В этом году зима была такой снежной и холодной, что все жители уже почти заброшенной деревни едва находили в себе силы, чтобы справляться с ней. Молодые, почуяв неладное, довольно быстро ориентировались, а старики, которые могли рассчитывать только на себя, быстро поняли, что ждать помощи неоткуда. И теперь, забившись каждый в своём доме, рассчитывать могли только на то, что, возможно, холода эти не продлятся слишком долго.
Симпатичная крошечная пожилая женщина с красивым именем Эдита старалась обогреть гостиную, которую так любила. Она вообще любила этот старый красивый дом. Но теперь, когда всё здесь стало пропускать холод и ветер, она всё реже находилась во всём доме.
Большой дом, который напоминал некую копию довольно известного особняка, теперь почти весь стоял заброшенный. Она обосновалась только в гостиной. Здесь, разложив диван, спала.
Иногда выходила на кухню, тепло одевшись, чтобы там что-то приготовить, но большинство времени проводила здесь. Единственная причина, по которой она находилась в гостиной, это был довольно большой камин, который занимал почти треть стены, но плохо было то, что оставалось всё меньше топлива и всех тех дров, которые она заготовила, и она, теперь понимая, что до конца зимы не протянет, с трудом осознавала, как протянет всё это время. Ей было грустно от одной только мысли, что после всего того, что она планировала себе на весну, у неё совершенно ничего не получится, потому что она до весны, скорее всего, не доживёт.
Она и сейчас сидела на этом большом диване, думала, что наверняка не сможет дожить, потому что холода вынудит её сначала остаться без дров, а затем и без отопления. Собравшись с силами, она притащила старую стремянку, завесила вход толстым одеялом, чтобы тепло не выходило, и здесь было более-менее комфортно. Но надолго ли? Эдита Васильевна смотрела старый альбом, который так сильно любила, и думала, что если бы она могла найти в себе силы, она наверняка просто бы уехала отсюда, заставила бы своего сына вернуться за ней или позвонила бы дочери.
Но она не могла позвонить дочери, потому что так обидела её, так задела её, что Эдита Васильевна предпочла бы умереть здесь в качестве наказания за то, как жестоко она обошлась с собственной дочерью, чем позвонила бы ей и попросила о помощи. Она знала, что дочка ей откажет. Слишком сильно тогда она на неё накричала, слишком сильно надавила, и вообще, наверняка, когда стоило с ней помириться, она упустила этот чудесный шанс.
А сын? Она уже знала, что Валера вряд ли ей поможет, ей было так горько, что она тут же подумала, что воспитывая собственных детей, прилагая все усилия, она понимала, что они теперь оставят её в полном одиночестве. Как она могла помочь сама себе? Она не могла договориться с собственными детьми, но она всё равно, набравшись храбрости, позвонит своему сыну. И в надежде на то, что он заберёт её отсюда, уедет, навсегда оставив этот дом.
Ей было жаль уезжать отсюда, хотя она и понимала, что либо она уедет отсюда, либо останется здесь умирать, вне зависимости от принятого ей решения. Дом этот без ухода очень быстро превратится в труху, все старые дома нуждались в постоянном уходе, но этот как будто бы был особенный, этот дом как будто бы умирал сразу, как только оставался в одиночестве. Она уже пыталась уехать отсюда, но вернувшись, поняла, что безумно скучает по этому дому и по всей этой жизни, которая была здесь.
Она набрала номер телефона, но слышались только гудки. Она смотрела на свой маленький телефон, который был уже настолько изуродован временем, что работал просто каким-то чудом. Снова послышались гудки, но звонок был сброшен.
Эдита Васильевна подумала, что сын, скорее всего, просто случайно сбросил её звонок. Снова позвонила, но на этот раз он снова сбросил. Она поняла, что сын наверняка занят, а, может быть, просто не хочет разговаривать с ней, и она позвонит ему ещё раз, позже, но если он снова сбросит, то перезванивать уже не будет.
Она почувствовала, как слёзы стекают по лицу, утерла их старческой морщинистой ладонью. Эдита вдруг вспомнила, как воспитывала своих детей, и подумала, насколько она осталась сейчас одинокой и брошенной. Если со своей дочерью она прекрасно понимала, почему та не хочет общаться с ней, то со своим сыном она вообще не могла разобрать, почему он так с ней поступает.
