Эта история произошла в одной из районных больниц, в маленьком городке.
Таких маленьких городков великое множество на карте, и ещё более великое множество на карте даже не отмечено. Молодой хирург, окончивший мединститут с красным дипломом, блестяще прошедший ординатуру, был перспективен для больницы такого масштаба. Иван Иванович с удовольствием поехал работать в такую глубинку, чтобы улучшить качество медицинского обслуживания.
Проработал тут около двух лет и был успешно уволен. Ваня ещё не привык к такому серьёзному к себе отношению, как Иван Иванович. Он всё ещё ощущал себя вчерашним выпускником медицинского, Ваней Трубиным.
Возможно, это сыграло свою роль, то, что в больнице все коллеги были гораздо старше его. И вот он, дипломированный выпускник мединститута, перспективный хирург, стоял на крыльце районной больницы какого-то захолустного городка. Безработный, униженный, оскорблённый.
На глазах практически всего персонала больницы его обозвали бездарем, конавалом и безруким. Такого оскорбления тонкая ранимая душа Ивана не могла вынести. Он был не просто растерян, а конкретно разочарован во всём, в жизни вообще.
Вот если бы перед больницей стоял чан с кипящим маслом, он бы сам, добровольно, просто нырнул бы в него с головой и прекратил бы свои душевные терзания. Он, потомственный медик, так опозорил семью. Мать, отца, деда.
Но самое главное, что Иван был уверен в своей правоте. Он готов был поклясться на чём угодно. Чем угодно, кем угодно, что он сделал всё правильно.
Операция эта была стандартная, плановое удаление межпозвоночной грыжи. Обидно было, что никто не хотел разбираться в случившемся. Никто не хотел выслушать его точку зрения.
И весь стыд, который испытывал Иван, был не из-за операции, а из-за того, что он, Трубин, позволил такое к себе обращение. Вот что выбивало Ивана из колеи.
«Подайте Христа ради на пропитание», — услышал он голос.
Иван обернулся и увидел старушонку. Он часто её видел здесь. С утра до вечера она стояла возле больницы и попрошайничала.
Иногда бывало, гадала кому-нибудь, кто спрашивал про судьбу. А, между прочим, гадалками бывают не только цыганки. У нас вот у брата троюродного случай был на свадьбе.
Уже после регистрации новоявленные муж и жена, ещё пока в образах жениха и невесты, катались под достопримечательностью. Есть такая традиция во многих городах. Стояли возле одной из старинных церквей.
Она уж не работает. К ней молодожёны только приезжают, кладут цветы, да вокруг три раза ходят. И тут откуда ни возьмись.
Бабушка, как из сказки, — прямо божий одуванчик. Платьишко ситцевое, шаль на плечиках, платочек беленький на голове. Какая, — говорит, — пара хорошая.
Совет вам да любовь. Долго жить будете счастливо. Деток много будет.
Бабуль, вы, наверное, всем тут одно и то же гадаете, — сказал муж. Что ты, милок, только тем, кого вижу, что будет жить счастливо. О плохом-то и говорить не надо…
Люди сами его увидят, — сказала старушка. Ну, спасибо вам, бабушка, — поблагодарила её жена. Вот вам денюшка.
Ой, что ты, милая, мне деньги не нужны, — отмахнулась бабуля. Вы лучше в какой-нибудь церкви свечку за меня поставьте. Пока молодожёны целовались, старушке и след простыл.
Откуда явилась, туда и запропастилась. Так что гадать особого умения не надо. Надо просто душу чистую иметь и сердце доброе.
Тогда хорошее само будет показываться. И необязательно для того цыганкой быть, чёрные глаза иметь и всё такое прочее. Посмотрел Иван на бабушку, и так ему её жалко стало.
Стоит несчастная, по копеечкам на хлеб собирает. Пенсия, наверное, маленькая. Открыл Иван кошелёк, а там одна единственная купюра лежит — пятитысячная.
Хотел Иван сказать старушке, простите, дескать, мелочи нет совсем. Да как-то стыдно стало до глубины души человеческой. Достал он эту купюру и кинул старушке в протянутой ладони.
У бедняги чуть дыхание не перехватило. Как же так, милок? Да ведь тебе поди самому надо, стала причитать старушка. — Берите, бабушка, вам нужнее.
Буркнул Иван и пошёл было по больничной аллее к автобусной остановке. Старушка сделала шаг со ступенек и схватила Ваню за руку. Притянула его к себе, чтобы он наклонился.
— Милый, камеру поставь, — шепнула ему на ухо старушка. — Что, бабуль? — переспросил Иван. — Камеру наблюдения, говорю.
Поставь в палате той парализованной. Тогда сам всё поймёшь. Шепнула старушка, отпустила Ванину руку и зашла в больничный холл.
