Как я оказался в том лесу, Совершенно не помню. Помню только холод, Нестерпимый холод. Я живу у Евдокима, Старого знахаря.
Живёт он в лесу, Вдали от людей. Но люди приходят к нему Ежедневно. Он лечит, Оттого и знахарь, Отвары разные делает.
А с ранней весны И до поздней осени Мы с ним бродим по лесам, Собираем эти самые травы. Евдоким меня учит, Говорит, что детей у него нет. Поэтому ему меня Бог послал в ученики.
Поначалу я от нечего делать Ему помогал, А сейчас уже втянулся. Но обо всём по порядку. В одно прекрасное утро Открыл глаза И никак не мог понять, где я. Широкая деревянная кровать, Мягкая перина, Тёплое одеяло.
Какой-то бревенчатый дом с печью Посередине комнаты. На всех стенах И под потолком Висят пучки трав. От их пряного аромата Мне щекотало в носу.
Я открыл глаза И покрутил головой. Где нахожусь? Что это за дом? Я не понимал. И вдруг пришло осознание, Что не знаю, кто я. Попытался встать, Тело меня не слушается.
Кое-как сел на кровати И закашлялся. Было ощущение, что вот сейчас Мои лёгкие выпрыгнут наружу. На глазах выступили слёзы.
В комнату вошёл дед С огромной седой бородой. Самый обычный дед. Ни худой, ни толстый, Среднего роста, Слегка сутулый.
Снял тулуп И подскочил ко мне. — Ох, мелок, очнулся! Ну, куда ты собрался? Ложись, ложись, давай. Вот так.
Он меня уложил обратно И дал попить что-то Приторно-сладкое Из большой глиняной кружки. Кашель сразу отпустил. — Где я? — Да у меня же.
Я Евдоким. — А я? Не сказать, что меня это пугало. Просто было непонятно.
— А ты что же, не помнишь? Я помотал головой. От попыток Хоть что-то вспомнить Заболела голова. — Ну ничего, сынок, ничего.
Вспомнишь. Когда-нибудь вспомнишь. А пока я тебя Богданом величать буду.
— Что значит «Богом данный»? Ты не против? Я кивнул и тут же провалился в сон. Мне снился снег. Сугробы, покрытые Толстой коркой льда, Которая царапает руки в кровь.
Тяжелый, мокрый снег, В который проваливаются мои ноги, И их тяжело вытащить. Неделю я постоянно спал. Просыпался, Евдоким поил меня Из большой глиняной кружки.
И я снова засыпал. Потом я начал вставать. И даже аппетит появился.
Стал помогать. Правда, руки мои были, как крюки. Посадил Евдоким меня картошку чистить.
Я себе все руки порезал. И очистки у меня получились Больше, чем конечный результат. Дед тогда долго надо мной смеялся.
Но показал, как надо было. Научился. Примерно тогда же я увидел, Как он лечит.
То время, пока я лежал, Он закрывал меня занавесочкой. И я ничего не видел. Пришла женщина с грудничком.
— Ох, Евдоким, помоги! Сил моих нет. Плачет и плачет. Галка сказала, что у него грыжа.
Шептала там чего-то. Денег с меня взяла, А он все равно плачет. — Ох, ох, ох! И что вас всех тянет к этой Галке? Шарлатанка она! Вот бабка ее действительно что-то могла.
И шептала, и травки знала. А это… Он махнул рукой и пошел набирать травки. — Богдан, принеси воды колодезной.
В синях ведро стоит. — В синях студена, как дед говорит. Поэтому я сую ноги в его огромные самоваленные пимы.
Они мне большие, но в них ужасно тепло. Накидываю на плечи его тулуп И иду за ведром воды. В синях настолько холодно, Что на воде корка изо льда.
Я надавливаю на нее пальцем, И она проваливается. Евдоким, что-то шепча себе под нос, Набирает в маленькую бутылочку эту воду. Потом отдает бутылочку матери.
— Вот, возьми. Будешь давать после кормления по пять капель. Запомнила? Траву, что я дал, заваривай по щепотке И в ванночку добавляй.
И животик гладь, как я тебе показал. Пройдет у него все. Ступай.
Женщина заворачивает своего мальчугана в одеяло, Повязывает лентой и выходит. Там ее муж ждет на санях. Евдокиму она принесла яйца и масло в баночке.
— На-ка, парень, унеси в кладовку. Кладовка в синях. Значит, мне снова нужно обувать пимы и тулуп.
В кладовке интересно, но темно. Свет сюда проникает сквозь маленькое окошко. Здесь стоит старый комод.
И столько старинных вещей. О предназначении некоторых я даже не догадываюсь. Вот странное дело память.
Я помню, как читать и писать, Могу складывать и умножать. Даже косинусы и те недавно вспомнил. Помню, сколько дней в году И куда впадает река.
Но совершенно не помню себя. Кто я? Откуда? И как попал в эту непролазную глушь? Здесь ведь не то что за десятки, За сотни километров нет никого. Деревня Юсуповка, Откуда чаще всего приходят люди, В десяти километрах отсюда.
И она последняя. После Евдокимова дома нет больше никого. Только глухой лес и болото.
Людей здесь встретишь нечасто. Даже охотники редко так далеко забредают. А еще Евдоким говорит, Что здесь лес заговоренный.
Любого закружит, не выберешься. Дед, а как же тебя он выпускает? Так я, когда туда захожу, Здороваюсь с лесным хозяином. Хожу аккуратно, Ветки лишние не сломаю, Ягодки лишние не сорву.
А коли охочусь, Так прощения у животинки прошу. Не ради убийства убиваю, А ради еды. Да и с хозяином болот я дружбу вожу.
Поначалу мне дико было это слышать, А потом я как-то и привык. Ну и как я в том лесу оказался? Дед меня долго на улицу не выпускал, Говорил, что рано мне, В Сене и обратно. А мне изба уже осточертела, Поэтому я частенько зависаю в кладовке, Разглядываю там вещички, Да придумываю, для чего они могли быть нужны.
С каждым днем мне становилось лучше, Кашель прошел, А вот память так и не вернулась. За окошком уже весна начинается, Солнце греет по-летнему, Освещая всю избу До самого последнего уголочка. Капель за окном устроила перестук по железному карнизу.
Евдоким мне, наконец, разрешил выйти, Дал мне свой свитер и штаны, Напялил на меня чуни и телогрейку. — Пошли, снежок поможешь откинуть. Мы вышли на улицу…
От обилия свежего воздуха и света У меня даже закружилась голова. Я закрыл глаза, чтобы ее успокоить. Открывал глаза по одному.
— Как же здесь хорошо! — Богдан, я полезу на крышу, Буду оттуда скидывать, А ты здесь разгребай. — Дед, а может, лучше я? Тот посмотрел на меня несколько секунд. — Ну, лезь! Лестница приставлена к крыше.
Лезу. Ух, какие отсюда виды! Огромные сосны, Как стражники обступают двор И небольшой огород Евдокима. Везде еще лежит снег, Правда, уже посеревший И местами сильно осевший.
— Эй, ты чего там? Уснул, что ли? — Эх, хватит любоваться красотами. Надо работать. Сколько я уже у деда? Он говорил, что нашел меня В начале февраля, Практически замерзшего В одной рубахе и брюках.
Ну как я в лесу оказался? А сейчас уже середина марта. За это время я научился Чистить картошку, Варить кашу и суп, Забивать гвозди и чистить снег. И начал по запаху Находить полынь и мяту.
— Слушай, Богдаша, А давай-ка мы с тобой В Юсуповку съездим, Пока снег. Мясо снесем, продадим, Травки да мед прошлогодний. Много его у меня.
— Ну надо, значит, надо. Нагрузили сани по самое не хочу. Сами сверху залезли.
Дед покрикивает на зорьку, А та бодренько бежит По накатанной дороге. Долетели быстро. Большая деревня, Хорошие добротные дома, В центре магазины, Администрация и рынок.
Стоят несколько бабуль С молоком и яйцами, И мы встали со своим товаром. Люди идут, с поклоном Здороваются с Евдокимом. Быстро мы распродали все.
Видимо, репутация у деда хорошая. Деревенские налетели И быстро все разобрали. — Так, а теперь давай-ка в магазин сходим.
Не гоже, что ты в моих портках ходишь. Штанцы тебе купим, да рубах пару. Зашли.
Продавщица, молоденькая девчонка, Все хихикала, глядя на меня. Купили мне штаны, пару футболок, Темно-синий джемпер И бритвенные принадлежности. Борода у меня росла неровная, Клочками какими-то.
Такую лучше брить. Когда мы выходили из магазина, Девчонка мне пальчиками На прощание помахала. — Эх ты, недотёпа! Она тебе глазки строила, А ты ей даже не улыбнулся.
Я почувствовал, что краснею, Просто наливаюсь краской. Да, а я и не заметил. Вернулись домой.
Потом я ещё не раз ездил в Юсуповку по разным деловым поручениям И с той продавщицей познакомился. Лиля её зовут. Каждый раз, как я появляюсь, Она начинает глупо хихикать.