Она всегда буквально боготворила его. Не было ни единой причины, чтобы сейчас он бросал её. В это самое время Валерий на повышенных тонах разговаривал со своей любовницей, которая явно не хотела понять его, и только и желала, чтобы продавить собственные условия.
Валерий так сильно злился, что не мог даже держать себя в руках. Но больше всего его раздражало то, что если с женой он мог поступить как угодно, то с этой девицей такого позволить себе не мог. Жена его могла терпеть всё, что угодно, но эта девушка точно терпеть не станет то, что её не устраивает.
Она сразу дала понятие-то ещё на начальном этапе отношений, что с ней стоит быть осторожнее, аккуратнее, вне зависимости от того, как себя ведёт она, если он, конечно, хочет сохранить их отношения. Вот и сейчас она кричала. Он никогда никому не позволял кричать на себя, и сейчас просто терпел, иногда огрызался в ответ.
Валерий посмотрел на телефон, увидел, что ему звонит мать. Он сбросил звонок и снова вернулся к разговору. Телефон зазвенел вновь, и он опять бросил трубку, не понимая, как мать с первого раза не поняла, что ему сейчас не до неё…
«Ты ведёшь себя как маленькая, можешь уже повзрослеть. Я устал постоянно ходить за тобой, бегать и уговаривать тебя, чтобы ты сделала элементарные вещи», — сказал он грубо. «Пусть тебе элементарные вещи жена делает», — сказала она недовольно, скрестила руки на груди, посмотрела на него так, как будто бы он обидел её.
Он закатил глаза, потому что этот разговор у них уже был, и потому что всегда, когда они сталкивались с подобным, она делала его виноватым, а он не в силах был доказать ей обратное. «Ты вообще с чего решил, что я буду за тобой бегать?» — спросила она недовольным тоном. Он скривился.
«Ты у нас такой умный, такой хороший, и думаешь, что все должны за тобой бегать? Если у тебя жена никчёмная, которая всё это терпит, это не значит, что все кругом должны быть такие же никчёмные. А что, приготовить своему мужчине что-то, убрать в квартире — это показатель никчёмности?» — резко спросил он. И она, понимая, что он специально ёрничает, только сильнее разозлилась.
Она не понимала, почему он как будто бы даже не хочет понять её. Её это сильно раздражало. «Да, это показатель никчёмности.
Это означает только одно, что женщина вообще ни на что не способна, раз она бегает везде за мужиком, стараясь ему угодить!» — выкрикнула девушка, а затем, резко отвернувшись от него, продолжила. «Знаешь, есть женщины, которых надо любить. Которые ведут себя как любовницы.
А есть те, о которых можно ноги вытирать. И это уже как жёны. Так вот, одни рождаются быть любовницами, чтобы наслаждаться жизнью, а другие рождены, чтобы мужикам бесконечно прислуживать.
Если тебе нужен второй вариант, то давай беги, возвращайся к жене». Он замер от таких её слов, но понял, что бесполезно разговаривать с ней, ведь она не изменит своего мнения. Да и стоило ли его вообще менять? Она всегда была такой, если ей что-то и попало в голову, то выбить это будет просто невозможно.
Он злился, но ничего не мог с собой поделать. Он резко вышел из квартиры, чтобы даже не видеть её, и, схватив на ходу куртку, вылетел на улицу. Но как только оказался снаружи, тут же поёжился.
Здесь было так холодно, что он даже не сразу понял, какая на улице температура. Он почти бегом добежал до машины, открыл с усилием замёрзшую дверь и, сев за руль со всей дури, что было силы, ударил по соседнему сиденью, наконец-то получив высвобождение своим эмоциям. Теперь ему нужно ехать домой, разбираться с женой, потому что она явно закатит ему скандал, что его двое суток не было дома, а он не мог ей сказать, что эти двое суток провёл у любовницы.
Ещё и мать звонила. Значит, надо было ей перезванивать, но он не хотел этого делать и решил, что она хотела просто поболтать. А значит, не так уж всё это было и важно, и можно было отложить это.