Ваня пару минут стоял как ошарашенный. Потом зашёл в больницу, но в холле никого не было. Только гардеробщица скучала над сканвордом.
Да в справочном окне мелькали спицы тётки Дуси. Иван сделал пару шагов по холлу, заглянул в коридор. Тут же на посту проснулся Фёдор, охранник лет пятидесяти.
— Вам туда нельзя, — сказал он. — Почему? — искренне удивился Иван. — Потому что с сегодняшнего дня вас уволили.
— Ничего личного, Иван Иванович. У меня работа такая. — Ну да, работа.
— задумчиво произнёс Иван и вышел из больницы. Пока он ехал в автобусе до съёмной квартиры, его обуревали странные мысли. Что это было? Что имела в виду старушка? То есть, что она имела в виду, как раз было понятно.
Непонятно было только, как он это сделает. Раз теперь бдительный Фёдор не пропускает его в больницу. На таких охранниках, как говорится, мир держится.
Мимо Фёдора мышь не проскочит. Как же это всё не вовремя. И увольнение это.
Ивану вот-вот должны были дать комнату в больничном общежитии. Два года он стоял на очереди. В общежитии делали капитальный ремонт.
Теперь плакало его отдельное жильё. Кто ему, уволенному, даст теперь комнату в больничном общежитии? И где теперь искать работу? В этом городишке это была единственная больница. Правда, была ещё детская.
Но вы же сами понимаете. Оттуда позвонят на предыдущее место работы. И что там про Ивана скажут? Вот именно.
Всё то, что он уже услышал о себе прямо в холле больницы. При посетителях, при всём персонале. От Рамиля Семёновича, главного врача больницы.
И кто после этого возьмёт на работу бездаря? Кто возьмёт конавала? О боже. Хоть беги в другую страну. Но почему он не смог постоять за себя? Дома Ивана ждал ещё один сюрприз.
Со всеми этими событиями на работе он совершенно забыл, что сегодня у него как раз день арендной платы. Иван платил за квартиру недорого, всего 1500 гривен. Ну, потому что в глубинке никто за дорого не сдаёт.
И потому что квартирой это было сложно назвать. Хозяйка сдавала комнаты и кухню тоже. Там стояла раскладушка, и на ней жил какой-то алкаш.
У двери Ивана поджидала квартирная хозяйка. Он открыл кошелёк и вспомнил, что только что отдал последние 5000 бабушке. Он мог бы пообещать квартирной хозяйке, что заплатит завтра или позже.
Но он понимал, что не сможет это сделать. Теперь он безработный, и ему негде будет взять денег. Иван устало посмотрел на хозяйку и честно признался.
«У меня нет денег. Простите», — сказал он. «Нет денег, нет жилья.
Давай сюда ключи», — сказала хозяйка. «Ну, там мои вещи», — возразил Иван. «А вещи побудут залогом.
Вот принесёшь деньги, тогда и вещи заберёшь», — ответила хозяйка и забрала у Ивана ключи. Ване уже не было моральных сил спорить, что-то доказывать и вообще. Просто очень хотелось пойти на вокзал и броситься под поезд.
Так он и сделал. Нет, конечно, не под поезд бросился, а просто пошёл на вокзал. Оказывается, в зале ожидания довольно-таки удобное кресло.
Иван сел и стал думать, что ему делать дальше. Конечно, он мог бы позвонить родителям, попросить денег. Но это было просто немыслимо, невообразимый вариант.
Любой другой человек так и сделал бы. Вернулся в отчий дом, пал на плечо к родителям и выплакал всю душу. Но Иван не был любым другим человеком.
Когда он окончил ординатуру, его родители позаботились о будущем своего сына и подготовили ему перспективную работу в серьёзной клинике. Но Иван с юношеским максимализмом сказал, что хочет добиться всего сам. Ему не хотелось, чтобы его будущие коллеги говорили за спиной «всё понятно, это же сын Трубенных».
Он не хотел быть тем самым сыном тех самых Трубенных. Он хотел быть самим собой, поэтому и принял решение уехать в глубинку. Туда, где никто не сможет связать его фамилию с фамилией отца или деда.
Если Иван и планировал возвращение домой, то только на лаврах. Ну, или как минимум с состоявшимся достойным хирургом. Таким, про которого бы говорили «О да, это же сам Иван Иванович Трубен», делал операцию.
А это случайно не родственник тех самых Трубенных? Ну, или по крайней мере, в каком-то таком ключе. Да, он не был идеальным и не был лишён тщеславия. Да, ему хотелось пусть не мировой славы, как у его предков, но хотя бы чтобы в контексте профессиональной деятельности его заслуги упоминались перед заслугами родственников.