Люди приходят практически каждый день. У кого дитё заболело, У кого радикулит, У кого зубы прихватило. Дед всем помогает, отвары, что-то шепчет, а я у него принеси-подай.
Я сбрил свою непонятную бороду И стал выглядеть моложе. Интересно, а сколько мне на самом деле лет? Выгляжу я лет на двадцать, не больше. И ищет ли меня кто-нибудь? Ведь кто-то же у меня был в прошлой жизни.
Неужели я никому не нужен? Не помню. Весна пришла вдруг. Вчера ещё в огороде лежал снег, А сегодня встаю утром, А за окошком дождь.
И вместо снега теперь чёрная земля. А сосны, казалось, умылись этим дождём И стали светлее. Да и солнце тоже.
Выглянуло из-за туч И начало греть совсем по-летнему. Уже через несколько дней Абсолютная чернота земли Поменялась на лёгкую зелень. А кое-где под забором Стали виднеться ярко-жёлтенькие цветки Мать и мачехи.
«Богдаша, ну ты чего стоишь-то? Иди собирай. Это лечебные цветки». Евдоким мне рассказывал, Как собирать траву, Как её правильно сушить.
Едва начало подсыхать, Снарядил он меня в болотные сапоги И телогрейку. И мы с ним пошли в лес. «Далёко мы с тобой не пойдём.
Там болота разделись, увязнем. А так запоминай, что говорить буду. Примечай, что показывать».
А я смотрел, запоминал, Где какая птица поёт, Где какой зверь прошёл. Вышли на полянку. Здесь рядом с соснами берёзки росли.
Жались к своим старшим величавым братьям. Евдоким достал ножичек и тоненькую трубочку. Ловким движением проделал дырочку В стволе одной из берёзок И воткнул туда трубочку.
А затем подставил банку, Которую прихватил с собой. «Прости нас, матушка берёзка, Что боль тебе причиняю. А ты чего стоишь? Пущай сок набирается, А мы пошли почек берёзовых насобираем».
Мы бродили, собирали почки, Потом наткнулись на нарост На стволе одной берёзы. «Чага», — так сказал дед, И тоже отправил в нашу корзину. Когда мы вернулись к тому самому дереву, Банка даже наполовину ещё не наполнилась.
«Ну что же, придётся тебе, Богдаша, Завтра с утра прийти сюда за баночкой. Баночку заберёшь, трубочку вынешь, А ранку вон той грязью замажешь. Да поблагодарить дерево не забудь, понял?» Я кивнул.
«Конечно, понял, но не дурак же я совсем». С Евдокимом интересно. Он говорит без умолку.
Здесь, в лесу, он знает каждую травиночку, Каждый кустик, каждое деревце. Его рассказ чудесным образом Переплетается с воспоминаниями о молодости. А на следующий день, Я, получив ещё раз на всякий случай ЦУ, Ну, вдруг забыл, Отправляюсь в лес за берёзовым соком.
Жаринь! Я расстегнул телогрейку и стянул шапку с головы. Какая-то птаха сопровождает меня на протяжении всего пути. Вот и это самая берёзовая полянка.
Наша баночка уже полна прозрачного сока. Я закрыл банку крышкой, Вытащил трубочку и залепил порез на дереве грязью. Теперь нужно поблагодарить дерево.
Я вот ещё с деревьями не разговаривал, Но ослушаться Евдокима я почему-то не рискнул. Оглядываюсь по сторонам, Чтобы ненароком кто-то посторонний Не оказался свидетелем моего секундного позора. Как будто в этой глуши может кто-то оказаться.
Спасибо тебе, берёзка, за сок целебный. Низко кланяюсь. Вроде всё точно произнёс, ничего не перепутал.
Запихнул банку в рюкзак, Надел его на спину и собрался идти домой. Иду по тропинке, вроде всё то же самое, Но чувство, что иду не там. И вот этого поваленного дерева не было.
Вдруг прямо передо мной оказался волк. Стоит и рычит. Я стою в ступоре, не знаю, что делать.
Смотрю волку в глаза. Он смотрит мне и рычит. А я медленно покрываюсь холодным липким потом страха…
Кручу головой по сторонам и вспоминаю что-либо о волках. Хоть что-нибудь. Как спастись от свирепого голодного хищника? Так, нельзя смотреть в глаза.
Поздно. Посмотрел. Нельзя поворачиваться спиной.
Окей, не буду. Соображаю медленно, торможу. А, вот еще.
Нужно медленно отступать без резких движений. Ну ок, медленно так медленно. Вот дед, вместо того, чтобы рассказать, как спастись от волка, Рассказывал мне, как спасти березу.
Медленно пячусь и ругаюсь про себя на Евдокима. Волк же продолжал стоять на месте. Я уже отошел на приличное расстояние и тут же увидел справа от себя поворот.
Я пропустил поворот. Снова взглянул на волка, чтобы оценить расстояние и понять, как действовать дальше. Волка на тропинке не было.
Покрутил головой, прислушиваясь к звукам. Он решил меня обойти и зайти с тылу? Поворачиваю на нужную тропинку и… Бежал я со всех ног. Добежал до дома деда буквально за считанные минуты.
«Богдан, ты чего такой запыхавшийся?» Я ему рассказал, что пропустил поворот и про волка, который встал у меня на пути. «Так то не волк был, а кто? Это сам хозяин леса тебя на путь истинный наставил». «Хозяин леса на путь истинный? А если я бы прям там?» А вот интересно, уже столько времени прошло, а ничегошеньки не вспомнил.
Даже сегодня, побывав в лесу и малость струхнув. Да кого я обманываю? Я не малость, а прям по-серьезному струхнул. А еще говорят, что стресс память возвращает.
Да нифига подобного. Я там едва в штаны не наложил, но ничего не вспомнил. Последним моим воспоминанием и единственным остается нестерпимый холод.
Евдоким учит меня заниматься хозяйством. Но то ли я такой бестолковый, то ли у коровы на меня зуб, ну или что там у них есть. Взял я стул, все, как учил дед, вымыл ей вымя, смазал вазелином и только начал доить.
Она как легнет. Я лечу в одну сторону, ведро в другую, а Евдоким ухахатывается, стоя в дверях. Даже несчастный петух, уж не знаю, кого он во мне увидел, но так больно меня клюнул, теперь синяк будет.
Да иди оно лесом. Не подойду я больше ни к корове, ни к курам. Это ладно еще.
Дед мне сказал дать сено кроликам. Блин, я их часа два по сараю ловил. К лету я с горем пополам научился управляться с хозяйством деда.
Но больше всего мне понравилось ухаживать за Зорькой. Это Евдокимова лошадь. Старенькая уже.
Дед рассказывал, что выкупил ее у заводчика, когда та сломала ногу и ее должны были пристрелить. Он ее выходил и в прямом смысле поставил на ноги. Мне нравилось с ней разговаривать, чесать ей гриву.
Она слушала и смотрела на меня своими умными глазами. И как же было жалко, когда дед запряг Зорьку в плуг. Нужно было огород пахать.
Ничего-ничего, Богдашка, ты ее под узды веди, а я тут править буду. Она хоть и старенькая, но сильная еще. Потом мы с ним сажали картошку, сеяли морковку и много чего еще.
В деревню меня посылает по разным мелким поручениям. Я запрягаю Зорьку и скачу верхом. — Так, Богдан, вот тебе денег, поезжай.
Список я тебе написал. Да спичек, спичек не забудь. Я кивнул и поехал.
Уже по летнему жарко, хоть еще и конец мая. И дождей почти не было. Зорька легко бежит по накатанной лесной дороге.
Десять километров для нее преодолеть — плевое дело. Уже через полчаса мы с ней подъехали к магазину. Я спешился и стоял привязывал ее к столбику.
Смотрю, летит женщина. — Послушай, ты же тот самый! Я стоял на нее смотрел, не понимая, кто тот самый. — Но это ведь ты ученик Евдокима! Я кивнул, хотя я себя в таком ключе не рассматривал, но технически так оно и было.
— Помоги, а! Мы как раз собирались за Евдокимом ехать, а тут ты! — Да чем я могу помочь? Пошли, пошли, пошли! Она схватила меня за руку и тянет. Пришлось подчиниться. В крайнем случае пошлю их к Евдокиму.
Она притащила меня в большой двор. На скамейке полу лежала девчушка лет двенадцати. — Вот, внучка, второй день мается зубом.
Таблетки не помогают, врача здесь нет. А в город ехать надо родителей ждать. Помоги, а! Девчушка подняла на меня лицо.
Слева у нее был огромный флюс. Я присвистнул. Дед при мне не раз лечил зубы, поэтому я сразу сообразил, что делать.
Нужен чеснок, кора дуба, марля. — Да, я сейчас! Женщина метнулась и уже через минуту принесла мне все необходимое. Я, конечно, сомневался, получится ли у меня.
Просто стоило попытаться. Взял кусок марли, завернул туда зубчик чеснока и проговорил слова, которые много раз слышал от старика. Бела чеснок.
Не боли зубок. Не боли зубок. Спасибо, чеснок.
