Звільнений з ганьбою хірург, кинув на вулиці купюру гадалці. А коли та запропонувала перевірити прооперовану багачку, ЗАВМЕР від побаченого…

Он просто отказался быть их протеже и всю жизнь оставаться в тени знаменитой семьи. Иван уехал. И что теперь? Теперь он будет звонить и говорить родителям, что у него, мягко говоря, не получилось? А на самом деле он облажался по всем статьям? Иван просто не мог себе позволить этого.

Он не мог упасть в грязь лицом перед семейством. «Милок, снова ты?» Спросил тот же скрипучий голос, что и на крыльце больницы. «Снова я?» Не глядя, ответил Иван.

«А почему здесь? Уезжаешь?» Спросил этот голос. Иван обернулся и увидал старушку, который отдал свои последние 1500 гривен. Он рад бы уехать куда-нибудь еще, еще дальше, на Камчатку, на Сахалин.

Лучше вообще в другую страну. Да не на что было ему ехать. И вещи все и документы были заперты в квартире, заплатить за которую у него не было денег.

Какой-то замкнутый круг получался. Впору было идти попрошайничать, так же как эта старушка. «Нет, бабуль, я не уезжаю никуда.

Не на что мне ехать и ночевать теперь негде. Вот и сижу тут. Хотя бы не холодно.

Вот беда-то. Ну так пошли ко мне. В тесноте, да не в обиде.

Ты мне помог, а я тебе помогу», — сказала старушка. Иван подумал и решил согласиться. Может быть, старушка хотя бы чаем напоит его за щедрость.

А завтра он будет думать, как выкручиваться из сложившейся ситуации. Утро вечера мудренее. Бабулька жила на окраине того маленького городишки, который скорее напоминал поселок.

Частный домик скорее походил на сарай с одним окном. Чтобы пройти внутрь, Ивану даже пришлось наклонить голову. Внутри потолки тоже были довольно низкие.

Войдя в дом, они сразу попали в кухню с маленькой печкой-боржуйкой. Стол у окна, лавка, полка с утварью. Вот и всё, нехитрое убранство.

Ещё в студенческие годы Иван видел бедность и нищету. Потом, когда проходил практику на скорой помощи, тоже видел разные условия проживания. Но чтобы так? Он сел за стол, а старушка стала хлопотать приготовлениями.

Совсем скоро на столе перед Иваном появилась большая кружка горячего чая и стопка блинов. «Спасибо!» — с удивлением сказал Иван. «Тебе спасибо.

Уж и не знаю, что бы мы делали без твоих денег», — сказал старушка. Иван уплетал блины, и на душе становилось как-то легче. Чай согревал его.

Надо сказать, он продрог на вокзале. И вместе с этим ароматным горячим чаем проблемы как-то отступали на второй план. «Вот интересно, а зачем вы мне сказали поставить камеру в палате у парализованной пациентки?» «Как вы вообще о ней узнали?» «Так ты что же, не признал меня совсем?» — спросила старушка.

«А должен. Мы знакомы». «Да я со всеми с вами знакома.

Совсем не узнаешь». Иван покачал головой. Она зашла за занавеску и вскоре вышла в белом халате, с волосами, забранными в пучок на голове и со шваброй в руках.

«А так?» — спросила она и наклонилась для пущей важности. «Боже мой, Татьяна Романовна! Вот это перевоплощение! Неужели вы?» «Ну конечно я. Кто же еще?» — усмехнулась женщина. Теперь она уже совсем не казалась старушкой.

Просто женщина с сединой. Она работала в больнице санитаркой. Но все пренебрежительно называли ее поломойкой.

Татьяна Романовна не обижалась. А что обижаться? Она ведь и правда мыла полы. Значит, это была правда.

В больнице практически никто никогда не замечал тихую, скромную, незаметную женщину. Она была как серая мышка, которая просто делала свою работу. Татьяну Романовну не приглашали на корпоративы и не поздравляли с праздниками.

Даже 8 марта ее обходили стороной. Ну, просто потому что, наверное, она никогда и не присутствовала на подобного рода собраниях и праздниках. Тихо сделав свою работу, она так же тихо уходила.

«Так вот откуда вы знаете про пациентку?» «Я слышал такую поговорку. И у стен есть уши, — спросила Татьяна Романовна. — Так вот, я как раз и есть уши нашей больницы.

Сложно представить себе, Ванечка — можно я буду вас так называть? — Иван кивнул. — Сложно себе представить, Ванечка, сколько всего я слышала и сколько всего я знаю, — улыбнулась Татьяна Романовна. — А почему вы просите милостыню? — вдруг спросил Иван и оглянулся вокруг.

— Хотя понятно, почему. — И что, у вас нет никаких родственников или друзей, которые могли бы помочь? Татьяна Романовна опустила глаза, словно стыдясь чего-то. Родственники от меня отвернулись.

— А друзья куда-то все пропали, Ванечка. Когда человек попадает в беду, люди стараются от него избавиться, как от прокаженного. — Я ведь не всегда была поломойкой.

На самом деле я врач. Вот как вы. Хирург и неплохой хирург, между прочим.

Ну, была, по крайней мере. Как сейчас, уже не знаю. — И у вас тоже случилась неприятность с пациентом? — спросил Иван.

— Нет, хуже, Ваня. Гораздо хуже. Татьяна отвернулась, чтобы скрыть слезы.

В это время за занавеской, которая отделяла часть комнаты, послышался стон. Стонала девушка или женщина. Иван понял это по голосу.

— Там кто-то есть? Вы не одна живете? — А там как раз то горе, которое со мной случилось. Иван встал с места. — Ты не ходи туда, Ванечка.

Не надо. Там моя дочка, и она больна. — Мама! — послышался то ли зов, то ли крик боли.

Татьяна скрылась за занавеской. Слышно было, как она уговаривает кого-то потерпеть. Потом она появилась в импровизированной кухне.

— Наверное, я не имею права спрашивать, но все же. Что произошло? — не удержался Иван. — Дочка моя, спортсменка, получила травму спины.

А затем там стала расти грыжа. В таком месте, в котором ни один врач не брался делать операцию. Только за границей.

Я обратилась к нашему главврачу, Рамилю Семеновичу. Думала, может, он поможет, может, связи у него какие есть. Потом денег у него просила на операцию Аленке.

Дочку мою зовут Алена. — И что, Рамиль Семенович? — поинтересовался Иван. Рамиль Семенович только посмеялся мне в лицо…