Наверное, всё это издержки воспитания. С самого детства все, кому не лень, только и делали, что спрашивали. «Ну а ты, Ванечка, кем будешь? Тоже врачом, как твой знаменитый папа или дедушка?» Так что у него и вариантов не было.
Ну, тут уж, как говорится, что наросло, то выросло. Теперь уже Ивана не переделаешь. Он как бы и не ругался тогда с родителями…
Он просто отказался быть их протеже и всю жизнь оставаться в тени знаменитой семьи. Иван уехал. И что теперь? Теперь он будет звонить и говорить родителям, что у него, мягко говоря, не получилось? А на самом деле он облажался по всем статьям? Иван просто не мог себе позволить этого.
Он не мог упасть в грязь лицом перед семейством. «Милок, снова ты?» Спросил тот же скрипучий голос, что и на крыльце больницы. «Снова я?» Не глядя, ответил Иван.
«А почему здесь? Уезжаешь?» Спросил этот голос. Иван обернулся и увидал старушку, который отдал свои последние 1500 гривен. Он рад бы уехать куда-нибудь еще, еще дальше, на Камчатку, на Сахалин.
Лучше вообще в другую страну. Да не на что было ему ехать. И вещи все и документы были заперты в квартире, заплатить за которую у него не было денег.
Какой-то замкнутый круг получался. Впору было идти попрошайничать, так же как эта старушка. «Нет, бабуль, я не уезжаю никуда.
Не на что мне ехать и ночевать теперь негде. Вот и сижу тут. Хотя бы не холодно.
Вот беда-то. Ну так пошли ко мне. В тесноте, да не в обиде.
Ты мне помог, а я тебе помогу», — сказала старушка. Иван подумал и решил согласиться. Может быть, старушка хотя бы чаем напоит его за щедрость.
А завтра он будет думать, как выкручиваться из сложившейся ситуации. Утро вечера мудренее. Бабулька жила на окраине того маленького городишки, который скорее напоминал поселок.
Частный домик скорее походил на сарай с одним окном. Чтобы пройти внутрь, Ивану даже пришлось наклонить голову. Внутри потолки тоже были довольно низкие.
Войдя в дом, они сразу попали в кухню с маленькой печкой-боржуйкой. Стол у окна, лавка, полка с утварью. Вот и всё, нехитрое убранство.
Ещё в студенческие годы Иван видел бедность и нищету. Потом, когда проходил практику на скорой помощи, тоже видел разные условия проживания. Но чтобы так? Он сел за стол, а старушка стала хлопотать приготовлениями.
Совсем скоро на столе перед Иваном появилась большая кружка горячего чая и стопка блинов. «Спасибо!» — с удивлением сказал Иван. «Тебе спасибо.
Уж и не знаю, что бы мы делали без твоих денег», — сказал старушка. Иван уплетал блины, и на душе становилось как-то легче. Чай согревал его.
Надо сказать, он продрог на вокзале. И вместе с этим ароматным горячим чаем проблемы как-то отступали на второй план. «Вот интересно, а зачем вы мне сказали поставить камеру в палате у парализованной пациентки?» «Как вы вообще о ней узнали?» «Так ты что же, не признал меня совсем?» — спросила старушка.
«А должен. Мы знакомы». «Да я со всеми с вами знакома.
Совсем не узнаешь». Иван покачал головой. Она зашла за занавеску и вскоре вышла в белом халате, с волосами, забранными в пучок на голове и со шваброй в руках.
«А так?» — спросила она и наклонилась для пущей важности. «Боже мой, Татьяна Романовна! Вот это перевоплощение! Неужели вы?» «Ну конечно я. Кто же еще?» — усмехнулась женщина. Теперь она уже совсем не казалась старушкой.
Просто женщина с сединой. Она работала в больнице санитаркой. Но все пренебрежительно называли ее поломойкой.
Татьяна Романовна не обижалась. А что обижаться? Она ведь и правда мыла полы. Значит, это была правда.
В больнице практически никто никогда не замечал тихую, скромную, незаметную женщину. Она была как серая мышка, которая просто делала свою работу. Татьяну Романовну не приглашали на корпоративы и не поздравляли с праздниками.
Даже 8 марта ее обходили стороной. Ну, просто потому что, наверное, она никогда и не присутствовала на подобного рода собраниях и праздниках. Тихо сделав свою работу, она так же тихо уходила.
«Так вот откуда вы знаете про пациентку?» «Я слышал такую поговорку. И у стен есть уши, — спросила Татьяна Романовна. — Так вот, я как раз и есть уши нашей больницы.
Сложно представить себе, Ванечка — можно я буду вас так называть? — Иван кивнул. — Сложно себе представить, Ванечка, сколько всего я слышала и сколько всего я знаю, — улыбнулась Татьяна Романовна. — А почему вы просите милостыню? — вдруг спросил Иван и оглянулся вокруг.