Скрутил марлечку жгутиком и повязал девочке на запястье. Зубчик чеснока как раз оказался под венкой. Затем взял аптечную пачку с корой.
Понюхал. Вроде нормально пахнет. И тоже прошептал над ней заговор, который успел выучить за эти месяцы.
— Кору заварите и пусть полоскают зуб шесть раз в день. Если до завтра не полегчает, либо поезжайте к деду, либо к врачу. Пока я это все делал и разговаривал с женщиной, девочка вдруг перестала постонывать и села ровно.
— Ба! У меня прошло! Боль прошла! — Вот спасибо! Вот спасибо тебе, дорогой! Сейчас, погоди! Она вновь убежала в дом и вернулась, неся горсть конфет и деньги. — Вот, возьми, купи себе чего-нибудь. Я немного растерялся.
Но Евдоким никогда не отказывался от благодарности. Поэтому и я взял. — Травку не забудьте заварить.
И повязку пусть до завтра носит. Короче, сутки ей надо с ней проходить. — Да, конечно! Я все сделаю! И я пошел обратно к магазину.
Я шел, а деревенские здоровались со мной. И как мне было хорошо на душе от того, что я сумел помочь девочке. Зорька стояла там, где я ее оставил и мирно пощипывала травку.
Я почесал ее под гривой и зашел в магазин. Лиля сразу заулыбалась при виде меня. Когда входил, она на повышенных тонах разговаривала с какой-то бабкой.
— Все! Все, баба Шура, идите! Как только привезут, я дам знать! Бабка цокнула и прошла, недовольная, мимо меня к дверям. — Привет! — протяжно произнесла она. — Давненько тебя не было! — Да как-то недосуг было.
Что у тебя новенького? Лиля вздохнула. — Да что у нас тут может быть новенького? Все по-старенькому. Картошку вчера садили.
Сажали, наверное. — Ага, сажали, умаялась. А у тебя что новенького? — Вот у меня точно ничего новенького.
Мне тут дед целый список выдал. Поможешь? Она вздохнула. — Давай свой список! Я ей подал клочок бумажки, и она начала собирать все по списку.
— Все? Или еще что-то? Я оглядел все, что она принесла и положила передо мной на прилавок. Спички еще. — И ты какой шоколад любишь? — Я? Молочный с орешками.
— Ну давай еще его. Я сложил все покупки в рюкзак. Все, кроме шоколадки.
Ее я протянул Лиле. — А это тебе. Пей чай и меня вспоминай.
Пока. Она взяла шоколадку и покраснела. — Спасибо.
А вот интересно, в моей прошлой жизни была девушка? Если была, то красивая или нет? Я вернулся домой и начал Евдокиму рассказывать о своем маленьком приключении и о том, что у меня получилось. — Молодец. Все верно ты сделал.
И с того дня я уже не был просто «принеси-подай», а Евдоким начал меня учить по-настоящему. Он мне показал свою книгу, где были записаны рецепты и заговоры от всего на свете. Огромная такая, с толстым переплетом и слегка пожелтевшими страницами.
Эту книгу начала писать моя прабабка, потом дед, отец, теперь я. А я вот детей не нажил. Наверное, поэтому мне тебя Бог послал. — Евдоким, а есть там что-нибудь, чтобы память ко мне быстрее вернулась? Я впервые у него это спросил.
Тот слегка замешкался, а потом головой покачал. Я вздохнул. Жаль.
Но и дед меня наставлял. — Ты, Богдаша, когда берешься кого лечить, проси помощи у Бога. Прямо так и говори.
Господи Боже, помоги. А когда закончишь, благодари. Спаси и сохрани.
И выучишь молитвы. Наше дело правое, и с Божьей помощью мы со всем справимся. Так мы с ним и жили.
Хозяйство, огород, страждущие. Все как по расписанию. В промежутках я тщательно изучал книгу.
И как дед умудряется все это помнить! Да пару раз в месяц я в деревню ездил. В магазин. Лилия сразу расцветает при виде меня.
А мне она совсем не нравится. Ну девушка и девушка. Ну да, не страшная.
Фигурка вроде тоже ничего. Но не мое. Я с ней болтаю только потому, что мне, кроме как с Евдокимом, поговорить не с кем.
А больше я никого не знаю. Несколько минут поболтали, и собрав в свой рюкзак все точно по списку, вышел на улицу. Лето в самом разгаре.
Вокруг все в зелени и цветах. В такую жару, как сегодня, все прячутся по домам. Ну или в тенечке.
Я подошел к Зорьке. Она нервно дергала хвостом. Мухи одолели.
— Что, Зорька, тоже жарко тебе? Поехали домой. И только было хотел сесть на нее верхом. — Эй, ты! Слышишь? Оглядываюсь.
Три парня. Типичные колхозники. — Это вы мне? — Тебе, а то кому же? — И что вам надо? — Ты какого рожна возле Лильки трешься? Она моя телка! Говоривший стоял и бил себя кулаком по ладони.
Во-первых, я не кручусь. Во-вторых, Лиля — свободная девушка. И сама вправе решать, чья она девушка.
В-третьих, телки у тебя в коровнике стоят. Этот раз свирепел, лицо покраснело, даже пот на лбу выступил и кинулся на меня. Между мной и им возникла Лиля со шваброй в руках.
— А ну, пошел отсюда! Васька, ну сколько тебе можно повторять? Ну, не нравишься ты мне! Не нравишься! А кто тебе нравится? Вот этот утырок? Дружки стали хватать этого Ваську за руки. — Слышь, Васька! Говорят, он ученик колдуна. Пошли лучше отсюда, а то порчу какую нашлет.
И тут у меня мысль мелькнула. Я дергаю из гривы Зорьки волосинку, начинаю наматывать ее на палец и делаю вид, что шепчу что-то. — Он прав.
Вот сейчас волос закончится, и не сможете вы больше любить. Всегда будет. Да говорить я не успел.
Они развернулись и бросились в рассыпную. Лиля смотрела какое-то время им вслед, потом начала смеяться. А я, глядя на нее, — Ты действительно на них порчу навести хотел? — Ну нет, конечно.
А это вот на тебе. В следующий раз, когда полезут, покажи им этот волос. Лиля завернула конский волос в платочек и положила к себе в карман.
— Хорошо, спасибо. Кое-как успокоившись, я попрощался с девушкой, сел на лошадь и отправился домой. Заезжая в ворота, я увидел во дворе машину…
Значит, знахарь был не один. Кого-то лечил. Машина была не из дешевых.
Я распряг лошадь, отправил ее в загон и налил ей воды. Вымыл руки и умылся в бочке, что стояла возле загона. И только потом вошел в дом.
Рюкзак с покупками оставил в синях и вошел. Возле дверей стояли два амбала в черных костюмах. Они сомкнули плечи, не давая мне пройти.
— Пустите! Это мой ученик Богдан! Те расступились, и я прошел. На стуле сидела девушка. Тоненькая шейка, почти прозрачная кожа.
И огромные голубые глаза на пол лица. Мне захотелось подойти, обнять ее и защищать от всего белого света. Рядом с ней стоял мужчина с седыми висками.
Наверное, ее отец. — Богдаша, иди-ка мне принеси! У меня даже глаза на лоб полезли от обилия ингредиентов. Девушка была серьезно больна.
Интересно, что с ней? Я набрал все необходимое. Евдоким по-прежнему стоял за спиной девушки, держа чашу с водой и шепча что-то. — Богдаша, подготовь настой! Я кивнул и подошел к столу, что стоял возле окна в углу.
Что делать и как готовить я уже знал. Только смущал обширный список. Минут через пятнадцать все было готово.
Я перелил в большую бутылку из темного стекла, заткнул пробкой из свернутой газеты и подал мужчине. — Поставишь в темное место у нее в комнате. Неделю пусть настаивается.
Потом пусть пьет трижды в день по столовой ложке перед едой. — Ничего, поправится твоя девка. Как только настой кончится, снова приезжайте.
Только не затягивай. Мужик протянул деду деньги, свернутые в трубочку, помог девушке подняться, и они, сопровождаемые амбалами, сели в машину и поехали. А я лишь молча за ними наблюдал.
— А что у нее? Евдоким махнул рукой. — Болезнь. Врачи не берутся, даже операцию не делают.
Вот муж ее ко мне и привез. — Муж? Моему удивлению не было предела. — Что тебя удивляет? — Ну он же старше ее.
— Ну и что? — Любовь, она слепа, ровесников не ищет. Почему-то стало грустно. Но появилось желание еще раз ее увидеть.
— Ты ей поможешь? — Да куды я денусь? Правда, от нее тоже многое зависит. Будет желание встать на ноги, значит, пойдет на поправку. А нет? Ну тогда… Он развел руками.
Мои мысли еще иногда возвращались к той девушке. Но особо скучать некогда было. Мы часто ходили в лес собирать различные травы и корни.
Даже на болото ходили за травой. Не думал, что столько лечебных трав. Ну оно как, Богдаша.
Сколько болезней, столько и трав их лечит. На каждую болезнь найдется своя. Только чем сильнее худо человеку, тем больше в нем засело.
