Виталік весь час стояв біля вікна дитячого будинку і чекав маму в Червоній сукні…..
Пойдем, лучше я тебя чаем напою». «Пойдем», – соглашался мальчик, а потом снова приходил сюда и смотрел на дорожку, вздрагивая, если кто-нибудь подходил к приюту. День шел за днем, месяц за месяцем, а Виталька так и не покидал свой пост, ожидая, когда же полыхнет среди серого безрадостного дня красное платье, и мать, протянув к нему руки, скажет, «Наконец-то я нашла тебя, сынок!».
Плакала Тамара, глядя на ребенка, жалела его больше, чем остальных, но ничем не могла помочь мальчику. О Витальке разговаривали врачи, психологи, еще кто-то. Объясняли, что не надо так долго ждать маму, не следует день и ночь торчать у этого окна, ведь есть много других занятий, игры, например, общение с друзьями.
Виталька удивленно смотрел на этих странных и ничего не понимающих взрослых, кивал им, соглашался с ними, но, как только они отпускали его, снова шел к своему окну. Сколько раз Тамара, приходя на работу, видела сквозь стекло силуэт мальчика, она не могла даже сосчитать, сколько раз, уходя, махала ему на прощание. Вот и в тот день женщина обернулась, посмотрела на ребенка и пошла домой, медленно передвигая усталые ноги.
Ее путь лежал через мост над железной дорогой, и тут мало кто задерживался, но сегодня там стояла молодая женщина и напряженно смотрела вниз. Вдруг она сделала какое-то неуловимое движение, и Тамара поняла, что та хочет сделать. – Ну и дура ты, – сказала она, подойдя чуть ближе.
– Что? – Что вы сказали? – спросила незнакомка у старухи, сурово глядевшую на нее выцветшими глазами. – Дура, говорю. Что ж ты удумала, негодница? Не знаешь, что ли, что это грех большой, жизни себя решать? Не ты ее себе выбрала, не тебе ее и заканчивать.
– А если я больше не могу? – с внезапным вызовом выкрикнула женщина. – Если сил больше нет и смысла во всем этом не вижу, что тогда? – Тогда пойдем ко мне, я вот тут за переходом и живу, там и поговорим, а здесь стоять нечего. И Тамара тихо пошла, не оглядываясь и затаив дыхание.
Позади раздали шаги женщины, и Тамара облегченно вздохнула. Хорошо, что она успела вовремя. – Как тебя зовут-то, дуреха? – Оля, Оля, дочку мою так звали.
Умерла она пять лет назад, заболела сильно и за год сгорела, так и оставила меня сиротой. Живу, ни внуков, ни детей, ни мужа. А меня Тамарой зовут.
– Да ты проходи, вот мое жилище. – Не дворец, конечно, зато свое. Сейчас переоденусь и на стол накрою, поужинаем да чайку попьем, все и наладится.
Ольга с благодарностью взглянула на пожилую женщину и улыбнулась ей. – Спасибо вам за все, тетя Тамара. – Вот то-то же, спасибо.
Эх, Оленька, да ведь женщине на земле всегда тяжело жилось. Сколько слез, сколько страданий перенести приходится. Но в крайности кидаться – это последнее дело…