— Хотя понятно, почему. — И что, у вас нет никаких родственников или друзей, которые могли бы помочь? Татьяна Романовна опустила глаза, словно стыдясь чего-то. Родственники от меня отвернулись.
— А друзья куда-то все пропали, Ванечка. Когда человек попадает в беду, люди стараются от него избавиться, как от прокаженного. — Я ведь не всегда была поломойкой.
На самом деле я врач. Вот как вы. Хирург и неплохой хирург, между прочим.
Ну, была, по крайней мере. Как сейчас, уже не знаю. — И у вас тоже случилась неприятность с пациентом? — спросил Иван.
— Нет, хуже, Ваня. Гораздо хуже. Татьяна отвернулась, чтобы скрыть слезы.
В это время за занавеской, которая отделяла часть комнаты, послышался стон. Стонала девушка или женщина. Иван понял это по голосу.
— Там кто-то есть? Вы не одна живете? — А там как раз то горе, которое со мной случилось. Иван встал с места. — Ты не ходи туда, Ванечка.
Не надо. Там моя дочка, и она больна. — Мама! — послышался то ли зов, то ли крик боли.
Татьяна скрылась за занавеской. Слышно было, как она уговаривает кого-то потерпеть. Потом она появилась в импровизированной кухне.
— Наверное, я не имею права спрашивать, но все же. Что произошло? — не удержался Иван. — Дочка моя, спортсменка, получила травму спины.
А затем там стала расти грыжа. В таком месте, в котором ни один врач не брался делать операцию. Только за границей.
Я обратилась к нашему главврачу, Рамилю Семеновичу. Думала, может, он поможет, может, связи у него какие есть. Потом денег у него просила на операцию Аленке.
Дочку мою зовут Алена. — И что, Рамиль Семенович? — поинтересовался Иван. Рамиль Семенович только посмеялся мне в лицо…
А ведь… Татьяна хотела еще что-то сказать Ивану. Да из комнаты снова послышался стон, и она пошла туда. — Да, — думал Иван, — вот же у людей горе так горе.
Что там мои проблемы? За последние полдня его взгляды на мир кардинально поменялись. Причем несколько раз. Насыщенный был день, ничего не скажешь.
Когда Татьяна Романовна вернулась от дочки, Ваня уже спал, положив голову на руку. Она только накрыла его стареньким пледом и оставила как есть. Класть его спать все равно было некуда.
— Татьяна Романовна, а позвольте поинтересоваться, как вы оказались в этой лачуге? Неужели всегда тут и жили? — спросил Иван, расправляясь уже со второй кучей дров во дворе. Теперь он жил у больничной поломойки. За домом оказался вполне себе сносный сарай, почти такого же размера.
Весь заваленный деревянными чурками. Их все равно нужно было переколоть на дрова. А дрова лучше всего складывать не в сарай, а в полейнице на улице.
Так дрова лучше сохнут. В этом сарае и обосновался Иван. Татьяна нарадоваться не могла, а то на зиму надо было покупать дрова.
А это опять деньги. А тут, оказывается, запасы. — Нет, что ты, Ванечка.
Мы с дочкой в квартире жили, недалеко от больницы. Когда ее самочувствие стало ухудшаться, пришлось продать квартиру. Но на операцию все равно не хватало.
Вот, купила этот домик. Сначала мне он очень даже милым показался. Еще коляску для Аленки инвалидную купила.
А остальные деньги ушли на обезболивающие. — Понятно. Иван вздохнул.
Ему было искренне жаль и Татьяну, и ее дочь. Вот настоящие проблемы, и люди с ними борются. А он чуть не разнылся от жалости к себе, всего лишь лишившись работы.
А потом Аленочке стало еще хуже, — продолжила Татьяна. — Теперь уже и кресла не нужно. Вот мне приходится попрошайничать, чтоб хватило ей на лекарства.
А с должности хирурга я ушла. Два с половиной года назад ты как раз на мое место пришел работать. — А что так? Там же зарплата больше! — удивился Иван.
Но зато ненормированный рабочий день и посуточное дежурство. А тут я быстренько полы помою ночью и коленки. А днем, пока она спит, еще успеваю на крылечке постоять.
Думала, может, так насобираю ей на операцию, но куда там. Все деньги на обезболивающие уходят. — А что там с камерой? Зачем вы посоветовали мне поставить камеру в палату к пациентке? — Наконец, решил спросить Иван.
— Ах ты об этом. Так не парализована твоя пациентка. А на камеру заснять можно.
Доказательства будут. — Ну, теперь-то уж что. Денег камеры купить ни у тебя, ни у меня нет.
А она уже давно, наверное, добилась своего. — Так что не думай об этом, Ваня. Теперь это нас не касается.