И тем больше нужно, чтобы его вылечить. Но самое главное, чтобы человек сам хотел вылечиться. Мне было интересно со стариком.
Он был просто кладезь информации. И я многому от него научился. Странно только, что он не знал, как мне помочь все вспомнить.
Лето как-то пролетело незаметно. Вроде вот только первый весенний гром, а уже трава жухнет. На рябинке, что возле дома растет, алеют ягоды.
Выкопали картошку, срезали просто огромные кочаны капусты. Погреб полон. Ну вот, Богдаша, теперь и зиму пережить несложно.
Вот уже и снег начал, кружась, падать с неба. Смотрю, Евдоким вновь в лес собирается. Дед, ты куда? Грязь такая.
Холодно. Да и снег идет сегодня с утра. А ничего, Богдаша, это самое время.
Ягоду нужно одну собрать. Она как раз поспела сейчас. Если ее немного положить – лекарство.
А если много – будет яд. Пошли. Продрог я до костей.
Но, как сказал дед, это наша последняя вылазка в лес. Когда мы возвращались, в нашем дворе стояла знакомая уже машина. Мое сердце радостно забилось.
Мы уже хотели уезжать. Но не уехали, и слава Богу. Заходите, а мы сейчас переоденемся, да начнем благословлять.
Он снова усадил девушку на стул. А я снова ему помогал. То принеси одно, то подай другое.
Но я был рад. Я разглядывал девушку. У нее на щечках появился румянец.
Но все равно она была трепетно беззащитная. «Богдан, сделай настой и добавь туда десять ягод». Я удивился.
«Помни, в малых количествах они самое лучшее лекарство. В больших – яд». «Э, дед, может, не надо?» – воскликнул ее муж.
«Надо». Я сделал все как надо и отдал бутылку мужчине. «Настаивай неделю.
Потом пусть пьет по столовой ложке. Три раза в день» – перебил мужик ее. «Ну, ступайте».
Мужик снова взял под локоток девушку и повел на выход. Она уже, стоя на пороге, оглянулась и улыбнулась. Одними уголками губ.
Евдоким похлопал меня по плечу. «Что, Богдан, запала она тебе в душу, смотрю? Ну, ничего, еще увидитесь. Они еще приедут».
Я тяжело вздохнул. «Где я и где она? Мне далеко до ее мужа. Примерно, как до Китая пешком.
Да и нет у меня ничего, даже прошлого. Зимой в доме знахаря было безумно скучно. Утром управлялись с хозяйством, отгребали снег, если нападал, а потом заходили в избу и садились.
Делать было просто нечего. Дед вязал носки на спицах. Я изучал книгу.
Учил наизусть все заговоры по порядку с самого начала. Иногда дед вновь начинал рассказывать о себе. О своей первой несчастной любви, когда она предпочла другого, более богатого.
И он дал себе зарог больше никого не любить. Веселее становится, когда кто-нибудь приходит. Несколько раз я лечил.
А дед наблюдал и ворчал, если я делал что-то не то. Но сложное он мне не доверяет. Так, испугу детей или зубную головную боль.
Однажды в ворота постучались. Сгорбленная бабка. И была она пешком.
Дед выглянул в окошко, плюнул и пошел к ней. — Чертова Галка! Вон, посмотри! Так шарлатанки выглядят! Грехи к земле тянут! Он вышел. Они разговаривали на повышенных тонах с размахиванием руками.
Мне даже казалось, что она его ударит своим посохом. Но нет. Прооравшись, они разошлись в разные стороны.
Бабка Галка ушла, а дед зашел. И что она хотела? Дед был злой. Это было очень заметно.
Его борода возмущенно торчала в стороны. Кричит, что я у нее клиентов переманиваю. Нет, ты подумай.
Клиентов мы у нее переманиваем. Да если б она реально помогала, а не шарлатанством занималась! И он еще долго ворчал, на чем свет стоит на эту Галку. Галка эта, она не из Юсуповки, она из Гореловки, что намного дальше Юсуповки.
Но к ней идти ближе, чем к Евдокиму. Поэтому к ней часто ходят. Только вот потом идут все равно к Евдокиму и ругают ее.
Не помогают ее зелья. А на следующий день вновь стук в ворота. Думали, вновь Галка пришла ругаться.
А это какие-то мужики. Судя по одежде, не местные. Для прогулок в лесу слишком легко одеты.
Эй, хозяева! Есть кто живой? Дорогу не подскажете? Дед отложил свое вязание и пошел открывать. Через несколько минут он вошел в избу вместе с непрошеными гостями. Один из них угрожал Евдокиму ножом.
Эй ты! А ну подошел! Это Богдан, мой ученик. Не трогайте его. Он все сделает.
Богдаша, принеси мазь заживляющую и нитки шелковые с иголкой. Я хотел пойти в кладовку, но меня остановили. Эй ты! Куда собрался? Юрец, проследи! Один из них пошел за мной следом.
Я только теперь заметил, что третий ранен. Они его усадили на кровать, и тот сразу завалился. Блин, только этого не хватало.
Я взял в кладовой все, что нужно, и вернулся в дом. Юрец следовал за мной по пятам и тщательно следил, что я делаю. В руках у него была не то заточка, не то нож.
Я подошел к их раненому и вопросительно посмотрел на Евдокима. Я еще ни разу ничего подобного не делал. Ты, Богдан, обмой водичкой рану.
Той, ключевой. А потом шить будешь. Я зачерпнул ковшом воды и полил на рану раненому.
Тот взвыл от боли. Меня ударили кулаком в спину. Ты чего это лепило творишь? Обмываю рану.
Богдаша, ты ниточку в одну сделай. Дед с ума сошел. В жизни ничего не шил.
Наверное. Я с горем пополам вставил нитку в иголку и с трепыханием всех частей тела подошел к больному и замер, пытаясь унять дрожь в руках. Снова толчок в спину.
Ну, чего встал? Я с мольбой посмотрел на знахаря. Все у тебя получится. Вот, блин, успокоил.
Слышь, старый, а ты, может, сам? Да куда уж там. Ты на руки мои глянь, чего я там нашью. А рану зашить нужно.
Ну, ты чего, молодой, встал? Шей! Я в тебя верю. И они заржали, как наша Зорька в стойле. А я, наконец, собрался с духом и начал шить.
Кровищи! Несколько раз обмывал из ковша, чтобы видно было. Этот орал и матерился. Друзья его держали…
Пока я этим занимался, дед опустился на табуреточку. Устал он, видите ли. Наконец, рана была зашита.
Я взял марлю и сделал из нее повязку. Намазал мазью и наложил марлю, а сверху обмотал бинтом. Весь бинт израсходовал на этого.
К тому моменту, как я закончил перевязку, раненый уснул. Э! Ты! Чего сделал? Да спит он просто. Слышь, Юрец, не кипишуй.
А чё лепила? Долго он проспит? Я пожал плечами. Да покуда не полегчает. Пришел мне на выручку Евдоким.
А вы, может, пока чаю попьете? У нас там и похлебка есть сварена. А чё? Можно и почаевничать. Давай, молодой, тащи хавать.
Я принес кастрюлю с печки, тарелки и ложки, порезал хлеб. Эх! Чефирчику бы! Слышь, молодой, заварка есть? Я покачал головой. Мы травки вместо чая завариваем.
Эх! Давай свои травки. Я пошел заваривать чай. Богдаша, ты ягодки-то не забудь.
Вкуснее будет. Я сразу сообразил, о каких травках идет речь. Теперь главное правильно рассчитать.
Можно, конечно, положить их побольше, но тогда эти уснут вечным сном. Но становиться убийцей я не собирался. Поэтому я добавил немного ягод и налил им в кружки.
А сахарок-то у вас есть? Сахарницу с сахарным песком тоже поставил перед ними. Они начали есть. При этом ржали, обсуждая, как они удачно сбежали от конвоя.
Правда, третьему не повезло. Зацепился за какую-то железяку в машине и повис на ней. Так мы поняли, что они беглые зэки.
Зона была отсюда километрах в двадцати. Получается, их либо туда везли, либо оттуда. Спустя минут пятнадцать вместо ржача раздался смачный храп.
Урки уснули прямо за столом. — Давай, Богдаша, поторапливайся. Я очень быстро запряг Зорьку, сел верхом и помчался в Юсуповку к участковому, молясь, чтобы он был на месте и трезвый.
На мое счастье, он был на месте. Я ему все объяснил. Он, прихватив с собой парочку деревенских мужиков покрепче, поехал на своем служебном бобике.
— И сколько они проспят? — Да кто его знает? Может, час, может, два. Доехали быстро. Эти еще спали.
Дед, пока я ездил, связал их по рукам и ногам. И участковому осталось их только штабелями уложить к себе в машину. — Ну, благодарю за службу.
Они сегодня утром с автозака сбежали. Прикинулись, что плохо. Конвой открыл двери в нарушении всех инструкций, а эти их вырубили и бежать.
Те пока очнулись, пока сообщили, пока в погоню, эти куда-то задевались. — А про меня нет никаких известий? — Нет, парень, пока никаких. — Будет, если, дам знать.