Он тронулся с места. И когда машина тронулась, затем замерла, заглохла, он разозлился ещё сильнее. Он знал, что его любовница прямо сейчас стоит у окна, смотрит на него, и он позорится сейчас перед ней.
Но какой бы она ни была, одно он знал точно, он не мог её потерять, просто не мог, иначе он себе этого уже никогда не простит. С третьей попытки машина снова завелась. Он сразу выехал со двора, чтобы как можно ближе оказаться к дому, и если придётся вызывать эвакуатор или какую-то ещё подобную технику, то хотя бы заплатить придётся меньше.
Но, несмотря на его подозрения, он довольно быстро добрался до дома, и машина, которая, скорее всего, прилично замёрзла, больше его не тревожила. Валера не мог зайти в квартиру. Сидел внизу, думал над тем, как изменилась его жизнь с того самого момента, как он завёл любовницу.
И что наверняка его коллега, который принципиально любовниц не заводил, каждый раз улучшая отношения с супругой, наверняка был прав, потому что все эти молоденькие девицы имели слишком большую власть над мужчинами. Он вышел из машины, пошёл в сторону квартиры, весь разозлённый, раздражённый, и мысли его блуждали. Он многое бы сейчас отдал, чтобы уйти из семьи, вернуться к той самой любовнице, где провёл двое суток.
Но он знал, что она явно не сделает его счастливым, хотя бы просто потому, что была неспособна выполнять элементарные домашние обязанности. А сам всё это делать он не хотел. Его вполне устраивало, что он приходил к любовнице, переводил ей деньги, чтобы она оплатила клининг и домработницу, заказывала еду и при этом приходил домой, где всё уже было готово.
И он берёг любовницу, но при этом жену свою беречь не собирался, потому что просто не считал нужным. Когда он вошёл в помещение, тут же запахло вкусной едой. Он сделал глубокий вдох, выдохнул, понимая, что никакая еда на заказ не сравнится с домашней…
Ему тут же захотелось есть, несмотря на то, что всего несколько часов назад он плотно поел всю ту же пресловутую еду из ресторана. Сбросил верхнюю одежду, вошёл в помещение и увидел, что жена его недовольна. Её большой беременный живот сильно выдавался, и халат, который раньше закрывал ей колени, теперь задирался, став подобием короткого платья.
Она даже не посмотрела на мужа. И он понял, что так она демонстрирует свою обиду. Но проблема была в том, что он был только рад, что не придётся с ней разговаривать.
— Где ты был? — спросила она. Он надеялся, что ему не придётся ей отвечать, надеялся, что он так и будет обижаться. Но она взяла и заговорила с ним, окончательно испортив ему этим настроение.
— Работал я, пришлось в офисе заночевать, — сказал он недовольно, тут же демонстрируя свою неприязнь к тому, что она, видимо, решила проверить его. — Может, хватит врать? Я звонила в офис, мне сказали, что тебя там не было. — Так что ты на работе уже трое суток не появлялся.
И начальник твой сказал, чтобы я передала тебе, что если ты не вернёшься нормально на работу, то он тебя просто уволит. — грубо сказала она, положив руку на живот. И он воспринял это как манипуляцию, хотя она на самом деле просто почувствовала, как малыш ударил её в живот.
Она немного нагнулась вперёд, затем снова выпрямилась, когда этот приступ сошёл на нет, и снова смотрела на мужа в надежде на то, что он хотя бы раз за последнее время наберётся смелости, чтобы сказать ей правду. Но он махнул на неё рукой, явно не собираясь с ней разговаривать, и она поняла, что правды от него не дождётся. Да и стоило ли её вообще ждать? Она безумно жалела, что забеременела именно от этого человека.
И что ей придётся каким-то чудом выкарабкиваться в этой жизни самостоятельно, став матерью-одиночкой. Потому что жить с мужчиной, который явно ей изменял, который не хотел даже ходить на работу, лишь бы лишний раз провести время с любовницей, — это было уже чересчур. — Если я узнаю, что ты был с любовницей, то я уйду, — сказала она ему.
А он только усмехнулся, демонстрируя, что он знал прекрасно, что она беременная, никуда не уйдёт, и что вряд ли она вообще хоть куда-нибудь дёрнется. Ведь сама она вряд ли сможет выжить, ещё и с ребёнком на руках, так как у неё не было толком никакого образования. Он сам заставил её бросить институт, чтобы иметь больше власти над ней.