— Еще как касается, Татьяна Романовна! — улыбнулся Иван. — У меня же в телефоне есть камера. Теперь только оставалось придумать план, как Ивану проникнуть в больницу.
Татьяна могла бы сама установить наблюдение. Да вот беда, она не разбиралась в современных телефонах. Что толку, если бы она его поставила в палату? Как их включить? Иван попробовал научить, но это оказалось бесполезно.
Татьяна сказала, что лучше принесет ему униформу санитара, и он в одноразовой маске беспрепятственно проникнет в больницу мимо бдительного охранника. На том они и порешили. Вскоре Татьяна Романовна принесла форму, которую в больнице носили санитары.
Душа Ивана ликовала. Значит, он был прав. Значит, он все сделал правильно, и операция прошла успешно, и никто не стал инвалидом.
А отсюда следовал логичный вывод о том, что он был уволен несправедливо и несправедливо опозорен. Ну что ж. Если поставить камеру в палату к той пациентке, это единственный способ доказать его правоту. Иван готов был пойти на это.
Ради восстановления справедливости люди и не на такие вещи соглашались. Иван на всякий случай почистил свой телефон. Удалил все контакты, все фото и записи.
Вернул его к заводским настройкам и вынул сим-карту. Теперь даже если кто-то и обнаружит его, то будет не так-то просто выяснить, кому принадлежит аппарат. Настал час икс.
Иван дождался, когда из больницы выйдут два санитара, и через пару минут зашел обратно. Он знал о бдительности охранника Федора, и если бы он просто попытался пройти внутрь, то Федор мог бы что-то заподозрить. А так, двое вышли, один вернулся.
Федор зашел в палату к женщине, которую недавно прооперировал. Надо признать, это была красивая женщина. Она лежала со страдальческим лицом.
«Сколько можно ходить туда-сюда?» – возмутилась она. «Вентиляцию проверяем, больные жалуются, что душно», – сказал Иван. Он встал на стул, снял решетку, прикрепил телефон скотчем с обратной стороны, включил и установил решетку обратно.
«Сколько можно там копаться?» – недовольно спросила пациентка. «Сейчас ко мне должны прийти». Все уже готово…
Ваня слез со стула и удалился. И только сейчас он подумал, как же ему забрать свой телефон обратно. Не придешь же снова проверять вентиляцию.
Всю ночь он не спал. Буквально молился, чтобы на телефоне хоть что-то записалось. Нет, он, конечно, верил Татьяне Романовне, но дело было в том, что запись ему просто по зарез была нужна.
В телефоне могла сесть батарейка, и если за это время ложно парализованная пациентка себя не проявит, то второго шанса установить видеонаблюдение у него уже не будет. И надо будет просто смириться с ситуацией, забыть обо всем и, возможно, даже сменить профессию. Тогда Иван точно станет настоящим позором семье.
Утром он так волновался, что у него тряслись руки. «В таком состоянии я не пущу тебя на дело», – сказала пожилая доктор. «Но, Татьяна Романовна, вы прямо как заправская бандитка заговорили», – улыбнулся Иван.
– А может, так оно и есть. Однако я сама попробую выручить твой аппарат из заточения и добыть нам доказательства. – И как вы это сделаете? – Ваня, я росла с тремя братьями, – улыбнулась Татьяна.
Утром она вошла в палату к той самой пациентке с ведром и шваброй для уборки. С той разницей, что ведро было пустое, без воды. – А что, нельзя было в другое время убираться? – спросила пациентка.
– А когда же мне убираться, если вы тут валяетесь весь день? – невозмутимо сказала Татьяна. – А что мне по-вашему тут плясать? Я вообще-то парализована! – крикнула молодая женщина. – Ну, это временно.
– отозвалась уборщица, и не дав пациентке возразить, как закричит на всю палату. – Таракан! – «Где?» сполошилась больная, но не шелохнулась. – Надо же, какая выдержка! – подумала Татьяна.
– Да вон, наверху. С этими словами она подхватила швабру, да как жахнет по вентиляционной решетке. Та вместе с телефоном и упала в ловко подставленное ведро, в котором лежало полотенце.
Вот гад, в вентиляцию ушел. Пойду попрошу Федора решетку на место поставить. Решетку благополучно передали охраннику с просьбой приделать на место.
Естественно, заблаговременно отсоединив от нее телефон. А телефон Татьяна отнесла Ивану. Они вдвоем стали просматривать запись.
Пациентка лежала на кровати, ничего необычного. Но через десять минут в палату вошел мужчина. Это был не врач, не пациент.
Это действительно был посетитель, как она и сказала Ивану. Мужчина был хорошо одет и принес дорогой букет цветов. Этого было достаточно, чтобы понять, что он богат.
