Звільнений з ганьбою хірург, кинув на вулиці купюру гадалці. А коли та запропонувала перевірити прооперовану багачку, ЗАВМЕР від побаченого…

Люди сами его увидят, — сказала старушка. Ну, спасибо вам, бабушка, — поблагодарила её жена. Вот вам денюшка.

Ой, что ты, милая, мне деньги не нужны, — отмахнулась бабуля. Вы лучше в какой-нибудь церкви свечку за меня поставьте. Пока молодожёны целовались, старушке и след простыл.

Откуда явилась, туда и запропастилась. Так что гадать особого умения не надо. Надо просто душу чистую иметь и сердце доброе.

Тогда хорошее само будет показываться. И необязательно для того цыганкой быть, чёрные глаза иметь и всё такое прочее. Посмотрел Иван на бабушку, и так ему её жалко стало.

Стоит несчастная, по копеечкам на хлеб собирает. Пенсия, наверное, маленькая. Открыл Иван кошелёк, а там одна единственная купюра лежит — пятитысячная.

Хотел Иван сказать старушке, простите, дескать, мелочи нет совсем. Да как-то стыдно стало до глубины души человеческой. Достал он эту купюру и кинул старушке в протянутой ладони.

У бедняги чуть дыхание не перехватило. Как же так, милок? Да ведь тебе поди самому надо, стала причитать старушка. — Берите, бабушка, вам нужнее.

Буркнул Иван и пошёл было по больничной аллее к автобусной остановке. Старушка сделала шаг со ступенек и схватила Ваню за руку. Притянула его к себе, чтобы он наклонился.

— Милый, камеру поставь, — шепнула ему на ухо старушка. — Что, бабуль? — переспросил Иван. — Камеру наблюдения, говорю.

Поставь в палате той парализованной. Тогда сам всё поймёшь. Шепнула старушка, отпустила Ванину руку и зашла в больничный холл.

Ваня пару минут стоял как ошарашенный. Потом зашёл в больницу, но в холле никого не было. Только гардеробщица скучала над сканвордом.

Да в справочном окне мелькали спицы тётки Дуси. Иван сделал пару шагов по холлу, заглянул в коридор. Тут же на посту проснулся Фёдор, охранник лет пятидесяти.

— Вам туда нельзя, — сказал он. — Почему? — искренне удивился Иван. — Потому что с сегодняшнего дня вас уволили.

— Ничего личного, Иван Иванович. У меня работа такая. — Ну да, работа.

— задумчиво произнёс Иван и вышел из больницы. Пока он ехал в автобусе до съёмной квартиры, его обуревали странные мысли. Что это было? Что имела в виду старушка? То есть, что она имела в виду, как раз было понятно.

Непонятно было только, как он это сделает. Раз теперь бдительный Фёдор не пропускает его в больницу. На таких охранниках, как говорится, мир держится.

Мимо Фёдора мышь не проскочит. Как же это всё не вовремя. И увольнение это.

Ивану вот-вот должны были дать комнату в больничном общежитии. Два года он стоял на очереди. В общежитии делали капитальный ремонт.

Теперь плакало его отдельное жильё. Кто ему, уволенному, даст теперь комнату в больничном общежитии? И где теперь искать работу? В этом городишке это была единственная больница. Правда, была ещё детская.

Но вы же сами понимаете. Оттуда позвонят на предыдущее место работы. И что там про Ивана скажут? Вот именно.

Всё то, что он уже услышал о себе прямо в холле больницы. При посетителях, при всём персонале. От Рамиля Семёновича, главного врача больницы.

И кто после этого возьмёт на работу бездаря? Кто возьмёт конавала? О боже. Хоть беги в другую страну. Но почему он не смог постоять за себя? Дома Ивана ждал ещё один сюрприз.

Со всеми этими событиями на работе он совершенно забыл, что сегодня у него как раз день арендной платы. Иван платил за квартиру недорого, всего 1500 гривен. Ну, потому что в глубинке никто за дорого не сдаёт.

И потому что квартирой это было сложно назвать. Хозяйка сдавала комнаты и кухню тоже. Там стояла раскладушка, и на ней жил какой-то алкаш.

У двери Ивана поджидала квартирная хозяйка. Он открыл кошелёк и вспомнил, что только что отдал последние 5000 бабушке. Он мог бы пообещать квартирной хозяйке, что заплатит завтра или позже.

Но он понимал, что не сможет это сделать. Теперь он безработный, и ему негде будет взять денег. Иван устало посмотрел на хозяйку и честно признался.

«У меня нет денег. Простите», — сказал он. «Нет денег, нет жилья.

Давай сюда ключи», — сказала хозяйка. «Ну, там мои вещи», — возразил Иван. «А вещи побудут залогом.

Вот принесёшь деньги, тогда и вещи заберёшь», — ответила хозяйка и забрала у Ивана ключи. Ване уже не было моральных сил спорить, что-то доказывать и вообще. Просто очень хотелось пойти на вокзал и броситься под поезд.

Так он и сделал. Нет, конечно, не под поезд бросился, а просто пошёл на вокзал. Оказывается, в зале ожидания довольно-таки удобное кресло.

Иван сел и стал думать, что ему делать дальше. Конечно, он мог бы позвонить родителям, попросить денег. Но это было просто немыслимо, невообразимый вариант.

Любой другой человек так и сделал бы. Вернулся в отчий дом, пал на плечо к родителям и выплакал всю душу. Но Иван не был любым другим человеком.

Когда он окончил ординатуру, его родители позаботились о будущем своего сына и подготовили ему перспективную работу в серьёзной клинике. Но Иван с юношеским максимализмом сказал, что хочет добиться всего сам. Ему не хотелось, чтобы его будущие коллеги говорили за спиной «всё понятно, это же сын Трубенных».

Он не хотел быть тем самым сыном тех самых Трубенных. Он хотел быть самим собой, поэтому и принял решение уехать в глубинку. Туда, где никто не сможет связать его фамилию с фамилией отца или деда.

Если Иван и планировал возвращение домой, то только на лаврах. Ну, или как минимум с состоявшимся достойным хирургом. Таким, про которого бы говорили «О да, это же сам Иван Иванович Трубен», делал операцию.

А это случайно не родственник тех самых Трубенных? Ну, или по крайней мере, в каком-то таком ключе. Да, он не был идеальным и не был лишён тщеславия. Да, ему хотелось пусть не мировой славы, как у его предков, но хотя бы чтобы в контексте профессиональной деятельности его заслуги упоминались перед заслугами родственников.

Наверное, всё это издержки воспитания. С самого детства все, кому не лень, только и делали, что спрашивали. «Ну а ты, Ванечка, кем будешь? Тоже врачом, как твой знаменитый папа или дедушка?» Так что у него и вариантов не было.

Ну, тут уж, как говорится, что наросло, то выросло. Теперь уже Ивана не переделаешь. Он как бы и не ругался тогда с родителями…