Я кивнул. — А может, я тоже из беглых? — Да не, тогда бы меня уже нашли. Участковый же меня фотографировал.
Они уехали, забирая наших непрошеных гостей. А у нас снова настала тишина и дикая скука. Дед вновь вернулся к своему вязанию, а я к изучению книги.
Недели через две, перед самым Новым годом, в наши ворота въехала старенькая Нива. Из нее вышел мужик в странном одеянии, похожем на одежду священника. — О, Антипий приехал! — Это кто? — Староверы, у них тут община неподалеку.
Они иногда ко мне за помощью обращаются. У них, правда, и своя есть знахарка, но иногда она не справляется. Этот Антипий вошел в избу, повернулся в угол, где у деда икона висела, перекрестился.
— Здравия вам, хозяева! Пусть благословен дом ваш будет! — И тебе, Антипий, не хворать. — С чем приехал? — Да беда у нас. Акулинушка моя родила третьего дня.
До кровотечения у нее никак унять не можем. Как наша Мария не бьется, ничего не помогает. Боюсь, помрет сердешная.
Прошу тебя, Евдокимушка, подсоби. Дед кивнул, сказал мне, что собрать в дорогу. Я хотел тоже собираться, а он мне.
А ты, Богданушка, дома останешься. Хозяйство на кого оставим? Меня дня три не будет, а может, больше. Не теряй.
Пока не выхожу дочку его, не вернусь. Так что ты за старшего остаешься. Ну, с Богом! Они уехали, а я остался один.
Тоска смертная. Скитался из угла в угол. Днем следующего дня пришли из деревни за помощью.
Ко мне немного с недоверием отнеслись. Но что-что, а уж зубы я заговаривать научился. Уже прошло три дня, а Евдокима все не было.
Хоть он и говорил «не теряй», все равно было как-то волнительно. А когда уже почти стемнело, в ворота въехал знакомый автомобиль. Где Евдоким? Он у больной.
Что случилось? Да Лерочка моя, ей хорошо было. Она уже порхала, как и прежде. Настой закончился недели две назад.
Ну, я думаю, не поеду. Ей ведь хорошо уже. А вчера она упала.
Упала и не встает. Сегодня с утра бледнее смерти лежала. Есть не может, пить тоже.
Да и говорит с огромным трудом. Ну, что же вы наделали? Евдоким же сказал, что сразу приезжайте, как настой закончится. И что теперь делать? Когда он вернется? Я не знаю.
Может завтра, а может послезавтра. А ты сможешь ей помочь? Я попробую. Но после захода солнца нельзя лечить.
Оставайтесь до утра. Да не могу я. Он немного помолчал. Слушай, а если я Леру оставлю? Ты ее с утра полечишь.
А я вечером завтра вернусь за ней. Я кивнул. Лера тоже изобразила нечто похожее на улыбку.
Он пожал мне руку, поцеловал Леру в лоб и уехал. Я ее уложил на кровать, на которой некогда сам лежал. Надеюсь, у меня получится ей помочь.
Я просто должен ей облегчить страдания. Но для начала сходил, заварил травки и пару ягод бросил. Мне хотелось, чтобы она спокойно поспала, без боли.
Она сделала пару глотков и уснула. А я лег на дедовую кровать и тоже моментально уснул. И сегодня мне не снился снег.
Мне снилась Лера. И я был счастлив рядом с ней. Меня разбудил стон Леры.
На старых ходиках, что висели на стене, было пол шестого утра. Даже наш старый петух еще не прокричал свое кукаряку. Я встал и подошел к ней.
Она металась по кровати. Волосы спутались и были мокрые от пота. Ничего, ничего, Лерочка.
Я сейчас тебе помогу. Хотя что делать, я точно не знал. Решил сделать отвар из тех трав, которые добавляли в настойку для нее.
Я не знал, что делал Евдоким еще, какой заговор или что он там еще делал, но понадеялся на свою удачу. И Лере действительно стало лучше. Она притихла и открыла глаза.
Мне очень больно, практически одними губами прошептала она. Я не знал, что делать. Сердце разрывалось на части, поэтому решил действовать.
Как там дед говорил? В маленьких дозах лекарства, в больших — яд. Да, главное не переборщить. И я сделал отвар на основе тех ягод.
Леру я поел чайной ложечкой. После десятой она мне сказала, что боль ушла. Я даже вздохнул с облегчением.
И она уснула. Пока она спала, я занялся хозяйством. К обеду Лера проснулась.
На щечках румянец. Я не мог на нее налюбоваться. Покормил ее…
Она с большим удовольствием ела свежий творог. Какая у нее красивая улыбка. Она сидела на кровати и ела, а я сел рядом.
Давно ты болеешь? Два года уже. И как все началось? Сама не знаю. Вдруг почувствовала себя плохо.
Женя привез меня в клинику. И начались обследования, лекарства, химия. Это было ужасно.
Врачи сказали, что у меня нет шансов. Все бесполезно. Женя начал меня возить по разным бабкам, экстрасенсам, целителям.
Так я к Евдокиму попала. А его снадобья мне действительно помогли. Мне стало легче.
Почему он тебя не привез, когда настой закончился? Теперь ведь все сначала нужно будет начинать. Знаешь, я так устала болеть. Мне стало хорошо, и я забыла обо всем.
И о болезни тоже. Осуждаешь? Я кивнул, но вслух ничего не сказал. Ты его любишь? Лера посмотрела на меня и улыбнулась.
Женя очень хороший. Мы познакомились с ним пять лет назад, когда я восемнадцатилетней девчонкой приехала в город поступать. Поступила? А? Да, поступила.
В первый же день меня обворовали. Я осталась без документов, денег и вещей. Еще и чуть под машину не попала.
Под Женину. Так мы с ним и познакомились. Он взял надо мной опеку.
И я ему очень благодарна за это. Так благодарна, что… Я не договорил. Богдан, ты ничего не понимаешь.
Ладно, не обижайся. Пойду тебе настой приготовлю. Скоро твой муж приедет.
Пока я делала настой, Лера уснула. Я сделал настой, перелил в бутылку и оставил на столе. Девушка спала и улыбалась во сне.
Значит, ничего не беспокоит. Я вышел на улицу, чтобы ей не мешать. И начал швырять снег так, как будто это он во всем виноват.
Муж Леры приехал, когда уже почти стемнело. Ну, что она, как? Ей лучше. Она, наверное, еще спит.
Выходила Лера уже на своих двоих. А перед тем, как выйти за порог, она подошла и поцеловала меня в щеку. Спасибо тебе, Богдан.
Настой закончится, обязательно приезжайте. Хорошо. Лера пожала мне руку и вышла.
Я тоже вышел. И долго смотрел, как удаляется их автомобиль, пока за поворотом не скрылись задние габаритные огни. Евдоким вернулся на следующий день днем.
Он шел пешком. Лицо красное, борода вся в инее. Ну, вылитый Дед Мороз.
Не думал, что так соскучусь по старику. Я ему рассказал про Леру. Он меня подробно расспросил, что я делал, что клал в отвар в настой и кивал головой.
Я же говорю, Богдаша, Бог тебя мне послал. Если б ты не годился для этого, то не нашел бы я тебя, не суждено было. А так есть у тебя способности, определенно есть.
Подожди, Дед, подожди. Это что же получается? Любой может взять твою книгу, выучить эти стишки, запомнить, какая трава от чего и может лечить? Любой, да не любой, а только тот, у кого способности имеются. Да какие способности-то? Ну, как какие? Вот к этому всему.
Я не мог никак понять, о чем ведет старик речь. Богдаша, ну какой ты бестолковый? Вот ты петь умеешь? Я пожал плечами и помотал головой. А рисовать? Я тоже помотал головой.
Наконец до меня начало доходить, о чем идет речь. Вот, так и в нашем деле способности нужно иметь. Ты хочешь сказать дар? Да как хочешь, так и называй.
Дед, я хочу вспомнить, кем я был. Вспомнишь, куда ты денешься. Придет время и вспомнишь.
Всему свое время. Не торопись, ты же молодой. И про нее не думай.
Не для тебя она. Это ты про кого? А то не знаешь. Думаешь, не вижу, как у тебя глаз горит, когда ты о ней говоришь.
Нехорошо это, Богдаша, нехорошо. Я понимаю, дело молодое, любви хочется. Ну, так я же не против.
В она, Лилька с тебя глаз не сводит. Любись с ней, сколько влезет. А эту забудь.
К добру это не приведет. Я чувствовал, что краснею. И этот разговор начинал меня выводить из себя.
Дед, не мели ерунду. Ни о ком я не думаю. Да и понять не могу, о ком ты речь ведешь.
Я развернулся и вышел на улицу. Вот привязался. Неужели так заметно, что Лера мне нравится? А она мне ведь действительно очень нравится.
Но я злился именно на деда, как будто это он был во всем виноват. Не разговаривая с ним, я завалился спать. На следующий день Евдоким засобирался в Юсуповку.
Давай съездим, метку нашего продадим, мясо, сметаны, да носки мои самовязаные. Я молча запряг зорьку в сани, погрузил все, что мне давал старик, и мы отправились в деревню. День был морозный и солнечный.