Не дал ей пройти курсы, не дал устроиться на работу, чтобы она не имела никакого опыта. И теперь она просто побоится уйти от него, и ему было это выгодно. Она понимала это, но у неё были совсем другие взгляды на собственное будущее, и он пока о её планах ничего не знал.
Он не знал, что она хочет проследить за ним, что хочет выяснить правду. Тем более, что она просто нуждалась в этой правде, чтобы освободиться, чтобы получить искренний ответ. А потом либо остаться с этим мужчиной, либо уйти.
Впрочем, ко второму она была куда более готовой. Когда снова раздался телефонный звонок, Валерий весь сморщился, скрутился и с недовольным лицом взял трубку, вышел на балкон. Его жена внимательно прислушивалась к разговору, в надежде на то, что ей не придётся следить за ним, что прямо сейчас всё и выяснится.
«Да, я слушаю», — раздраженно сказал Валерий, надеясь, что мать по голосу поймёт, что он сейчас не настроен разговаривать. «Сыночек, у меня беда. У нас электричество отключили.
На улице холодно, я здесь замёрзну насмерть. Ты приедь забери меня», — сказала она. Повисло недолгое молчание…
И жена Валерия, которая внимательно прислушиваясь к разговору, услышала не только слова мужа, но и слова его матери, потому что телефон у мужа был достаточно громким, чтобы разговор этот было слышно. Он даже не побеспокоился о том, чтобы закрыть балконную дверь, чтобы она не услышала этого. Видимо, ему было наплевать.
«А с чего ты решила, что я тебя забирать должен? Ты же уже уезжала в город. Потом решила, что хочешь вернуться. Теперь хочешь, чтобы я за тобой чёрт знает куда мотался? Да не поеду я по такой дороге в такую даль.
Знаешь, как помрёшь, так приедем», — резко сказал сын, и она тут же заплакала. Но он бросил трубку, не желая слышать слёзы матери, которые его сейчас только раздражали. Жена Валерия была в таком шоке, что он сказал подобное матери, что ей стало не по себе.
Она вздрогнула, но вдруг подумала, что если он сейчас узнает, что она всё услышала, то она не сможет помочь этой несчастной женщине. Она сделала вид, что всё ещё обижена на него, поставила на стол еду, а сама ушла в другую комнату, чтобы остаться один на один со своими мыслями, которые в последнее время так мучили её, что она едва справлялась с ними. Вообще, жизнь её настолько стала жестокой и непримиримой, что она уже едва справлялась с ситуацией.
Иногда ей хотелось просто закончить всё это, чтобы она больше не возвращалась к этому прошлому и не возвращалась к человеку, который так жестоко к ней относился. Валерий, видимо, наплевал на то, что супруга не хочет находиться с ним в одном помещении. Сел есть, включил себе телевизор.
И, по сути, его всё устраивало. И такое положение дел было для него даже лучше. Он думал о словах матери.
Возмущался сам внутри себя, что он вообще не должен никуда ехать. И вообще, если ей так нужно уехать, пусть сама собирает свои вещи и уезжает. В конце концов, она была взрослым человеком и была способна справляться с трудностями самостоятельно.
Валерий знал, что она не станет звонить Ульяне. Да и Ульяна, получив от матери звонок, ни за что не поедет к ней. Особенно после того дичайшего скандала, который состоялся между ними.
Он вспоминал их ругань, тот самый скандал, и ему на душе как-то даже становилось легче. А легче ему было потому, что он знал, что мать всё равно эту зиму, скорее всего, не переживёт. Тем более, что холода для этой местности были абсолютно аномальными.
Но больше всего его заботило то, что мать разругалась с собственной дочерью. Всё наследство оставит ему. Оказавшись сейчас в этой брошенной деревне, замерзая от холода, навряд ли найдёт она где-то нотариуса, чтобы переписать завещание.
А значит, уже в конце зимы, когда он узнает, что она трагически скончалась, замёрзла насмерть в этом большом холодном доме. Он узнает ещё и о том, что ему достался и сам дом, и участок, и, может быть, даже земли, которые она на самом деле не продала. Хотя сказала ему об обратном, видимо, чтобы специально раззадорить его.