– Ну как ты, милая? – спросил он и поцеловал женщину. – Пупсичек, смотри, что они со мной сделали. – Где ты был так долго? – Я жду тебя уже две недели.
– жалобным тоном произнесла женщина. – Я знаю о случившемся, просто не мог освободиться раньше. – Поверь, родная, все виновные будут наказаны.
– Они уже наказаны. Этого Коновалова, который меня изуродовал, Рамиль Семенович уже уволил без выходного пособия. – сказала женщина.
– Но, Пупсичек, я хочу не этого. Ты же знаешь, я не мстительная. Мне просто теперь нужны деньги.
Много денег, Пупсичек. Мне нужна реабилитация. – Так, может, я оплачу? Скажи, куда надо перевести и сколько.
– Ну, милый, ты лучше дай мне денег. Я все сама переведу, куда надо. А лучше скажи реквизиты своих счетов.
Иван и Татьяна переглянулись. Так вот, для чего ей все это было нужно. Они-то голову ломали.
Зачем здоровой женщине ломать комедию? Все ради денег. Все только ради них. Ну, если с Пупсичком все было ясно, то как же ей удалось уговорить Рамиля пойти на такой подлог? Совсем скоро посетитель покинул палату, и тут свершилось то, ради чего все это и затевалось.
Женщина встала с кровати, подскочила к двери палаты, закрыла ее на ключ. Затем она потянулась, зевнула, и тут запись оборвалась. – Батарея кончилась, – сказал Иван.
– Ну, главное, мы получили то, чего хотели, – сказала Татьяна Романовна. – Теперь, Ванюша, правда на твоей стороне. – Да только что мне делать с этой правдой? Куда идти? – К Рамилю? Не вариант.
– К Рамилю точно не вариант. Он тот еще прохиндей. – Может, в прокуратуру? – А почему бы и нет? Но на самом деле он сомневался.
Ведь Иван понимал, что запись добыта нелегально, без всяких на то санкций, и вряд ли будет учитываться в суде. – Может, все-таки пойти сначала к Рамилю? – Снова спросил Иван у Татьяны. – Не ходи к Рамилю.
Не надо. Он явно в этом замешан. – Посоветовала женщина.
И Иван рискнул. Была не была. Пошел в прокуратуру.
Разъяснил ситуацию и показал запись. Как же он был удивлен, что его там чуть ли не благодарить начали. Оказывается, та самая пациентка, Оксана, которой он удалил грыжу, была настоящей аферисткой, которую они давно не могли поймать.
Этот богач, с которого она хотела вытянуть деньги, был далеко не первый человек, которого она обманывала и кидала на деньги. И всякие раз у нее были разные способы обмана. В ход шло все.
И беременность, и выкидыш, и даже роды с младенцем. И никак ее было не поймать. Никаких улик не было.
Да, запись, сделанная Иваном, тоже не могла быть уликой. Но она была доказательством правоты его слов, что женщина не парализована. А значит, теперь можно было ее спровоцировать при свидетелях, и она себя выдаст.
И это уже доказательством. Одно было только непонятно. Как Рамиль мог согласиться на такую подставу? Он ведь был уважаемым человеком.
Занимал неплохую должность. Какой был смысл идти на такой риск? Но в ходе следствия все выяснилось. Нет смысла описывать процессуальные действия.
Кто кого и как привлекал и допрашивал. Наверное, суть дела куда интереснее и познавательнее. Рамиль Семенович был во всех отношениях порядочным человеком.
Отличным семьянином, отцом двоих детей, любящим мужем. Но была у него одна страсть. Рамиль любил молодых женщин и похаживал от жены налево…
Не было в больнице ни одной симпатичной медсестры и пациентки, которых бы Рамиль не обошел своим вниманием. Ухаживал он красиво, что и говорить. И не скупился на красивые слова.
Много кто пал под его чарами, этакого героя-любовника. Но после того, как Рамиль добивался своего, интерес к новой пассии пропадал. А на горизонте появлялась новая девушка.
Рано или поздно медсестры либо увольнялись, либо выходили замуж, либо просто старели. Как мы помним, коллектив, где работал Иван, был уже возрастным. Так что заигрывать Рамилю Семеновичу оставалось только с пациентками.
Оксана, попав в больницу с позвоночной грыжей, заметила эту особенность главного врача. Она была весьма и весьма красивой женщиной, чем активно пользовалась. Вряд ли у нее что-нибудь получалось на выбранном поприще, будь она простой дурнушкой.
Оксане нужно было получить это свидетельство о том, что она парализована. Но кто же ей его выдаст, если операция прошла успешно? А без доказательств на бумаге, пупсичек не даст ей никаких денег. Оксана пускает в ход свои чары, а Иван просто попал под раздачу.