Приехали, расположились со своим товаром. Сразу потянулись люди. Они моментально все скупили, и двух часов не прошло.
И мы с Евдокимом вновь пошли в магазин. Лиля стояла на своем боевом посту. Увидев меня, нежно заулыбалась и начала щебетать, при этом притаскивая то, что ей говорил старик.
— Богдан, скажи, а какие у тебя планы на Новый год? — Ну, какие у меня могут быть планы на Новый год? — Спать лечь. В доме Евдокима телевизора не было, поскольку электричества не было, поэтому спать мы ложились рано. Я пожал плечами.
— А приходи ко мне, я оливье приготовлю, утку с яблоками запеку. Но если только Евдоким возражать не будет. Я только хотела открыть рот и сказать, что не могу деда одного бросить.
Как он спутал мне все планы. — Ну, а что? Хорошая идея, Богданчик. Поезжай.
— Ну, что тебе со мной, стариком, сидеть в избе? Так хоть развеешься. Дело-то молодое. — Ну, дед, ну, предатель.
А Лиля обрадовалась. Улыбка на тридцать два зуба. — Ну, значит, договорились? Тогда я тебя жду тридцать первого вечером.
Я тяжело вздохнул. — Хорошо. Я забрал рюкзак, в который Евдоким уже успел сложить свои покупки, и пошел на выход.
Как же я был зол на деда. — Дед, ну вот кто тебя за язык тянул? Не хочу я с ней Новый год встречать. — Ну, ничего.
Сходишь, развеешься, развлечешься. Она, девка-то, в самом соку. Кровь с молоком.
— Эх, был бы я помоложе. Я снова обиделся на Евдокима. И обратно мы ехали молча.
Уже когда подъезжали к дому, он мне сказал. — Ну так не ходи, раз тебе так не по душе. Я уже пообещал.
Ну вот и тридцать первое декабря. Я начал собираться с обеда после, наверное, пятого напоминания Евдокима. Побрился с большой неохотой.
Оделся. Дед мне сунул в руки бутылочку с красной жидкостью. — Что это? — Да негоже к девушке с пустыми руками идти.
Это моя вишневая наливочка, на метку настоянная. Пьется, как компотик. Лили понравится.
Я покачал головой, но наливку взял с собой. В деревню я пошел пешком. В тулупе Евдокима и в пимах деда было тепло.
Да и дошел я быстро. Когда я вышел, смеркалось. А пока дошел, уже было темно.
Лиля прямо светилась вся от счастья. Она накрыла богатый стол. Там только салатов я штук пять насчитал.
— Кто еще придет? Ты так много наготовила. Подруга должна была с мужем прийти, да не смогла. Ну, нам, думаю, скучно не будет.
Я лишь ухмыльнулся. В комнате стоял большой телевизор, и там шла какая-то музыкальная передача. Мы сели за стол.
Разговор как-то не клеился. Выпили по рюмочке вишневой наливки. У Лили развязался язык, и она начала болтать без умолку.
Я ее слушал в пол уха, одним глазом в телевизор. В желудке от наливки стало непривычно тепло, и в голове немного начало шуметь. Вот приближался бой курантов.
Я уже зевал, не переставая, после обильной еды и наливки. — Богдан, ты откроешь шампанское? Я кивнул и взял в руки бутылку. И вдруг у меня в голове пронеслось что-то неуловимое и непонятное.
Это было воспоминание или какое-то видение, не знаю, промелькнуло и исчезло. Я потряс головой, прогоняя это нечто. После шампанского и наливки настроение немного поднялось…
Лиля потащила меня танцевать под музыку, которая звучала из телевизора. Оказывается, я умею танцевать. Во время медленного танца Лиля потянулась целоваться.
Я целовался с ней и думал про Леру. Представлял себе, что целуюсь с Лерой. В какой-то момент мой мозг отключился.
Я видел Леру. Мы с ней гуляли, держась за руки. Утром далеко не сразу сообразил, где я нахожусь.
Я лежал на белых простынях в чистенькой комнатке, пока не зашла Лиля. — Привет! — Доброе утро! Ты проснулся? И она наклонилась меня поцеловать. Я слегка увернулся, и она попала в щеку.
Мне было стыдно. Совершенно не помню, что было ночью. Было ли между нами что-то или нет? — Лиля, прости, а мы между нами… — Нет, между нами ничего не было.
У меня вырвался вздох облегчения. Ты после второго бокала ни петь, ни свистеть не мог. Еще и Леру какую-то все время звал.
Это, наверное, кто-то из прошлой жизни? — Наверное. Мне было неловко ее обманывать, но и правду говорить не очень хотелось. Она напоила меня кофе.
Оказывается, я люблю кофе. Крепкий и ароматный. А может, мне порядком надоели эти травяные чаи? Она наложила мне с собой полную сумку еды, несмотря на мои протесты.
Теперь нам с дедом не нужно будет неделю готовить. — Богдан, ты приходи в гости. Просто так, без повода.
Хорошо? И я лишь кивнул. Не знаю, приду ли я еще раз к ней в гости. Она хорошая и достойна большего, чем человек без прошлого.
Тем более мои мысли совсем не о ней. Я вернулся домой. В лесу моя головная боль отступила без всяких лекарств и отваров.
— Ты уже вернулся? А я тебя еще не ждал. Евдоким, скажи, я тебе надоел, да? — Нет. Богдан, там снег во дворе надо почистить.
Я лишь развел руками. Вытащил из своего рюкзака пакет с гостинцами. Отдал деду и пошел чистить снег.
Короче, праздник закончился. Потекли наши с Евдокимом скучные будни. Он вернулся к своим носкам, а я продолжил изучать книгу.
Так минуло еще два месяца. Скучно и однообразно. Уже год я у Евдокима и ничегошеньки не помню о своем прошлом.
Только холод, нестерпимый холод. За этот год я научился различать и собирать травы, правильно их сушить и применять. Теперь я с легкостью лечу детей, заговариваю боль, да и многое другое лечить я тоже научился.
Теперь корова спокойно стоит, когда я ее даю. Петух косится, пока я даю курам зерно и собираю яйца. Больше не покушается на мою персону.
Знает, что можно остаться без шеи. Да и кролики сидят смирно, пока я даю им сено. Не знаю, что я умел до этого, но, думаю, навыков у меня прибавилось.
Скоро должны привезти Леру. Настоя хватает ровно на два месяца, и я жду этого с большим нетерпением. К Лиле в гости я так больше и не сходил.
Не хочу обманывать ожиданий бедной девушки. Я скреб двор, когда услышал гул мотора, и мое сердце радостно забилось при появлении черного автомобиля на подъезде к нашему дому. Евгений выскочил из машины первым и подал руку Лере.
Она была похожа на снегурочку, белая шубка, сапожки на стройных ножках и густые светлые волосы, которые разметались по меху. Заметив меня, она радостно улыбнулась, а муж ее по-деловому подошел ко мне и пожал руку. — Евдоким дома? — Да, он в избе.
Мы вошли все вместе. Впереди я, следом Лера под ручку с мужем, а замыкали процессию два охранника. Я одного не понимал, зачем их везде с собой таскать.
— Дед, Леру привезли. — Сообщил я, едва мы вошли. — Ну, добре, добре.
Богдаша, а ты чего стоишь? Принимайся за работу. Я кивнул и пошел набирать все необходимое. А дед в это время усадил Леру на табурет и сел обратно на свое место.
Я удивленно на него посмотрел. Тот рукой мне показал, что, мол, работай. Я немного растерялся.
— Что делать-то? — Богдаша, ну ты чего мешкаешься-то? Вспоминай. Вчера учил. — Встану я. А я ведь действительно только вчера учил в книге этот заговор.
Откуда дед знает? Евдоким, может, ты сам? Парень твой молодой и неопытный, зато сильный. А я уже старый. Плохо получается.
Богдан, ну чего замер-то? И я начал читать над чашкой с водой, которую держал над головой Леры. Встану, благословясь. Пойду, перекрестясь.
Во чистое поле. Из избы дверьми. Из двора воротами.
Да выйду в чистое поле. В чистом поле есть синее море. На том синем море тихая заводь.
На той, на тихой заводе, плавает серый гоголь. На том сером, на гоголе, не держится ни вода, ни роса. Так же на рабе Божией Валерии не держались бы ни уроки, ни призоры, ни лихие оговоры, ни ветреные прострелы и ни ночные переполохи.
Во веки веков. Аминь. Этой водой Лере нужно было трижды умыться.
Потом я вышел и выплеснул воду с крыльца в сугроб. Вернулся и отдал ее мужу бутылку с водой. «Еще раз нужно будет приехать».
Тот кивнул, помог Лере подняться, и они собрались уходить. У меня сердце сжималось. Вот уже скоро они снова уедут.
А я ей даже пару слов не сказал. Лера с мужем и его амбалами вышли из избы, а я, как дурак, стоял посередине и смотрел им вслед. Вдруг Лера вернулась, подбежала ко мне, взяла меня за руки и, глядя прямо в глаза, прошептала «Спасибо».