Несчастная Эдита Васильевна лежала на диване, закутавшись по самый подбородок в одеяло. И понимала, что она не просто не переживёт эту зиму, а, скорее всего, не переживёт эту ночь. Камин, который всё это время выручал её, оставил её без топлива…
Как оказалось, она физически не способна дойти до дальнего сарая, где была большая часть дров. А всё, что принесли ей соседи, перед тем как уехать, уже закончилось. Эдита и так сильно экономила топливо, но, видимо, этого было недостаточно.
И теперь она лежала на этом диване, не знала, что ей делать. Она сильнее закуталась в одеяло, думала о том, что делать дальше. Она всё равно ничего не могла поделать с этой погодой, с этими морозами, и холод этот за ночь никуда не денется.
Она закрывала глаза, чувствовала, как сильно она замёрзла, что никакие одеяла ей уже не помогают. И вдруг улыбнулась. Она стала вспоминать собственную жизнь и подумала, что она прожила вполне себе счастливую долгую жизнь.
Если ей суждено здесь замёрзнуть, то, может быть, это только и к лучшему, раз она для своих детей стала только обузой, а сама уже продлить собственное существование никак не могла. У неё был замечательный муж, прекрасные дети, которые выросли и довольно сильно изменились. У неё была замечательная работа, и всё, чем она занималась, приносило ей много счастья.
Да, последние годы после смерти супруга, которые она провела практически в тотальном одиночестве, ей было гораздо тяжелее, чем раньше. Но, если не учитывать это время, она прожила вполне себе счастливую жизнь. И наверняка, если сейчас она просто замёрзнет, то это будет та же лёгкой смертью.
Когда она звонила сыну, он бросил её умирать в холодном доме. Она собиралась уснуть в надежде на то, что утром она уже не проснётся. И тут услышала, как скрипнула калитка…
Она хотела было подняться, но уже так сильно замёрзла, так, как окочинели её ноги, что она не смогла встать, чтобы подойти хотя бы к окну и увидеть, кто явился в столь поздний вечерний час. Валерий был таким злым с самого утра, что не мог даже понять, откуда в нём столько ненависти к окружающему миру. Он устал постоянно бороться за своё место под солнцем, его раздражала каждая выходка начальства, каждая попытка загнать его в рамки, которая приводила только к тому, что он ещё сильнее ругался с теми, кто был не просто старше его, но имел над ним профессиональную власть.
Несмотря на то, что он был наёмным рабочим, он вообще отказывался признавать, что над ним есть начальник. Не понимая, что рано или поздно такое поведение всё равно вынудит людей выставить его на улицу, вне зависимости от того, насколько он был важным для них работником. Он закрыл машину и, чувствуя этот жуткий мороз, который был на улице, поёжился и почти бегом побежал к офису, чтобы войти внутрь и немного согреться.
Он уже предвкушал, как зайдёт в офис, как нальёт себе горячего кофейку, как поболтает со своими коллегами, потом приступит к работе, когда уже будет готов к этому, когда ему вообще захочется, потому что он терпеть не мог работать, когда у него не было никакого на то желания. Но когда он ввалился в офис, он был удивлён тому, что все смотрели на него как-то странно, как будто бы он был здесь лишним. И он, сделав вид, что не замечает всего этого, только улыбнулся, демонстрируя свою неприязнь к их отношению к нему.
Ему показалось, что что-то произошло в офисе, он упустил это. И теперь, когда он появился здесь, хотя его не было несколько дней, он хотел было вернуться к прежнему ритму, но, видимо, что-то здесь пошло не так. «Костромской, а ну быстро ко мне в кабинет!» — сказал начальник, выглядывая из своего кабинета.
И Валерий поморщился. Он терпеть не мог заходить в кабинет к начальнику, потому что там его каждый раз отчитывали, и это его совершенно не устраивало. Он вошел в этот огромный, дорого обставленный кабинет и подумал, что буквально еще несколько лет, и он сам займет лидирующую позицию в офисе.
Получит повышение, сместит этого наглого индюка, которого он терпеть не мог. Он улыбнулся собственным мыслям. Но начальник, посмотрев на его улыбку, как-то издевательски усмехнулся, и это заставило Валерия вздрогнуть.