Он был расходным материалом. Оксана соблазняет Рамиля Семеновича, но, в отличие от всех других его пассий, не собирается держать это в секрете. Она шантажирует главного врача и обещает все рассказать его жене и предать это событие огласке.
Несчастный любвеобильный Рамиль. Он стоял перед ней на коленях и умолял ничего не рассказывать жене. Он так не хотел позора перед взрослыми детьми, что готов было позорить молодого хирурга и сломать ему жизнь.
Лишь бы не ломать жизнь себе. Знала ли о его похождениях жена? Наверное, знала, если была умной женщиной. А если не знала, то была глупой дурочкой.
Больше всего на свете Рамиль боялся потерять жену. Это бы означало полный крах. Крах всей его жизни.
Если бы его уличили в измене, то он бы лишился не только жены, но и детей. И хоть они были уже взрослые, они бы поддержали мать, это однозначно. Он был уверен в своих детях.
В конце концов, это он их такими воспитал. А в его возрасте осуждение детьми – очень плохое явление. Рамиль рисковал всем.
Дочь у Рамиля только что вышла замуж и ожидала прибавления в семействе. Жена обязательно бы подала на развод. А дочка в солидарность с матерью запретила бы видеть внука.
А что предпринял бы сын Рамиля? Молодой, горячий парень. Страшно представить. А если бы он вдруг вздумал отомстить отцу? От одной только мысли об этом у Рамиля Семеновича волосы становились дыбом.
Но сделанного, как говорится, не воротишь. Уж больно хороша была Оксана. Никто бы перед ней не устоял.
Он взял грех на душу. Обвинил молодого хирурга в халатности и уволил за несоответствие занимаемой должности. Оксана получила свою справку о том, что она теперь парализована, и начала обрабатывать своего пупсика.
А пупсиком оказался один из банкиров области. Конечно, тоже женатый и очень состоятельный человек. Скандал был на всю область.
Рамиля сняли с занимаемой должности. Банкир срочно укатил за границу. Ивана восстановили в должности и даже предложили стать главврачом вместо Рамиля.
Иван отказался. Он не был тщеславен и считал, что у него еще мало опыта для такой работы. Зато он знает более достойного кандидата.
Конечно, он имел в виду Татьяну Романовну. Вот кто должен быть главврачом в больнице. И все было бы хорошо, и, казалось, справедливость восторжествовала.
Остался только нерешенным вопрос с дочерью Татьяны Романовны. Теперь они могли переехать из этого ужасного дома, в котором вынуждены были ютиться. Но денег отправить Алену за границу по-прежнему не было.
Иван помогал Татьяне и Алене переезжать. Тогда он впервые увидел эту девушку. Иван нес ее на руках до машины.
Какая же она красивая, думал Иван. Надо же, какая несправедливость. Почему у таких безобразных личностей, как Оксана, все бывает хорошо, игры же расположены как надо, и операция проходит успешно.
А у нормальной, скромной, красивой девушки попадается неоперабельный вариант. Иван довольно долго думал над сложившейся ситуацией. И в конце концов решил рискнуть.
Ему нужно было восстановить свою репутацию. Но больше всего он хотел просто по-человечески помочь таким хорошим людям, которые не бросили его в беде и протянули руку помощи. Татьяна Романовна, обратился Иван к новому главному врачу.
А могу я посмотреть историю болезни вашей дочери? Я поняла твою мысль, Ваня. Но мне надо подумать. Прежде всего я, мать и только потом врач.
Дома она посоветовалась с дочерью. Мам, ну хуже уже точно не будет. Максимум, что мне грозит, это остаться парализованной.
Так я и без того не могу двигаться. А может, после операции хотя бы пройдут боли? Я поняла тебя, сказала Татьяна. В день операции она отправилась в церковь.
И не выходила из храма до тех пор, пока не позвонил Иван. Операция прошла успешно. Грыжа устранена полностью…
А вот какие будут итоговые результаты, сказать было трудно. Только время могло показать, сможет ли Алена ходить. Ну, как там моя любимая пациентка? Иван пришел с осмотром, когда Алена пришла в себя.
Вань, она чувствует ноги. С улыбкой заметила Татьяна Романовна, которая не отходила от дочери, как только ее перевели из реанимации. Спасибо, вздохнула Алена, и по ее щекам текли слезы.
После такого, Ванюш, ты просто обязан на ней жениться, пошутила Татьяна. Мам! – возразила Алена, но почему-то густо покраснела. А я как бы и не против, – ответил Иван.
Как оказалось, он давно уже нравился Алене. Она подсматривала за ним из-за занавески, когда он еще жил у них. А сам Иван влюбился тогда, когда нес девушку на руках.