Чмокнула в щеку и убежала. А я накрыл ладонью этот самый поцелуй, чтобы хоть на секунду задержать на своей коже ее теплое дыхание. Дед же сидел по-прежнему на своем месте и как-то странно улыбался, глядя на меня.
Мне стало неловко от его взгляда. Я убрал табуретку и собрался на улицу. «А девица-то тоже к тебе неровно дышит!» А я еще сомневался.
«Ну, дед!» Отвечать ему не стал и просто пошел на улицу. А весной мой дед приболел. Сначала уставал сильно.
Пошли за березовым соком, обратно я тащил и рюкзак, и его. «Дед, чем тебе помочь?» «Да, Богдаша, не переживай. Старый я стал, вот и устаю быстро».
А еще через пару недель он и совсем слег. Ничего не помогает. Все хозяйство, сбор трав и лечения все было на мне.
И за ним еще ухаживал. «Ты, Богдаша, помни мою науку! А настанет время, передашь сыну своему». «Дед, ты помирать, что ли, собрался?» «Слушай и не перебивай».
И дает мне наставление. А я слушаю. «И книгу мою до конца выучи».
А мне там осталось буквально несколько страниц изучить. Да некогда все. За целый день так набегаюсь, что к вечеру единственное желание спать лечь.
Одно спасение — дождь. Вот в дождь я и сел поближе к окну почитать последние страницы. За окном гроза лютовала, гром, молнии.
И вот при свете молнии читаю я «Обряд на восстановление памяти». И там детально было все описано, какой отвар сделать, какие слова сказать и как это сделать. И записано это было рукой Евдокима.
Я просто взбесился. Получается, он все это время знал, как мне вернуть память? Кровь стучала у меня в висках. Мне хотелось убить его.
Я подскочил к спящему Евдокиму и тряхнул его за плечи. Тот сразу открыл глаза. — Ты знал! — орал я на него.
— Ты все это время знал, как вернуть мне память? Знал и молчал? — Не сердись на меня, Богданушка. Не время еще было. Научить я тебя должен был.
А ты меня спросил, хочу ли я учиться? А может, у меня мать есть, которая меня уже похоронила? Ты об этом мог подумать? А тот все свое. Научить он меня должен был. Я был зол.
Нет, не так. Я был в бешенстве. Скорее побежал собирать травы необходимые.
— Так, читал я вслух, сок крапивы, корни ириса, золотой корень, чайная ложка семян гвоздики красной, чайная ложка семян подорожника большого и воды ключевой. А воды не было. Нужно было идти на ключ.
Но сейчас там гроза бушевала. Да и не уверен я был, что найду этот ключ. — Дед, где ключ найти? Я все еще не успокоился.
Поэтому продолжал кричать на старика. — Какой ключ? Ах, ключ! Ты найдешь. Помнишь, где ты с волком в прошлом году повстречался? — Конечно, помню.
Я тогда чуть в штаны… Дойдешь до того места и своротишь направо. Не перепутай. Налево — болото..
Там утонешь. А направо бьет ключ, который тебе нужен. И он закрыл глаза и уснул.
А я еле дождался, когда гроза успокоится. Только гром стих, я оделся и вышел. Дождик еще моросил.
Трава вся в каплях воды. До того места я дошел быстро. Теперь нужно свернуть направо.
Но там были колючие кусты, просто непроходимые. А слева — нормальная тропка. Может, дед опять чего-нибудь подзабыл? И я было хотел шагнуть налево.
Оттуда послышалось злобное рычание. Только этого еще не хватало. Я шагнул назад и, не удержавшись на ногах, свалился в кусты.
Окорябылся весь. Смотрю — на меня волк наступает. А я лежу.
Я, давай, двигая руками и ногами, прямо на спине пополз от него. Улучил момент и соскочил на ноги. Волка не было ни видно, ни слышно.
Зато у меня за спиной слышен был шелест воды. Прямо из-под земли бил небольшой фонтанчик воды и утекал ручейком куда-то вглубь леса. Я достал фляжку, открутил крышку и наполнил ее до краев водой.
Потом зачерпнул ладонью воды и поднес губам. Перед моими глазами пронеслись воспоминания об этом годе. Как дед меня поил из той глиняной кружки.
Кормил меня из ложки, поскольку сил у меня не было даже ложку держать. Как терпеливо объяснял, как картошку чистить. Как смеялся надо мной.
И я вместе с ним, когда меня корова легнула. Как он меня учил на зорьке верхом ездить. Он ведь для меня родным стал.
Да нет, не так. Он мне стал ближе, чем родной. А может и не надо мне ничего вспоминать.
Может и не было в той моей жизни ничего хорошего, раз я оказался посреди зимы, среди леса. Не знаю, сколько я просидел в раздумьях. Но я решил, пока дед не поправится, не проводить обряд.
И я пошел обратно. Сквозь ту тропинку, которую я проложил своей спиной. Посмотрел на дорогу, волка не было видно.
Поэтому я аккуратно, чтобы еще больше не искорябаться, вылез и пошел в сторону дома. Дед все еще спал. Я подошел и прислушался к его дыханию, тихое и размеренное.
Управился с хозяйством, приготовил ужин, разбудил Евдокима. — Дед, ты это, прости меня, что я так. — Ничего, сынок, ничего, все будет хорошо.
Ты, главное, дело мое не бросай. Нужен ты им, понимаешь? Нужен. И Лере нужен.
Ох, как нужен. Помни все, чему я тебя учил. И книгу мою береги.
Нет у меня наследника, кроме тебя. И ты, мой сын теперь, нареченный, мне тебя Бог дал. Значит, дело мое правое.
Иначе канули бы все мои знания в пучине. А ты будешь продолжать. Благословляю тебя.
Он поцеловал меня в лоб и уснул. Я еще посидел возле него, да тоже спать пошел. Меня разбудила громкая кукареку, слишком громкая даже для нашего петуха.
Оно просто врезалось мне в мозг. Я открыл глаза. В окно било утреннее солнце, а на часах было половина шестого утра.
Я встал, подошел к Евдокиму и понял, он лежал на спине, скрестив руки на груди и не дышал. Мне не нужно было к нему подходить, щупать пульс или делать что-то еще. Я понял.
Евдоким умер. Хоронили его всей деревней. Он вроде и жил отшельником, да все равно любили его.
И только, похоронив старика, я решил провести обряд. Сделал отвар, выпил необходимое количество. Теперь нужно было прочитать слова.
Мать-Земля терпит, родит, помогает и не вредит. Помнишь ли, Мать-Земля, как по тебе сама Богородица шла? Как она по тебе ходила, на своих руках Иисуса Христа носила? Крепка ли моя Богородица память твоя? Именем Бога Христа память твоя крепка. Как бы и у раба Божия Богдана память заново нарождалась, день ото дня, ночь от ночи укреплялась.
Слово мое, дело Господь твое. Ключ, замок, язык. Аминь, аминь, аминь.
Как только закончил читать заклинание, на меня навалилась дикая усталость, и я без сил упал на колени. Грянул гром, хотя гроза вроде не собиралась. Мою голову пронзила дикая боль, как будто кто стрелу в меня пустил.
Я зажал ладонями голову и застонал. Изба вдруг закружилась, как на карусели, и я потерял связь с реальностью. В мою голову ворвались картинки из прошлого.
Вот я иду с бабушкой за ручку, мне лет пять, не больше. Она мне покупает мороженое. — Ты, Сашенька, ешь осторожнее, а то горлышко заболит.
Потом я вижу ее в гробу в белом платочке. Мне уже лет восемь. Отец держит меня за руку.
Мамы нет, бабушка была мне вместо мамы. Вот отец сидит на кухне пьяный, а на его коленях женщина полуголая. Он на меня орет, оплеуху отвесил.
Мне больно и обидно, а эта смеется. Вот пришли какие-то люди и два милиционера и уводят меня. Потом детский дом.
Я выживаю там. Не любят здесь бывших домашних. Отец иногда ко мне приходит и врет.
Я точно знаю, что врет, что не отдают ему меня. А я потом реву в темном углу. Вот я уже в колледже, живу в общежитии.
Учиться не хочется, скучно. Гулять хочется и вечно хочется есть. А вот мне уже восемнадцать.
Сижу в каком-то казино, играю в покер. Мухлюю. Научили.
Мне везет. Я выигрываю. Потом гуляю.
Гоняю на машине по городу. Девчонок в море. Они слетаются на мои деньги…
Я не хочу работать. Зачем, если деньги сами в руки идут? Снова казино. Что-то мне не везет.
Я проигрываю раз за разом. И мухлёж не помогает. Меня раскрыли.
Я одалживаю деньги и снова и снова проигрываю. Меня бьют. Ты, мальчишка, решил с нами тягаться? Да я играл в карты, когда тебя даже в проекте не было.
Меня снова бьют. Я отключаюсь. Очнулся в багажнике машины.
Куда меня везут? Зачем? Машина остановилась. Хлопнули дверцы. Я изловчился и открыл багажник.
Вокруг лес и холод. Просто дикий холод. На мне нет верхней одежды.
Только рубашка и брюки. Но я пытаюсь от них спастись. Бегу.