«Я не понял, у нас что, на работе свободное посещение?» — спросил начальник, смотря на него. И тут же ухмылка, которая была на его лице, стерлась. Вместо нее появилось неприятное злобное выражение.
«Просто я был занят, болел», — сказал он, как будто бы находился не на работе, где требовалось не только его присутствие, но и результат его работы, а находился в школе, где перед директором надо было соврать, почему он отсутствовал. «Ливинская вон вообще две недели уже не ходит». «А ты за себя говори, а не за других.
Ливинская, между прочим, тяжело болеет. И несмотря на то, что она находится в больнице, каждый день предоставляет доказательства, что она все еще находится у врача, она продолжает работать удаленно». «Если бы ты работал удаленно, то мог бы сидеть дома хоть всегда, только чтобы работа была сдана», — сказал начальник.
«Ну хорошо, понял, такого не повторится», — пожав плечами, сказал Валерий. «Э, нет, так не пойдет. Все, хватит с меня.
Ты уволен», — сказал начальник, и тут же на лице его показалась какая-то кривая ухмылка, которая тут же мгновенно выбила из колеи Валерия. «Каждый день с тобой ругаемся. Тебя вечно что-то не устраивает.
Ты все думаешь, что ты здесь начальник, хотя ты даже не работник среднего звена. И каждый раз мы с тобой ругаемся, я вынужден терпеть твое поведение. И ради чего? Был бы ты таким великолепным программистом, как Дементьев — это одно.
Был бы ты хорошим контейнщиком, как Васильева — это другое. А ты здесь вообще никакой толком роли не играешь. Таких работников, как ты, пруд пруди.
Можно даже вон, через интернет, на бирже фриланса найти кого-нибудь. И не будет никакой потери, никаких скандалов, никаких исчезновений», — довольно грубо сказал начальник. «Собирай свои вещи, ты уволен».
«Уволен?», — удивленно спросил Валерий. «Уволен. Ты это, сходи к отоларингологу, а то у тебя по ходу проблемы со слухом.
Давай, выходи из кабинета, собирай свои вещи, чтобы я тебя больше здесь не видел. И можем считать, что мы с тобой в расчёте. И ты не забудь, что ты ещё нашей компании денег должен.
Я тебе напомню, что ты брал деньги в кредит, и у меня есть все договора. Ты уже и так просрочил все последние платежи, которые снимались с зарплаты сначала. А потом ты решил, что будешь сам платить.
И платить вообще перестал. Я понимаю, что берёшь чужие деньги, отдаёшь свои, но будь добр, возьмись уже за голову. Блин, Валерий, взрослый мужик, женат, скоро ребёнок будет…
А ты, вместо того, чтобы взяться за голову, чтобы хоть чего-то достичь в этой жизни, сидишь, ушами хлопаешь и думаешь, что тебе в этой жизни всё само по себе достанется». Валерий так сильно разозлился от этого, что практически мгновенно вылетел из кабинета, не желая слушать начальника, разговаривать с ним. Его точно не устраивало, что человек, который занимал лидирующую позицию в офисе, стоит, отчитывает его, всем своим видом показывая, что он лучше его, имеет на это право.
И когда Валерий, спустившись к машине, наконец-то осознал, что он просто остался без работы, из кучи долгов, ему стало не по себе. Он осознал ещё и то, что долг, который у него оставался перед компанией, был лишь мелочью, если сравнивать с тем, что у него было ещё два кредита, о которых жена не знала. Потому что первый кредит он брал на то, чтобы купить подарки своей любовнице, даря ей то дорогие телефоны, то планшеты, чтобы она была с ним и не ушла к какому-нибудь богатому мажорику.
Второй кредит он брал, чтобы уехать вместе со своей любовницей на отдых, сказав жене, что он отправился в командировку. А кредит, который он брал в офисе за счёт денег компании, вообще был лишним, потому что он взял его, чтобы отдохнуть самому, и даже не ожидал, что за несколько дней способен остаться без такой оглушительной суммы. Практически мгновенно Валерий вспомнил звонок своей матери и подумал, что это идеальный вариант.