Кто знает, сколько бы эти двое ходили вокруг да около, если бы Татьяна Романовна не подтолкнула их друг к другу. Это был красивый и нежный роман. Алена сразу сказала, что выйдет замуж за Ивана не раньше, чем сможет сама пойти под венец и станцевать на свадьбе вальс.
Обычно дочь под венец ведет отец, – сказал Иван. Татьяна Романовна, как вы считаете, не стоит позвать на свадьбу дочери ее отца? Татьяна смотрела в это время в окно. Слова Ивана вернули ее в прошлое, намного лет назад.
Она, молодая хирург, такая же, как и Ваня, приехала по распределению в этот городок. Это единственное, что отличало ее от Ивана. Он приехал сюда по своему желанию, а ее отправили.
Молодая, глупая, неопытная, оторванная от семьи. Что она могла? Что она понимала в жизни? Она была уверена, что это любовь. Она была уверена, что он ради нее свернет горы.
Он обещал на ней жениться. Он обещал ее увести из этого захолустья. Он обещал, а она верила.
А потом она обнаружила, что беременна. Счастливая, молодая, наивная. Она рассказала ему о беременности.
Думала, он обрадуется и сделает ей предложение. А он только посмеялся над ней и предложил избавиться от ребенка. Татьяна не понимала, что происходит.
Теперь он обходил ее стороной и не желал даже говорить с ней. «Откуда мне знать, чей это ребенок?» – заявил он ей. «Ты так легко стала моей, так же легко могла стать и чьей угодно.
Так что решай свои проблемы сама», – сказал он ей. Татьяна и решила. Она оставила ребенка.
Родила прекрасную дочку. Назвала в честь своей любимой героини из детских сказок. Аленушкой.
Чтобы была такая же нежная, добрая, ласковая. Теперь Татьяна жила свою жизнь, как ей посоветовал ее возлюбленный. Теперь она никого в нее не пускала.
Она создала свой маленький мирок, в котором не было никому места, кроме нее и дочки. А он? А он женился. Довольно скоро после расставания с Татьяной.
Как оказалось, когда он встречался с Татьяной, у него уже была невеста, которую ему присмотрели родители. Татьяна была чем-то вроде его лебединой песни. Он просто решил хорошенько гульнуть напоследок.
Не думал, что эта шалость обернется появлением ребенка. Знал, что она не захочет избавляться. Поэтому и вел себя, как последняя скотина.
Унизил, оскорбил. Хотел, чтобы гордая и независимая не хотела никому рассказывать. Хотел, чтобы семья его невесты ничего не узнала об этом.
Как он хотел, так и вышло. Нет, Татьяна уже давно не любила его. Она просто вообще никого больше не любила…
Однако для дочери она хотела только счастья. На долю секунды у нее мелькнула мысль. А может пригласить ее отца на свадьбу? А был ли он ей отцом? Алена не знает, кто ее отец.
А он ни разу за всю жизнь ни словом, ни делом не обнаружил себя. Так какой он ей отец? Татьяна Романовна, простите, если я что-то не так сморозил. Я понимаю, что вы сейчас не вместе с отцом Алены.
Но все же, это ведь свадьба. А мы вместе никогда и не были. Простите, если я опять что-то не то сморозил.
Да нет, Ваня, ты тут ни при чем. Ты же не знаешь, кто отец Алены. Мам, может, ты уже откроешь тайну, кто же мой отец? Спросила Алена, которая присутствовала при разговоре.
Это Рамиль. Рамиль Семенович. Спокойно, сказала Татьяна Романовна.
Я записала тебя как Романовну, потому что имя похожее. А на самом деле ты Алена Рамильевна. Такие вот дела.
Сказать, что все были в шоке – это ничего не сказать. Конечно, свадьба прошла без Рамиля. Во-первых, Иван его терпеть не мог.
А во-вторых, сама Алена не хотела его видеть. Ведь по своей сути, он же знал, что она его дочь. Он видел, как ее мать продает квартиру ради нее.
Он видел, как Татьяна бьется, чтобы спасти дочь. Он ничего не сделал. Он даже не хотел помочь отправить ее на операцию.
Не говоря уже о том, что мог просто помочь деньгами. Из-за него Татьяна не просто не устроила свою личную жизнь. Она была вынуждена попрошайничать, чтобы просто покупать дочери обезболивающая.
Такое вот было у Алены отец. Так разве достоин он был того, чтобы вести дочь под венец? Конечно нет. Проделанная операция у Алены, а главное, ее успешная реабилитация принесла Ивану желаемую известность.
Теперь со всей области народ приезжал на операцию к нему. Все стремились попасть на прием именно к Ивану Ивановичу. Теперь он уже не стеснялся, когда его называли по имени и отчеству.
А если кому-то интересна судьба Рамиля, то после скандала с изменами, жена простила его. Такие вот бывают жены. Но это уже совсем другая история.