Куда бежать? Я не знаю. Просто бегу. Они заметили.
Стреляют мне вдогонку. Пули свистят. Мне страшно и очень холодно.
Оступился и лечу кубарем. Качусь по снегу. Падение просто бесконечное.
Прав был дед. Не надо было мне ничего вспоминать. Ничего в моей прошлой жизни хорошего нет.
Поэтому и нет меня среди пропавших. Никто меня не ищет, потому что искать-то и некому. Никому я не был нужен.
Значит, здесь мое место. Только справлюсь ли я? Я лежал на полу, свернувшись клубочком. А по лицу текли слезы.
Наступила ночь, а следом настал новый день. Я все лежал на полу и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Из этого состояния меня вывело истошное мычание коровы.
Она требовала, чтобы ее подоили и на выгул отправили. Куры квохтали, требовали зерна. Да и хватит уже было жалеть себя.
Нужно было подумать и о других. Я наконец поднялся и пошел заниматься хозяйством. После обеда приехали из деревни.
У мужика ноги болели, наступить не мог. Сделал ему мазь, примочки научил делать. К вечеру приехали с младенцем.
Животик болит, колики. Снова научил, что делать. Делал так, как учил меня Евдоким.
Но как же мне без него было тоскливо. День сменял день. Луна на небосводе сменяла солнце.
А у меня все было как один день. Хозяйство, болезные посетители, прогулки в лес за травами. Я хорошо усвоил науку деда и прекрасно помнил, когда нужно ту или иную траву собирать и где их искать.
Если забредал не туда, у меня обязательно вставал на пути волк. Теперь я его не боялся. Опасался, да, но не боялся.
Знал, он меня не тронет. Стоило мне вернуться на верный путь, он исчезал. Евдоким говорил, что в образе волка хозяин леса приходит.
Только он рассказывал, что к нему в образе черного ворона приходил. Думаю, птичка меня бы точно не напугала. Я не знал, что делать со своими воспоминаниями.
Посоветоваться мне не с кем было. А я сомневался, стоит ли воскрешать. Не было в моем прошлом ничего, ради чего можно было бы воскреснуть.
А в середине июля приехала Лера. Она была без мужа. Только два амбала сопровождали ее.
Выглядела она как ангел, сошедший с небес. А где Евдоким? Он в конце мая умер. Ой, как жаль! И она вытерла слезы с глаз.
Ты садись пока на табуреточку, я пока все приготовлю. Она взяла табуретку и села. А я засуетился, набирая необходимые травки.
В этот раз состав был чуть другой. Она уже выздоравливала, поэтому многого ей не нужно было. Когда я вернулся к ней, она сидела и плакала.
Мое сердце остановилось. Лерочка, что с тобой? Так Евдокима жалко. Господи, Лера, как ты меня напугала! Начнем? Она кивнула, и я начал ее лечить.
И делал я все очень медленно. Так не хотелось ее отпускать. Хотелось задержать как можно дольше.
Вот настой, так же в темное место. Пить по-прежнему по столовой ложке трижды в день. Запомнила? Да, доктор.
И она захихикала. Как же она мне нравилась! Я б все отдал, чтобы она осталась со мной. Закончится снова приехать? Она спрашивала, глядя прямо в глаза, и говорила тихо-тихо.
Боже, пусть этот момент не закончится. Никогда. Пожалуйста, скажи, что мне нужно снова приехать.
Закончится снова приезжай. В этом не было необходимости, но я очень хотел еще раз ее увидеть. И, судя по всему, она тоже.
Я пошел провожать Леру до машины. Когда мы уже стояли на крыльце, вдруг грянул гром, сверкнула молния и палил дождь. Просто стеной.
Один из амбалов, тот, который вел машину, спросил. «Валерия Сергеевна, может, переждем дождь? Не видно же ничего». Лера вдруг взяла меня за руку и сжала пальцы.
«Богдан, можно мы дождь переждем?» Я кивнул. И она еще спрашивает. «Да хоть бы этот дождь шел вечно!» Мы вернулись в избу.
Я предложил чаю. Охранники Леры с удовольствием согласились. И я заварил.
С ягодкой. О Лере я налил молока утрешнего. Минут через десять они уснули, и мы могли с Лерой говорить обо всем, о чем захотим.
Мы вышли на крыльцо и сели на ступеньки. Здесь так хорошо дышалось. Дождь по-прежнему лил стеной, но на нас вода не попадала.
Ты не хотел, чтобы я больше приезжала. Я не хочу, чтобы ты уезжала. Это ты наколдовал дождь? Но я же не колдун, я всего лишь знахарь.
Разве? А мне кажется, что колдун. Ты меня заколдовал. И я думать больше не могу ни о ком.
Я молилась, чтобы эта злосчастная бутылка закончилась, и у меня был бы повод тебя увидеть. Тогда ты тоже колдунья. Я только о тебе и думаю с самой нашей первой встречи.
Я тогда выглядела ужасно. Ты была прекрасна. И Лера вдруг меня поцеловала.
А-а-а! Я думал, мое сердце выпрыгнет сейчас из моей груди. Ой, прости! Лера, за что ты извиняешься? Я не должна была. Ты самое лучшее, что могло со мной случиться.
Но Евдоким говорил, что ты с девушкой из деревни встречаешься. Он такое говорил? Ну, Евдоким, он тебя обманул. Зачем? Чтобы ты не думала обо мне, а я о тебе.
Наверное, не время было. А сейчас время? Сейчас тоже не время. У тебя есть муж…
А если б не муж, тогда ты бы осталась со мной. Ведь осталась бы? Да. И она снова меня поцеловала.
Боже! Останови время! Мы сидели и целовались под звуки дождя. Подожди, Богдан! А эти? Это ведь ты что-то сделал, чтобы они уснули? Ничего особенного. Просто чай.
И долго они проспят. Сейчас должны уже проснуться. И действительно, за нашими спинами послышались шаги.
Да и дождь почти уже успокоился. Валерия Сергеевна, простите, что-то сморило. Это от чистого воздуха.
Ну, мы, наверное, поедем. Я тяжело вздохнул. Амбалы завели машину и подогнали прямо к крыльцу, чтобы Лера даже чуть-чуть не намокла.
До встречи! Я кивнул. Нет! Не уезжай! Как теперь дождаться новой короткой встречи? Я стоял на крыльце и провожал машину глазами. И снова скукотища! Раз в месяц я езжу в деревню.
Продаю мясо, яйца, мед, кое-какие травы. И обязательно захожу в магазин. Лиля не оставляет попыток меня соблазнить.
Обижать ее не хочется. Но не мое она! Не мое! Как она сама этого не понимает? Ну и как ты теперь один живешь? Не скучно? Нет! Не моргнув глазом, вру я. Хозяйку тебе нужно в дом. Так дом-то пока не мой.
Но Евдоким же тебе завещал. Чтобы стать хозяином нужны документы. А я пока человек без имени.
О том, что я все вспомнил, я пока никому не говорю. Но Лиля мне напомнила. И вот спустя почти месяц я наконец решаюсь сходить к участковому.
Как говоришь твое имя? Я назвал. Он все записал. Все, что я вспомнил.
Сказал, что как только что-нибудь выяснит, даст знать. Ну и тогда про документы мне скажет. Ну вот и хорошо.
Недели через две он ко мне явился и сообщил, что я такой-то, такой-то, считаюсь без вести пропавшим. Криминала за мной не числятся. Поэтому могу воскрешать.
А я могу имя поменять? Наверное можешь. Я сделал все, что советовал мне участковый. И вот в скором будущем мне выдадут мой документ.
И я стану полноправным членом общества. Фамилию я оставил свою. А вот имя я взял Богдан.
Оно мне стало родным. А осенью, когда птицы, сбиваясь в стайки, собирались улетать на юг, в мои ворота вошла неожиданная гостья. Я колол дрова во дворе.
И вдруг это видение. Не поверил своим глазам. Потряс головой.
Видение не исчезло. Я потер глаза. — Привет! Не прогонишь? — Лера, ты как здесь? Почему ты пешком? Я ушла от Жени.
Мы с ним поговорили, и я ушла. Ты же меня не прогонишь? Я откинул топор в сторону и ринулся к ней. Подхватил ее на руки и закружил.
А Лера смеялась своим звонким смехом. Мы стали жить вдвоем. Теперь мне не было скучно.
Даже просто молчать. Я еще никогда не был так счастлив. Разве только тогда, когда шел за руку с бабушкой и ел мороженое.
Ко мне идут со всех окрестных деревень. Приходят пешком, приезжают на лошади, на велосипедах, мотоциклах или на машине. Я лечу травами и заговорами.
Наверное, помогает, потому что людей становится все больше и больше. Лера мне помогает. Я ее научил разбираться в травах.
И когда нужно, она делает нужный сбор или мазь готовит. Учил ее заговорам. Но даже зубную боль не смогла снять.
Все-таки прав был Евдоким. Даже для этого нужны способности. Я продолжаю дело Евдокима.
Я хороший ученик. Всю его науку я усвоил. С молитвой и добром к людям.