По мнению супруги, он сейчас был на работе. Значит, он мог не отчитываться, где он, что он собирается сделать. И пока он мог воспользоваться этим моментом, он хотел им воспользоваться, чтобы сорваться с места и уехать к дому матери, надеясь на то, что она там уже замёрзла, и он, может быть, получит возможность получить наследство раньше.
На полном ходу он развернул машину, которую сразу сильно повела в сторону, заставил себя успокоиться, чтобы не разбиться до того, как он приедет в эту деревню. И тут же, вдавив педаль газа в пол, поехал в сторону деревни, где жила его мать, в надежде на то, что там его ожидает возможное наследство. Ещё даже не узнав, жива ли его мать, он уже делил в голове эти деньги, которые он получит за продажу дома, прекрасно зная, сколько этот особняк будет стоить, даже если учитывать, что стоит он в довольно глухой деревне.
Уже через несколько часов, когда снег, что срывался с неба, превратился в настоящую пургу, он остановился возле того самого особняка, в котором вырос. Его всего трясло. Он понимал, что уже не может сдерживать себя, выскочив из машины, тут же полетел к дому.
Сначала обошёл дом с одной стороны, заглядывая в окна, но они настолько были замёрзшими, что ничего увидеть было нельзя. И когда он с силой выбил дверь, потому что иначе она не открывалась, понял, что всё здесь заледенело, что его предположения оказались верными. Он вошёл сначала в комнату матери, где уже всё давно заледенело, затем обошёл весь дом и так её и не нашёл.
Он надеялся, что найдёт её бездыханное замёрзшее тело, но он не нашёл вообще ничего, что заставило его усомниться в том, что она вообще звонила ему. Вряд ли бы она могла найти помощь где-то ещё. И вряд ли кто-то из тех, кто остался здесь, в деревне, мог её приютить.
В любом случае, он обошёл вообще все дома, которые мог, потому что в такой пурге было практически ничего не видно. И не нашёл ни одной живой души. Когда он сел обратно в машину, то тут же стал судорожно соображать, что ему делать дальше, не понимая, как поступить, что делать, через что ему придётся пройти, чтобы найти её, хотя бы найти её тело, ведь в любом случае она не могла выбраться отсюда самостоятельно.
У него был только один вариант — поехать снова к сестре, чтобы там узнать, находится ли его мать там. Проблема была в том, что он занял у сестры довольно приличную сумму. Если он появится, то, скорее всего, она напомнит ему о деньгах, а узнав, что мать находится в подобном положении, наверняка бросится искать её.
Если Ульяна найдёт её чудом живой, то мать может переписать на неё наследство. Пожалуй, это было единственное, что останавливало его, но другой план, который заключался в том, что придётся искать новую работу, был гораздо хуже. Хотел по-быстрому расплатиться со всеми этими кредитами, выбраться из этой долговой ямы и уже потом начинать свою жизнь заново, где, скорее всего, заставит свою жену выйти на работу, а сам, может быть, даже посидит с ребёнком, потому что это казалось ему куда легче…
Он поехал снова в город, чтобы там въехать в частный сектор, найти большой дом сестры, в котором она жила, и узнать у неё, что ему оставалось делать, где находится его мать, была ли она вообще в курсе того, что мать там замерзала в холоде, но уже отчаялся получить ответ от сестры. Слишком громкая у них была ссора, чтобы они вот так вот могли помириться в одночасье. И он был уверен, что Ульяна была даже не в курсе, что мать там где-то страдает.
Когда он остановился возле дома, то не сразу понял, что ему делать. Он постучал в ворота, отошёл немного назад, но всё равно не было видно дома, потому он и не мог увидеть, открылась ли входная дверь. Но вот он услышал щелчок двери, а сам почувствовал, как его борода уже покрываются ледышками, и как сильный снег, который становился только хуже, буквально вынуждает его как можно скорее разобрать всю эту ситуацию с сестрой и уехать домой, чтобы оказаться в безопасности.
Дважды с того самого момента, как он ехал домой из деревни, по радио передали штормовое предупреждение. Сказали, что все автолюбители должны остаться дома, потому что погода будет только ухудшаться. Что, неужели денег пришёл вернуть? Спросила его сестра, выходя на улицу, и толком с ним даже не поздоровавшись.
