавно вспомнил. Помню, сколько дней в году И куда впадает река.

Но совершенно не помню себя. Кто я? Откуда? И как попал в эту непролазную глушь? Здесь ведь не то что за десятки, За сотни километров нет никого. Деревня Юсуповка, Откуда чаще всего приходят люди, В десяти километрах отсюда.

И она последняя. После Евдокимова дома нет больше никого. Только глухой лес и болото.

Людей здесь встретишь нечасто. Даже охотники редко так далеко забредают. А еще Евдоким говорит, Что здесь лес заговоренный.

Любого закружит, не выберешься. Дед, а как же тебя он выпускает? Так я, когда туда захожу, Здороваюсь с лесным хозяином. Хожу аккуратно, Ветки лишние не сломаю, Ягодки лишние не сорву.

А коли охочусь, Так прощения у животинки прошу. Не ради убийства убиваю, А ради еды. Да и с хозяином болот я дружбу вожу.

Поначалу мне дико было это слышать, А потом я как-то и привык. Ну и как я в том лесу оказался? Дед меня долго на улицу не выпускал, Говорил, что рано мне, В Сене и обратно. А мне изба уже осточертела, Поэтому я частенько зависаю в кладовке, Разглядываю там вещички, Да придумываю, для чего они могли быть нужны.

С каждым днем мне становилось лучше, Кашель прошел, А вот память так и не вернулась. За окошком уже весна начинается, Солнце греет по-летнему, Освещая всю избу До самого последнего уголочка. Капель за окном устроила перестук по железному карнизу.

Евдоким мне, наконец, разрешил выйти, Дал мне свой свитер и штаны, Напялил на меня чуни и телогрейку. — Пошли, снежок поможешь откинуть. Мы вышли на улицу…