Она явно была не рада его видеть, и, похоже, что чувство было у них взаимным. «Мать тебе звонила?» Она мне позвонила, сказала, что замерзает там, я поехал, там пусто. Сказал он, умолчав о том, насколько большое количество времени прошло от звонка до того момента, как он всё-таки поехал туда, в деревню.
Тогда он посмотрел на лицо сестры и сразу понял, что она в курсе ситуации и в курсе, что времени прошло предостаточно. Он понял, что добиться от неё ответа без издёвки будет невозможно. «Удивительная рядом просто», — с усмешкой сказала она.
И он, понимая, что она в курсе всей ситуации, весь напрягся, разозлился, уже готовый дать отпор. «Почему ты сразу тогда весной не поехал? Она две недели назад тебе звонила, просила у тебя помощи. Ты просто на неё наплевал.
Да она бы там уже заледенела за это время. А ты, наверное, думал, что она мне не позвонит, раз мы с ней поругались, да? В отличие от тебя я прекрасно осознаю, что как бы мы с ней не ругались, она всё равно остаётся мне мамой. Как только она позвонила мне в слезах, я сразу рванула с места и уже к вечеру того же дня оказалась у неё дома.
«И что, теперь на наследство надеешься?» — сказал он, скривившись. И она расхохоталась так громко, что он даже сделал шаг назад. Тут же закрыл глаза, потому что в лицо ему ударили снежинки.
«Какое наследство? Это ты у нас вечно нищий, весь в кредитах. У меня с деньгами всё в порядке, мне точно не нужно никакое наследство. Я поехала, чтобы матери помочь, чтобы её выручить оттуда, а не чтобы наследство потом делить», — сказала она раздражённо.
«Знаешь, езжай-ка ты домой, чтобы я тебя здесь больше не видела». Он разозлился, смотря в её насмешливое выражение лица, но ничего больше ей не сказал, понимая, что мать не увидит и что разговаривать с сестрой больше не имеет никакого смысла. Он в последний раз посмотрел на неё.
Она, ухмыльнувшись, ушла снова во двор. Он сел в машину, завёлся и поехал домой. В надежде на то, что успеет до того, как буря усилится ещё сильнее.
Он поставил машину во дворе, замечая, что другие машины уже прилично занесло снегом. Видимо, другие водители оказались гораздо благоразумнее его и не собирались даже покидать своих домов, оставив свои машины здесь замерзать, чтобы их заносило снегом. Он быстрым шагом направился к подъезду, с огромным трудом открыл подъездную дверь, потому что ветер мешал ему потянуть её на себя.
И как только оказался внутри, сразу выдохнул, ощущая, что нет больше этих режущих кожу снежинок, ледяного ветра и абсолютно уже нулевой видимости. Когда он вошёл в квартиру, то понял, что здесь не пахнет едой, здесь нет этой идеальной уборки, которую всегда устраивала ему жена. Не было здесь ничего, даже котёл не был включён, в квартире было ужасно холодно.
Сначала он не понял, что происходит, но уже через несколько минут, оказавшись на кухне и увидев записку, понял, что происходит что-то такое, что явно выбьет его из колеи, но он тут же, схватив записку, принялся её читать. Она ушла от него, узнала, что у него действительно есть любовница, и это она позвонила сначала его сестре, потом его матери. Она помирила их, и это она сделала так, чтобы мать потом позвонила его сестре, собственной дочери, чтобы получить помощь.
Она так детально описала его любовницу, описала его красноречивыми эпитетами, что он сразу понял, что она действительно в курсе, а не просто слепо подозревает его. Он сначала разозлился, а потом решил, что пусть она остынет несколько дней, поймёт, что с ребёнком она не справится, а потом он просто позвонит ей, и она согласится с ним помириться. Но ни сейчас, ни даже после рождения ребёнка она с ним так и не помирилась, получила развод и больше не трогала его.
И с того самого момента жизнь Валерия превратилась в сплошное зарабатывание денег на абсолютно любой возможной должности, чтобы расплачиваться с кредитами, которые без денег жены просто душили его. Любовница довольно быстро ушла от него, узнав, что денег у него нет. Жена мириться с ним не хотела, и он, едва выкарабкиваясь из этой ситуации, впервые осознал, насколько он зависел от других людей.
Но даже после этого осознания исправить ничего он уже не мог.